Татуировка - Милкова Елена "Перехвальская Елена Всеволодовна" - Страница 66

• Предыдущая
• 66/88
• Следующая

— Да кто вам это сказал? — почти прикрикнула на нее Ольга. — Может быть, этот художник ничего другого и рисовать-то не умеет! Разрисовывает манекены. Или мальчишек, если попадутся под руку! Тоже мне, художник от слова «худо»! Может, он такими татуировками тысячи людей изукрасил! Я просто уверена, что это не Гоша, а самый обыкновенный манекен!

Этот довод на Еву подействовал, и рыдания ее сразу прекратились.

— Да? — переспросила она. — Я об этом не подумала.

— Кофе будем пить? — спросила Ольга. — Давайте, я сварю кофе, потом прочитаем, что там, в статье, и решим, как быть. Уверена, что к нашим мальчикам этот журнал отношения не имеет.

— Я статью читала, но почти ничего не поняла…

Пока Ева пила кофе, Ольга читала статью. Однако текст ее был таким сумбурным, что Ольга тоже не все поняла. В то, что кожа снята с живых людей, она не поверила: такого просто быть не может'! А вот «с только что умерших, сразу после смерти» можно понять и как «убитых, чтобы снять них кожу с татуировкой». Какой кошмар! Тут Ольга Васильевна вспомнила, как Петя показывал однажды фотографию. Этот полусумасшедший художник собрал вместе парней, которым сделал татуировки, встал между ними и запечатлел все это на снимке.

— Видишь, как интересно, — говорил тогда Петя, — шесть с одной стороны, шесть — с другой, а посередине — он сам. Иисус Христос и двенадцать апостолов.

— А почему двенадцать? — удивилась тогда Ольга. — Апостолов же было тринадцать.

— Мать, ну ты даешь! — Петр посмотрел на нее критически. — Апостолов было двенадцать.

— Ну не знаю, а как же тогда на Тайной вечере — тринадцать? Я же про это читала.

— Тринадцать их было вместе со Спасителем, Иисусом Христом, — проговорил Петр учительским тоном. — А потом,. когда Иуда Искариот повесился, вместо него выбрали двоих, из числа учеников. Те двое бросили жребий, и жребий пал на Матфея. Поняла? Все-таки Библию знать надо. Если живешь в православной стране.

— Наша страна многоконфессиональная. А вера — глубоко интимное дело личности, — заспорила она. Но сама с удивлением подумала: «Он-то откуда это знает? Все-таки мало я им уделяю времени».

Все это было так давно! А сейчас, вспомнив про фотографию, Ольга решила немедленно ее найти.

— Я сейчас, на минутку, — сказала она Еве и пошла в Петину комнату.

У Пети, в отличие от Павлика, порядок был просто клинический. И он обижался, если обнаруживал, что младший брат рылся в его вещах и что-нибудь передвинул. Даже мать не решалась залезть к нему в письменный стол без спросу. Но сейчас было не до того. Ольга выдвинула нижний боковой ящик, где сын хранил фотографии. В основном Дашины. Причем на каждой карандашом была проставлена дата. Вот ведь аккуратист! Порывшись, Ольга наткнулась наконец на тот снимок, который искала. Все на нем было так, как она помнила. Двенадцать парней совершенно разных, а посередине — автор содеянного. Гоша почему-то стоит рядом не с Петей, а с кем-то иным, незнакомым. А татуировка на Гоше абсолютно такая, как напечатана в журнале.

Хорошо, что она не сказала Еве, зачем пошла. Иначе сейчас бы снова начались жуткие рыдания.

— Знаете, Ева, я думаю, все же завтра надо вам сходить в милицию, — посоветовала она, вернувшись на кухню. — Только этот журнал им не отдавайте. Хотите, я сделаю вам с него несколько копий на ксероксе? Напишите еще одно заявление и приложите на всякий случай копию статьи. Это, конечно, не Гоша, но вдруг им все-таки пригодится, — сказала она как можно увереннее.

А саму ее такой ужас обуял, что хотелось как можно скорее остаться одной, забыться, не думать ни о чем хотя бы мгновение.

«Только бы Петя пришел утром! Только бы пришел! Только бы с ним ничего не случилось!» — молила она непонятно кого, может быть, собственную судьбу, а может быть, некие высшие силы, управляющие Вселенной. Если в святых, изображаемых на иконах, ей как-то не верилось, то в существовании сил, которые ведают миром, она была убеждена.

