Люди, которые всегда со мной - Абгарян Наринэ Юрьевна - Страница 48

• Предыдущая
• 48/55
• Следующая

– Как скажешь.

Машина вырулила на шоссе. Ехать по пустынной дороге было спокойней, чем по людному большому городу. Вера обернулась, подбадривающе улыбнулась Марье. Марья подалась вперед, коснулась прохладной ладонью ее щеки.

– Все хорошо, мам?

– Да, дочка.

Вдоль дороги, справа и слева, устремляясь в далекий горизонт, тянулась бесконечная равнина. Вера который раз подивилась тому, как резко меняется природа по эту сторону границы. Там, в армянских краях, росли непроницаемые вековые леса, шумели быстрые речки, утренние туманы – непроглядные, густые – уползали медленным улиточным шагом, оставляя на траве влажный след прохладно-молочного своего прикосновения. А здесь, на азербай-джанской стороне, большую часть года царила палящая, беспощадная жара. Летом земля подергивалась трещинной рябью и пахла так, как пахла гончарная из далекого Вериного детства – зноем, раскаленной глиной, немилосердным человеческим трудом. А зимой дул колючий и злой, наполненный шершавой пылью и мелкой трухой ветер, словно тот, кто выпускал его на волю, первым делом выбивал на пути этого ветра тяжеленные домотканые ковры. И он, подхватывая шерстяной сор вековых ковров, гнал его перед собой, словно пастух – бессловесное стадо, туда, на восток, на спаленный солнцем край земли.

День неуклонно приближался к ночи, машина мерно катилась по дороге, таксист что-то тихо подпевал себе под нос. Вера вздохнула, потерла пальцами онемевший затылок – разгоняя усталость, закрыла глаза. И на недолгие несколько минут провалилась в сон – такой отчетливый и явственный, словно не уснула, а перешагнула из одной реальности в другую. Ей снилась большая, заставленная старой мебельной рухлядью комната. За громоздким, темного дерева столом, залитый бьющим из высоких окон светом, сидел отец и шил туфельку – крохотную, изящную, на невысоком каблучке. Вера хотела подойти и обнять его, но, как ни старалась, ничего не получалось – тяжелый массивный стол при ее приближении мгновенно оживал, обрастал новыми углами и боками, заключая отца в неприступное кольцо.

– Папа, – позвала Вера, – папа!

Андро поднял на нее до боли знакомые и родные глаза – глубокие, карие, с золотистыми искринками, удивленно вздернул брови.

– Верушка, что ты здесь делаешь? Твое место не здесь, а там.

– Где там? – оторопела Вера.

– Там, – показал отец в окно. Вера выглянула во двор и мигом его узнала – старое тутовое дерево, фруктовый сад, каменная печь, где свекровь каждую неделю выпекала караваи хлеба.

– Но…

– Возвращайся, – перебил не терпящим возражений тоном отец. И тут же задвигались стены, громко захлопнулись двери – одни, вторые, третьи, увлекая Веру в длинные незнакомые коридоры, уводя ее как можно дальше от него.

– Папа! – закричала она. – Папа!

Машина резко свернула направо, съехала с дороги, затормозила. Таксист выскочил, ринулся к багажнику. Завозился там. Подбежал к Вериной дверце, распахнул ее.

– Выходи!

Вера спросонья не очень соображала, что происходит, стала неловко вылезать, но вдруг краем глаза выхватила предмет в его руках – одноствольное, с тяжелым неповоротливым затвором ружье. Таксист почему-то не целился в нее, а держал ружье на весу, видимо, был уверен в том, что защищаться она не станет.

– Вера! – закричала-заколотилась сзади Марья. Она вцепилась в ручку двери, но распахнуть ее не могла – дверца не поддавалась.

