Недолгий век зеленого листа - Друцэ Ион Пантелеевич - Страница 12

Русанда ускорила шаги и на мосту поравнялась с мальчонкой, тянувшим за веревку козу. Крохотный мальчик в отцовской кепке — громаднющая кепка, из-под которой едва виднеется веснушчатый носик.

— Ты чего плачешь?

Мальчик задрал голову, но козырек мешал ему что-нибудь видеть. Попробовал сдвинуть кепку на затылок, но она тотчас сползла на глаза. Тогда он совсем снял ее с головы. Вытер нос рукавом и ответил, заливаясь слезами:

— Коза… вот… убежать хочет.

— А куда ей бежать?

— Туда… в поле!

Русанда улыбнулась: оказывается, и кроме нее, есть на свете несчастные люди.

— Никуда она не убежит.

— У-бе-жит!!

— Да нет же. Отпусти веревку.

Мальчишка побледнел.

— А если убежит?

— Тетя поймает.

Мальчик посмотрел на Русанду, как бы оценивая ее способность быстро бегать. Подумал немножко и осторожно отпустил веревку. Почувствовав себя на свободе, коза подошла к краю дороги и принялась спокойно щипать травку.

— Видишь, не бежит!

— Не бежит… — удивился мальчик, но все же наступил на конец веревки ногой; надел опять кепку и спросил, далеко закинув назад голову, пытаясь увидеть девушку из-под козырька:

— Как вас зовут?

— Русанда.

— А меня Филипаш.

Выглянуло солнце и снова спряталось за тучи, из села выехала телега, свернула в сторону, потом выехали еще две, но и они свернули: склеванный галками кукурузный початок, который бросила девушка, чтобы отметить место, где она будет полдничать, лежит уже далеко позади, и у нее осталась только горсточка гороха, а его все нет.

Нет его, и что она может поделать? Ну поработает сегодня одна. Разве не случается так, что парень вспашет землю, а потом бросит ее; скажет девушке, что придет, а сам не приходит; танцует с ней один вечер в клубе, а на другой вечер не позовет… Случается так — парни ведь не торопятся. Успеет он и землю вспахать, и с девушкой встретиться, и в клуб сходить.

Так-то оно так, только почему рядки у нее выходят кривые, почему сапа затупилась и почему руки у нее болят, словно стали чужими?

Девушка пытается выпрямить один рядок, но еще больше портит его; сапа соскакивает с ручки и, когда она пытается забить ее палкой, никак не становится на место, и все смеются над ней — смеется воробей на меже, смеется немой Якубаш, и мальчик с козой смотрит на нее так, будто и он смеется. Смеются все, смеется весь свет, и Георге смеялся вчера вечером!

Русанда вдруг бросила сапу на землю и уставилась на кошелку с горохом, вспоминая: чего это Георге вдруг так развеселился вчера? Смеялся над ней. Она искала что-то… палку.

И замерла, прижав руки к груди. «Боже, а дошел ли он вчера домой?»

И провалился куда-то горизонт, холм стал налезать на холм, заметалась под ногами земля. А десятина тетушки Фрэсыны, лежавшая наполовину распаханной, раскрытой, уплыла куда-то вдаль, закуталась туманами, и казалось, все, уже вовек не увидеть ей своего молодого пахаря…

Через час и само солнце скрылось за тучами. Зачем ему было висеть в открытом небе? Никто больше в Хыртопах не пахал, никто не сеял горох…

И удивились воробьи, найдя среди поля кошелку с куском хлеба, и удивились люди, когда, выйдя на лай собаки, никого не увидели на улице, и удивился бадя Михалаке: только что слышал шаги во дворе, а выглянул — никого нет.

Чудеса, да и только.

— А-а-a, вы калеки! Вот я вас!

Подметая землю подолом юбки, тетушка Фрэсына подбежала к подводе, схватила кнут и несколько раз неуклюже стегнула лошадей. Размахнулась еще раз, но кнут слетел с кнутовища.

— Проголодались? Так я вас накормлю! — грозила она, ища кнут в бурьяне… — Парень заботится о вас, балует, а вы… а вы…

— Добрый день, тетушка Фрэсына.

Русанда остановилась у ворот и недоуменно глядела на рассвирепевшую тетушку.

— Ты только подумай, доченька, — начала тетушка, заламывая руки высоко над головой, — эти черти чуть не убили моего Георге.

