Обратная сторона смерти - Леонтьев Антон Валерьевич - Страница 25
- Предыдущая
- 25/69
- Следующая
О том, что предстать пред ликом Спасителя ей предстояло намного раньше, чем она рассчитывала, тетушка, естественно, не подозревала. И никто об этом не подозревал, кроме того злодея, который, видимо, к тому времени уже задумал свое гнусное преступление.
Имело оно место жарким июльским днем. В гимназии были каникулы, и Женя, следуя строгому ритуалу, помогала тетушке в ломбарде. Потому как та была ужасно подозрительна, и не без причины, допуская в святая святых, в помещение за окованной железом дверью, только Женю и Аркадия Емельяновича.
Последний, впрочем, появлялся там крайне редко, поскольку работать не желал, проводя почти все свое время в кабаках да у непотребных девок. Заходил лишь за тем, чтобы получить от тетушки парочку ассигнаций – и снова исчезнуть.
Женя же должна была сортировать вещи, принесенные закладчиками, прибирать в ломбарде, следить за порядком, вести учет всех ценностей в гроссбухе и так далее, и тому подобное. То, что она походила на юную Золушку, Жене и в голову прийти не могло. Наоборот, девочка была крайне благодарна тетушке и питала к ней большое уважение, хотя и не любила ее. А любила она непутевого своего родителя, а также покойную бабушку, с которой, увы, так и не сумела познакомиться.
О том, что в комнате за окованной железом дверью имеется еще одно помещение, причем закрытое самой что ни на есть железной створкой, знали немногие. Точнее, вероятно, только сама Елизавета Никитична, Женя да ее отец. Ибо среди более или менее ценных закладов попадалось и нечто крайне дорогое, а именно: золотые вещицы, драгоценности, картины и редкая утварь, которую приносили в ломбард люди обеспеченные, вернее, некогда бывшие таковыми. Ну и, конечно, имелись в коллекции ростовщицы вещи наподобие того перстня с сапфиром старинной огранки с библейским изречением – те самые, кои доставляли сюда представители криминального мира Петербурга.
То, что тетушка была скупщицей краденого, Женя поняла случайно, когда наткнулась на подобную фигуру, только мужского полу, в детективной повести, сданной в ломбард благородным студентом. Один в один его каморка походила на ту, что была и у тетушки, и даже стол у книжного героя, стоявший в окрашенной мерзкой краской комнатке, был, как и у них самих: с засаленной скатертью. Только без бахромы, а с кистями. К этому времени Женя уже не удивлялась тому, что реальная жизнь часто повторяет созданную воображением писателя, что существует на страницах литературных произведений.
Большинство людей уверены, что мир литературных фантазий вторичен по отношению к миру реальных вещей и событий. Но у Жени на сей счет была собственная теория. Она считала, что все как раз наоборот и что главнее, важнее и реальнее любой самой что ни на есть суровой реальности именно мир эфемерный, подернутый дымкой, считающийся фальшивым, – мир книг. Ибо любая книга – проявление фантазии автора, и в романе своем объемном или коротком рассказе он является демиургом, сиречь создателем и повелителем. Так и подлинный Демиург, тот, перед которым трепещут миллиарды и у которого разные имена, создавший весь мир и все живое, должен был перед тем, как сделать из ничего все, весь мир, иметь определенный план. А значит, обладать фантазией. Таким образом, претворяя из пустоты все сущее, Создатель мало чем отличался от автора, который из глубин своего воображения извлекает как будто уже имеющихся там, в загашнике, героев, события и судьбы, позволяя им из мира потенциального переходить в мир реальный – по крайней мере, на страницах произведений. Выходит, весь мир, как уяснила для себя Женя, не только театр – в первую очередь, он очень большой, объемный роман. И, кстати, не все ли равно, роман это или пьеса: и у того, и у другого должна иметься литературная основа, написанная кем-то могущественным и влиятельным. То, что Бог был сочинителем романа жизни всякого и каждого, Женя не сомневалась. Но тогда получалось, что и любой автор, даже самый третьеразрядный, был этаким мини-богом, творя собственный, пусть и картонный, паршивенький, какой-никакой, но подчиненный только ему самому мирок своего сомнительного шедевра…
За неосторожное высказывание этих своих крамольных мыслей, так тетушкой и не понятых, Женя получила серьезный нагоняй, порцию оплеух, а также провела целую ночь в подвале с крысами. Чтобы не думать о шебуршащих хвостатых грызунах, что сновали вокруг нее, девочка начала придумывать свой первый роман, и – о чудо! – вдруг стены подвала исчезли, она оказалась в своем мире, том самом, в котором могла повелевать героями и решать их судьбу по собственному усмотрению. Чувство это было небывалое…
О том, что она стала писать рассказики, Женя тетушке, конечно же, не говорила, пряча от нее свои опусы под тонкий матрац. Иногда, когда выдавалась свободная минутка, что, впрочем, случалось все реже и реже, юная сочинительница забиралась под свой любимый стол, покрытый засаленной скатертью, и, представив, что находится в просторном писательском кабинете, принималась водить карандашом по желтому листу бумаги, позволяя миру, что был в ее фантазиях, излиться оттуда в наше измерение и превратиться из воображаемого в чуточку более реальный.
