Четверо детей и чудище - Уилсон Жаклин - Страница 11

• Предыдущая
• 11/48
• Следующая

– Ой, да ты такая трусиха и паинька, Розалинда. Еще пожелаешь какое-нибудь сюсю-мусю, типа чтобы мы все любили друг друга, или чтобы мы все были счастливы, или что-нибудь невыполнимое, вроде мира во всем мире или спасения Земли, – презрительно сказала Шлёпа.

– По-моему, это хорошие желания, – обиделась я. Она довольно точно прочитала мои мысли.

– Только они никому особо не пригодятся, если после заката все станет как было. – Шлёпа опустилась на колени и стала копать. – Давайте помогайте.

– А вдруг хоть немножко пригодятся? – стала мечтать я. – Если бы на один день наступил мир во всем мире, тогда бы солдаты в разных странах увидели, как это здорово, и решили никогда больше ни в кого не стрелять. Только представь, как было бы замечательно. Пацифисты за это столетиями борются, а мы можем просто пожелать – и сбудется.

– Да что за бред! Как только волшебство перестанет действовать, они тут же опять начнут воевать. Взять хоть англичан с немцами в Первую мировую, – сказала Шлёпа. – Заключили перемирие на Рождество, вылезли из окопов, поиграли в футбол – а на следующий день давай опять палить и травить друг друга газом.

Для заядлой прогульщицы Шлёпа досадно много знала.

– Чего зря спорить, – сказала я. – Давайте копать.

Мы копали и копали. Пока не заболели руки и не начало саднить под ногтями. Мы так усердно рыли, что добрались до темного-темного песка, перемешанного с землей.

– Псаммиаду бы в такой норе не понравилось, слишком тут грязно и сыро, – сказал Робби. – По-моему, мы не там копаем. Давайте вон там попробуем, подальше.

– Еще чего, – фыркнула Шлёпа, но все-таки отошла на пару шагов, загребая песок ногами, и снова принялась за дело.

– Надо было пометить место, где он вчера зарылся, тогда сейчас не пришлось бы искать, – сказала я.

– Ну да, а если бы заявились другие дети, разнюхали, что к чему, и все наши желания истратили? – возразила Шлёпа. – Давай копай, Розалинда.

– Тебе легко – тебе песок под ногти не забивается, ты же их все обгрызла. А у меня под ногтями ужас как болит. Пойду лучше возьму поильник, – поднялась я.

– Нет, поильник Моди нельзя, – твердо сказала Моди. Она впечатала кулачок в горку песка. – Где бизьянка?

– Сама гадаю, – пожала плечами я. – Народ, как думаете… – Я разволновалась и замолчала. – Не может же быть, что нам это всё почудилось?

– Чего? – Шлёпа уставилась на меня, наморщив нос.

– Ну, иногда я придумываю всякое, и кажется, будто бы все это на самом деле. И я так увлекаюсь, что почти верю, что все не понарошку, – сказала я.

– Ты малость того, да? – покрутила пальцем у виска Шлёпа. – Ни слова не поняла, о чем ты сейчас вещала.

– А я понимаю, – сказал Робби. – Я тоже так играю. Вот мои звери – я знаю, что они пластмассовые, но иногда кажется, словно вокруг здоровенные хищники бегают и рычат по-настоящему.

– По вам обоим психушка плачет. Наверно, семейное, – заключила Шлёпа. – Лично я ничего не выдумываю. Я своими глазами видела вчера этого сами-с-псами, и я точно знаю, что он настоящий.

– Я, с вашего позволения, не «сами-с-псами». Я псаммиад, – сказал голос у нас за спиной. Мы резко обернулись. Псаммиад сидел на песке скрестив лапки и взирал на нас, вращая глазами-стебельками.

– Вот вы где! Как же я рада, что вы настоящий, – сказала я. Мне хотелось его погладить, но я не решалась – еще подумает, что я фамильярничаю.

Моди оказалась куда смелее. Она подползла вперед на коленках и с любопытством потянулась к чудищу:

– Хорошая бизьянка.

– Хорошее дитя. – Псаммиад хоть и ответил любезностью на любезность, но попятился. Он посмотрел на меня. – Будь добра, не могла бы ты вытереть младенцу руки, если уж ей непременно надо меня потрогать. По-моему, они у нее потные. Я страшно боюсь воды.

– Ты как Злая ведьма Запада? Весь скукожишься, если тебя водой из ведра окатить? – спросила Шлёпа.

– Не вздумай даже! – воскликнул Робби. Он тут же подскочил и заслонил собой псаммиада.