У Русанды перехватило дыхание.

— А где он?

— Пошел к доктору, а как же? Сегодня ночью он вернулся домой и пошел дать им корму, так этот серый черт как лягнул, так и залил его кровью! Только погляди… Сейчас я тебе покажу.

Зашла в дом и минуту спустя вынесла пиджак, выпачканный кровью, пиджак, в котором был вчера Георге.

— Господи, дочка, что с тобой?

Русанда низко опустила голову и сказала, глотая слезы:

— Мне что-то стало плохо…

— Ах ты, господи… Что же у тебя болит?

— Колет что-то…

— И-и, не говори, доченька! Если уж я не знаю, что такое эти колики, то кто знает? Погоди, я дам тебе хорошую травку. Ты ее сваришь, сделаешь настой с сахаром и выпьешь.

И, не дожидаясь ответа, быстро приставила к дому лестницу и полезла на чердак. Русанда поискала платочек в рукаве — нехорошо будет, если тетушка увидит, какие у нее мокрые глаза. Внезапно почувствовала теплое дыхание у локтя, обернулась, и косички перелетели со спины на плечо. Васька, насторожив уши, внимательно глядел на ее поясок. Потом подобрал у ее ног стебелек люцерны и принялся жевать от нечего делать.

— Ну где же Георге? — укоризненно спросила девушка, поглаживая пальцем звездочку на его лбу.

Васька замер, держа в губах стебелек люцерны.

— Вот тебе и на…

Услышав «на», жеребенок немедленно потянулся к ней, стал обнюхивать пальцы.

— Что тебе дать? Нет у меня ничего… Смотри. — И Русанда подняла вверх руки, показывая, что у нее действительно ничего нет. — Если хочешь, пойдем ко мне. Это недалеко. Пойдем?

Тетушка Фрэсына спустилась с чердака, неся в переднике горстку сухой травы. По дороге она остановилась и подняла кнут с земли.

— А когда я его искала, словно черт хвостом его прикрыл. — И бросила кнут на повозку, так как гнев ее уже прошел.

Она проводила девушку до ворот и вернулась домой, а жеребенок вышел на дорогу, глядя девушке вслед. Русанда остановилась.

— Не идешь? Ну, как знаешь.

Сделала несколько шагов, оглядываясь на жеребенка. Васька послушал, как где-то гремит телега, но, видя, что она не показывается, пошел за девушкой.

Вернулся через час, сытый и очень гордый. На шее у него была повязана алая лента — красота, а не лента, такой ленты не носил еще ни один жеребенок во всей Валя Рэзешь!

Хорошая мысль наверняка стоит полгектара хорошей вспашки, а поскольку в тот день лошади Скридона едва волочили плуг за собой, он сразу после обеда запряг их, и старая тележка сонно заскрипела к селу. Скридон растянулся на повозке и принялся размышлять над многими интересными вещами, пока не пришел к заключению, что неплохо бы завести себе зазнобу. «Когда у тебя есть зазноба, то все девчата вдруг начинают строить тебе глазки и разрешают поухаживать за ними. Хитрые, черти, и тут уж не выкрутишься: если не поволочиться, обидятся, а только начнешь ухаживать, твоя зазноба сживет тебя со свету. И все это кончится тем, что будешь болтаться по миру, как ветер в бочке, и одна только будет песенка: «Что за стежка у меня была!..»

Размышляя таким образом, Скридон вдруг приподнимается на локте и забрасывает шляпу далеко вперед телеги — это означает, что ему в голову пришла отчаянная мысль.

«Черт меня побери, если все это не будет устроено!»

И поскольку его живая натура не терпит отсрочек, Скридон выдергивает из ботинок шнурки, связывает их вместе, привязывает все это к палке, которой очищал лемех, и получается отличнейший кнут. Покончив с этим, парень размахнулся, кнут засвистел, но лошади остались совершенно равнодушными, если не считать того, что серая кляча немного свернула с дороги, чтоб сорвать несколько стебельков клевера, а вороная тут же выхватила их у нее.

— Постарели, черти… Уже не боятся, — с большим сожалением заметил Скридон.

Размахивать кнутом явно не имело смысла, и поэтому Скридон обратился к лошадям с речью — ведь, кроме всего прочего, он был еще и хорошим парнем, этот самый Скридон.