Рассказы, что и говорить, были еще детские, однако все как один криминально-детективного характера – подобно тем книгам, что Женя читала в ломбарде.
Ее воображение подхлестывали сомнительные дружки тетушки. Хотя никакими дружками они, конечно, не были, просто поставщики ворованного. Елизавета Никитична не гнушалась принимать добытое неправедным путем и самое ценное сносила в особую комнатку, к которой имела доступ только лично. Только однажды Женя попала в нее, и то по тетушкиному недосмотру, и поразилась великолепию, царившему там. Золотые подсвечники и золотая же утварь (серебро хранилось среди прочих вещей в большой комнате), картины, стоящие около стены, одна за другой, а также изумительной красоты бюсты, статуэтки – древнеегипетские, римские, греческие, вавилонские, изображавшие давно забытых правителей и никогда не существовавших божеств. И, конечно, ларцы, шкатулки на полках – в них хранились драгоценности подороже тех, что продавались в лучших ювелирных лавках на Невском. А еще сундуки, набитые дорогими мехами.
Именно туда Елизавета Никитична сносила все самое ценное, эта каморка была центром ее вселенной. И, как подозревала Женя, ее подлинной душой.
С ворами и грабителями тетушка общалась в особом помещении, не пуская их даже в приемную для обычных клиентов. Несколько раз, исхитрившись, Женя видела, как тетушка принимала там типов, одетых во все черное, с бледными лицами и горящими глазами. Именно такими в рассказах, что любила девочка, и описывались городские злодеи. Но попадались и люди вполне заурядной наружности, похожие на обычных мастеровых, купчиков средней руки и студентов. Приходили и женщины, причем не только кокотки и падшие создания, которые заманили в свои сети бедного Жениного отца, но и солидные дамы, и юные девицы ангельского вида.
Но все они, что Женя знала точно, были не без греха и наживались при помощи преступлений различного рода – кто-то был мошенником, кто-то печатал фальшивые деньги, кто-то грабил и убивал людей. Но все эти люди рано или поздно приходили к тетушке, потому что, как выяснилось позднее, репутация у нее были среди скупщиков краденого завидная: хоть давала и меньше, чем другие, однако на ее слово можно было положиться, Елизавета Никитична никого не сдавала полиции.
И вдруг… О том, что ее тетушка как раз и работала с полицией, Женя узнала совершенно случайно. И поняла: иначе и быть не могло, иначе бы власти давно прикрыли их ломбард. Только хитрая тетушка не доносила на преступников (по крайней мере, на мелких), а вела наблюдение и добывала важную информацию о преступлениях совершенных и уже готовящихся. То есть была, как узнала Женя позднее, чрезвычайно важным агентом, получая из секретных средств министерства внутренних дел зарплату.
Ну и кто ж мог заподозрить, что эта милая набожная старушка – полицейская осведомительница? Так же, как никто не мог заподозрить, что эта милая набожная старушка – жесткая ростовщица.
- Предыдущая
- 25/69
- Следующая