– Не волнуйся, юноша. Мне будет в высшей степени неприятно, но я выживу – в отличие от твоей неотесанной спутницы. Если она позволит себе подобную наглость, то немедленно обратится в камень и из нее будет вечно бить вода.

– Вы что же, превратите ее в камень? – спросила я.

– А вам не доводилось любоваться фонтанами? – вопросом на вопрос ответил псаммиад. – Каменные девы с кувшинами и гадкие юные нахалки с разинутыми ртами? Моих рук дело!

Не знаю, шутил он или нет, но я из вежливости сделала большие глаза. И хорошенько вытерла липкие ладошки Моди краем своей футболки.

– Милая, милая, милая бизьянка, – сказала Моди и очень осторожно стала гладить псаммиада по спине.

Он чуть вздрогнул – нежности явно были ему не в удовольствие, – но не сдвинулся с места.

– Ты все время у нас за спиной прятался, пока мы копали? – спросила Шлёпа с упреком.

– Не совсем. Я с наслаждением дремал в песке, пока вы не начали перекапывать всю яму, причем с такой неуклюжестью и с таким рвением, что учинили небольшое землетрясение. Мой сон был грубо прерван, и меня швыряло взад и вперед, пока я не выбрался наружу, где выслушал вашу не слишком интересную философскую дискуссию о природе моего бытия, – сказал псаммиад.

– Ну, с бытием у тебя порядок, вопросов нет, так что давай исполняй наше желание, – сказала Шлёпа.

Псаммиад, судя по виду, был возмущен.

– Пожалуйста, – прибавила Шлёпа.

– Я не обязан потакать вашим прихотям, мисс Крикунья. Чего ради мне изнурять себя, исполняя ваши желания, если вы сперва разрушаете мои покои, а затем грозитесь убить меня посредством обливания водой из кувшина?

– Но… но разве тебе не полагается исполнять желания? Это же твоя работа! – удивилась Шлёпа.

Псаммиад негромко зашипел, выпуская воздух между острых маленьких зубов. Может, конечно, это был смех, только не слишком веселый. А может, и угроза.

– Умолкни, Шлёпа. Мы должны обращаться с псаммиадом очень уважительно, – сказала я.

– Потому что хотим исполнения желания? – спросила Шлёпа.

– Потому что он очень-очень старое и удивительное волшебное существо, он миф, он легенда, возможно, он наделен даром бессмертия, – объяснила я.

Псаммиад повеселел и прямо-таки засиял:

– Я бы и сам лучше не выразился. Вы весьма красноречивы, мисс Розалинда.

– Это потому что она по сто книжек в день читает, – насупилась Шлёпа. – А еще она подлиза. Но я не хотела вас огорчать, мистер Псаммиад, сэр. Я вам не грубила. Я со всеми так разговариваю. Такая у меня манера.

– Весьма неприятная манера, – сказал псаммиад. – Когда я последний раз выходил на поверхность, дети были воспитаны безупречно. Ах, старые добрые времена! Раньше считали, что детей должно быть видно, но не слышно. – Он печально вздохнул. – Я все еще страшно обижен. Не привык, чтобы на меня кричали. Пожалуй, мне следует незамедлительно отправиться в постель. – Он начал закапываться в песок.

– Ну не уходите! Пожалуйста! Простите меня, простите, пожалуйста. Я вовсе не хотела вас обидеть! – Шлёпа отчаянно пыталась успокоить и задобрить псаммиада. Голос у нее при этом, странное дело, стал похож на голос Элис.

Псаммиад колебался – но тут Моди прижалась к нему и опять погладила по шерстке, легонько и ласково.

– Простите, простите, – повторяла она эхом, хотя ни в чем не провинилась.

Псаммиад перестал копать и слегка потянулся:

– Да, вот так, дитя. Почеши мне спинку, а то я сам не достаю. А! До чего приятно! Так на чем мы остановились?

– Может… может, вы собирались исполнить еще одно наше желание? – напомнил Робби.

– Может, и собирался, – сказал псаммиад.

– Тогда хочу… – начал Робби.

– Ты уже загадывал, Робс, – перебила я. – Милый псаммиад, я вот тут подумала: нельзя ли…

– Нет, нет! Дайте мне загадать, пожалуйста. Хочу стать – ладно, чтобы мы все стали богатыми и знаменитыми, – затараторила Шлёпа.

Псаммиад помолчал, а затем кивнул.

– Прекрасно. Стало быть, богатыми и знаменитыми, – повторил он и начал раздуваться. Он увеличивался в размерах, пока глаза-стебельки не выпучились, а сам он не превратился в шар, – потом резко выпустил воздух, вяло завозился в песке и исчез.

• Предыдущая
• 11/48
• Следующая