— Ешь сметану, падла, кому говорят!

— Петя отвернулся от просунутого в окошко картонного стакана со сметаной и повторил:

— Пока не дадите свидания с адвокатом, от еды отказываюсь!

— Ну паскуда! Дождешься ты адвоката! — пообещал охранник и со злобой захлопнул оконце в тяжелой двери.

Эта была странная камера-одиночка в очень странной тюрьме. Петр толком не знал, как и за что в ней оказался. Проснулся он с жуткой головной болью и ломотой в суставах, открыл глаза и увидел некое узкое чужое пространство. А когда огляделся, то обнаружил, что лежит на вделанной в стену полке, правда, с мягким матрасом. Окон в его камере совсем не было — только глухие бетонные стены и дверь. В углу — вполне современный унитаз.

Вероятно, за ним наблюдали в какую-нибудь телекамеру. Потому что, едва он сел, сразу за дверью услышал движение, в двери распахнулось оконце и его спросили:

— Пить, есть хочешь?

— Спасибо, — вежливо ответил Петр. — Где я?

— Это тебе потом объяснят. Я тебя спрашиваю: есть и пить будешь? Значит так, если пить, то могу воду, чай или апельсиновый сок. А из еды есть пирожные со взбитыми сливками, сметана и бутерброды с красной икрой.

Услышав предложенное меню, Петр подумал, что продолжает спать. Но раз уж ему предоставилась возможность заесть бутерброды с красной икрой пирожными, то он решил не отказываться. Пусть и во сне. Тем более что пирожные со взбитыми сливками он обожал.

— А все можно? — спросил он, удивляясь собственному нахальству.

— Можно все, — подтвердил голос.

— Тогда два бутерброда с икрой, два пирожных, кофе и стакан сока. Сметану — не надо.

— Сметану тоже надо, — ответил охранник. Или официант, который по совместительству работал охранником. — А кофе не будет. Его в рационе нет.

— Ну хорошо и сметану тоже, — миролюбиво согласился Петр.

Он был уверен, что на этом сон и закончится.

Однако через несколько минут в дверцу было просунуто все, что он заказывал.

— Начать со сметаны, — произнес повелительно тот же голос. .

В этом странном сне Петя выяснил, что заказал многовато, но тот же голос приказал доесть все. Потом Петра потянуло в сон.

Он проснулся, и охранник опять немедленно предложил еду. Тогда только Петр понял, что это никакой не сон, а самая настоящая явь. Только непонятная и, может быть, страшная. Он стряхнул с себя дрему и спросил:

— Где я нахожусь?

— Где, где… в звезде! — услышал Петр ухмыляющийся голос.

— Я серьезно спрашиваю!

— А то я несерьезно.

— За что меня задержали? Я хочу знать.

— Будет время, все узнаешь. А сейчас ешь давай, пока кормят.

— Нет, вы сначала доложите своему начальнику, что я требую ясности. Я должен позвонить домой…

— Уже позвонили!

Петр так и не понял, издевается над ним голос или в самом деле тюремщики позвонили к нему домой. Да, но ведь в тюрьме не кормят пирожными и красной икрой. Хотя как знать, может быть, его поместили в какой-нибудь филиал шведского изолятора. Он сам слышал, что в городе работают шведские приюты, шведские хосписы, может, Швеция и свою тюрьму открыла…

— И все-таки вызовите своего начальника и адвоката.

— Как же, сейчас возьму и вызову! — с той же издевательской интонацией проговорил стражник.

После еды Петр заснул опять. А когда проснулся, не стал открывать глаза и постарался напрячься и вспомнить, как же он тут оказался. Когда и за что его задержали?

Он поссорился с мамой — это помнилось отчетливо. Выбежал на улицу. Там неожиданно столкнулся с Данилой.

— А я к тебе, хотел в бассейн отвести, — сказал тот и, глупо посмеиваясь, полез обниматься. — Пойдем в бассейн, а? — прошептал он, дыша прямо в ухо. — Там тебе хорошо будет!

Петя постарался увернуться от его объятий и вдруг что-то укололо его в шею. Какая-то иголка была в рукаве у этого Данилы или что-то похожее. Это он помнил. А еще помнил, как, выскользнув из объятий и трогая уколотое место, выкрикнул:

• Предыдущая
• 66/88
• Следующая