Вера понимала, что нужно действовать не медля, иначе будет поздно. Она почти уже вылезла из машины – одной ногой стояла на земле, но вторая еще была в салоне. Сделав вид, что зацепилась левой ногой за сиденье, она резко нагнулась, схватилась обеими руками за дверцу, рванула ее, больно ударив себя по голени. Таксист непроизвольно дернулся за дверцей – Вера так же резко распахнула ее, сильно стукнув его в грудь, тот отлетел, ударился боком о крыло машины, выронил ружье, сполз вниз. Дальше все завертелось в каком-то чудовищно быстром круговороте. Вера выскочила, навалилась на него, не давая дотянуться до ружья. Таксист резко повернулся на бок, приложил ее согнутым коленом, вцепился в горло. Вера попыталась высвободиться, не смогла, задыхаясь, пошарила кругом – в поисках какого-нибудь камня, загребла горсть колючей придорожной земли, залепила ему глаза. Таксист резко взвыл, вывернулся, подмяв под себя Верину руку, – плечо хрустнуло, натянулось до предела, еще чуть – и выскочит из сустава. Силы ее стремительно убывали, дышать было нечем – таксист не выпускал ее горла. Она зачем-то полезла в карман пальто, нашарила ложку. Замахнулась – и всадила ее узорной ручкой в его вздутую венами шею. Ложка зашла неглубоко, Вера надавила на нее сильней, захрипела сквозь сжатые зубы – дернешься, сука, я тебе сонную артерию перережу!

Таксист ослабил хватку, замер. Лицо исказила чудовищная гримаса, щека со шрамом задергалась в нервном тике, глаза вылезли из орбит и сильно слезились. Вера надавила на ложку еще сильней. Ребро ладони окрасилось теплой кровью.

В ту же секунду распахнулась задняя дверца машины – Марья, наконец, справилась с заевшей ручкой. Она кинулась к ним, рухнула на колени, вцепилась в руки таксиста, оторвала их от горла дочери.

– Выдерни пояс моего пальто, обвяжи ему ноги. Быстро! – скомандовала Вера.

Таксист заелозил, захрипел, попытался вырваться.

– Не двигайся, если хочешь жить, гётверан![26]

Марья обвязала ноги таксиста крепким узлом – такими узлами полвека назад они скручивали в военном госпитале дезертиров, надо же, кто бы мог подумать, что это умение когда-нибудь ей пригодится вновь, Марья крепко стянула веревкой ноги таксиста и, убедившись, что тот не может шевельнуться, помогла дочери высвободить из-под него руку.

– Повернись на живот, – скомандовала Вера.

– У меня трое детей, – захрипел-заворочался таксист.

– Поворачивайся, сука. И без фокусов, у меня в руках нож. Заведи за спину вторую руку. Быстро! Мам, свяжи его чем-нибудь.

Марья сдернула с головы косынку, связала запястья таксиста. Вера, наконец, убрала ложку, осторожно села, прислушиваясь к себе. Кружилась голова, сильно саднило голень, болело горло. Она пошевелила плечом – вроде вывиха нет, поднялась, вытащила из машины сумку, захлопнула дверцы. Нашла ружье, закинула его себе на плечо.

– Нужно уходить. По дороге не пойдем, нас могут заметить.

Марья рассмотрела рану на шее таксиста.

– Неглубокая, жить будет. Главное, чтобы не замерз.

– Не замерзнет, его быстро хватятся. До Алябайли рукой подать. Не дождутся, пойдут его искать. Машину с дороги видно. Нужно спешить, чтобы они потом не догнали нас.

Она наклонилась, глянула в глаза человеку, который собирался ее убить.

– Живи теперь с мыслью о том, что я тебя не убила. Хотя могла.

Таксист завозился щекой по земле, о чем-то зашептал, заплакал. Вера не стала прислушиваться, перешагнула через него, протянула руку Марье.

– Пошли.

Они спустились в неглубокий, тянувшийся вдоль дороги овраг, какое-то время шли молча, потом выбрались наверх, пошли полем. Солнце скатилось за горизонт, оставив за собой лишь неровный блеклый отсвет – еще немного – погаснет и он, уступая место глухой декабрьской ночи. Слева, через дорогу, лежало Алябайли. Холодный, пронзительный ветер нес с собой терпкий, густой запах горящего кизяка, далекий лай собак, грустное мычание коров. Женщины шли мимо, не поворачивая головы, Вера придерживала на плече ружье, Марья помогала ей нести сумку. Небо загоралось далекими, холодными, редкими по зиме звездами, нависало поникшими крыльями над голыми макушками молчаливых каменных холмов. Время тянулось бесконечно долго, так долго, что казалось – замерло навсегда, захлопнув-закольцевав будущее прошлым.

Марья заговорила, лишь когда Алябайли осталось позади.

– Вера, у тебя ничего не болит? Давай я тебя осмотрю.

– Тело ломит, и навалилась дикая усталость. Но это так, ерунда. Ты как? Хочешь передохнуть?

– Нет, дочка, не хочу.

• Предыдущая
• 48/55
• Следующая