Вольный стрелок - Миленина Ольга - Страница 45

• Предыдущая
• 45/105
• Следующая

Я покивала с пониманием — это самое понимание преувеличив. Потому что Алещенко тут же догадался, что я хотела сказать без слов, — хотя скорее всего это и так было не слишком сложно сделать.

— Ну не прав я, Юль, — так я думал, ты все равно ничего не найдешь. Я же не нашел. Да и мертвый уже этот — кто теперь угрожать будет, кому он нужен?

Не хотел я тебе рассказывать — самому вспоминать неприятно…

Женька противоречил сам себе — но я понимала, что ему надо как-то передо мной оправдаться. Хотя легко могла бы его опровергнуть. Да, Улитин был мертв — но это ничего не меняло. Дела его — те самые дела, которые пытался выяснить Женька и за которые ему пригрозили убийством семьи, — остались. И остались люди, пытавшиеся их скрыть, — потому что пятно на мертвом даже Улитине означало, что куда более крупное пятно окажется на репутации здравствующего и процветающего банка.

А к тому же он мог заниматься чем-то совсем плохим — мне ничего не приходило в голову, но черт его знает, как он делал деньги, какие операции проворачивал и с чьей помощью и в чьих интересах, кроме своих собственных. И если так — то это должно было остаться тайной и после его смерти. А если к его сердечному приступу имели отношение те самые люди, которые угрожали Женьке, — те не раз уже упоминавшиеся «люди» или какие-то другие, — это означало, что я довольно скоро привлеку к себе их внимание. Если уже не привлекла.

Но я не стала ничего ему говорить. Я просто вышла молча — не остановившись даже, когда он выпалил мне в спину, что готов хоть сейчас отдать все те документы, которые собрал тогда. Я не хотела останавливаться — и не сомневалась, что он их и так отдаст. Я просто вышла и, забрав запертое в своем кабинете пальто, пошла домой — потому что у меня не было больше дел в редакции, мне не хотелось сидеть тут и обдумывать то, что я узнала. Зато мне очень хотелось поесть. Нормально поесть — не в столовой, а дома, неторопливо и с удовольствием. И обязательно с бокалом вина — или с двумя.

Но тем не менее Улитин отказывался выходить из моей головы — и даже умудрился в ответственный момент приготовления пищи подменить собой образ Майкла Корлеоне в исполнении Аль-Пачино, бродящего по полям Сицилии. И едва не испортил мне обед — который я спасла, спохватившись наконец, гоня прочь воспоминания о разговоре с Женькой. С облегчением отмечая, что автоматически помешиваемый мной соус загустел как раз до нужной кондиции, — и выключая огонь под кастрюлей с пастой.

Еще через десять минут я сидела за столом, обводя взглядом то, что на нем стояло. Тарелку со спагетти, обильно политыми густым красным соусом, корзиночку с разломанным на куски багетом, миску с напоминающим труху тертым пармезаном. И бокал темно-красного вина, молодого и терпкого, который я взяла в руки, собираясь сделать глоток, прежде чем приступать к еде.

«Дай поесть! — произнесла мысленно, обращаясь к Улитину, которого на сегодня с меня было достаточно. — Завтра подумаю — а сейчас отвали, понял?»

И, сказав себе, что в жизни есть кое-какие не менее приятные вещи, чем работа, сделала первый глоток вина. Не за упокой души надоевшего мне банкира, оказавшегося, кстати, весьма паскудным человеком, — но за горячо любимую себя.

И за плотские удовольствия — одному из которых я как раз собиралась предаться….

Стук в дверь главный явно слышал — равно как и то, что дверь в его кабинет открылась. И мое приветственное «здравствуйте, Сергей Олегович» он тоже слышал. Но не поднял головы, склонившись над столом, впившись взглядом в какие-то бумаги. Как я про себя подумала, связанные не с редакцией, но с его бизнесом — и именно по этой причине так приковавшие к себе его внимание.

Это, конечно, было несправедливо — поскольку именно Сережа поднял газету на те высоты, на которых она находится сейчас. За пятнадцать лет своего правления в десять раз увеличив тираж. Если бы не он, так бы и была у нас захудалая газетенка типа «Правды Москвы» или «Ночной Москвы» — а так получилось супериздание.

Лично я помню те времена, когда шеф дневал и ночевал в редакции. Воевал за каждый острый материал с вышестоящими инстанциями, неоднократно находился под угрозой снятия с поста — это в восьмидесятых, когда комсомол и партия здравствовали и цензура была не приведи Господь. Помню, как он болел за газету, постоянно что-то изобретал и менял — тематические полосы, рубрики, макет, оформление, — при том что по профессии был вовсе не журналист, а комсомольский работник.

Но недаром у нас в редакции с давних времен бытует мнение, что самые плохие журналисты получаются из выпускников факультета журналистки — куча гонора, потому что уже считают себя профессионалами, наличие определенных теоретических знаний, но отсутствие практических навыков. У нас почему-то все лучшие перья заканчивали совсем другие вузы — а то и никаких вообще.

На мой взгляд, писать нельзя научиться — то есть можно, но до определенного уровня — тебе это либо дано свыше, либо не дано. Это как чувство воды у пловца или чувство мяча у футболиста. Который, если он от Бога футболист, знает заранее, куда этот самый мяч полетит, и перемещается именно в эту точку поля, хотя партнер и не думает еще о том, куда отдаст пас. И точно так же он предугадывает, куда дернется вратарь и куда пойдет тот, кому он хочет сделать передачу.

И с писанием то же самое. Если тебе дано, материал сам идет, ты только пишешь, при этом совершенно не думая, как и что, — и получается именно то, что надо. А если начинаешь думать — это уже не талант, но ремесло.

Сережа, бесспорно, относится к талантам. Причем, как выяснилось, не только в области журналистки — но и в бизнесе тоже. По крайней мере рекламное агентство он организовал раньше, чем другие московские газеты, — и на нем и начал сколачивать свой капитал. А уже позже развернулся вовсю — и, если верить слухам, сейчас имеет многомиллионный бизнес в Англии. Но так как мне это безразлично, я до сих пор не знаю, что это за бизнес и правда ли, что Сережа миллионер.

От газеты главный, правда, отошел — в смысле, уделяет ей куда меньше внимания, чем раньше. Хотя официально это его единственное место работы, никакого другого офиса у него нет, и известен он именно как главный редактор «Молодежи Москвы». И предпочитает этим самым главным редактором оставаться, несмотря на заработанные миллионы, — хотя уж мог, наверное, офис попрестижнее найти, а то и вообще обосноваться в Англии.

Но он то ли помнит, что именно газета сделала его тем, кем он стал, то ли любит ее по-своему, то ли ему так удобнее для его бизнеса. Тем более бизнесменов много — а так он публичная фигура, с которой ищут знакомства многие влиятельные люди. Фигура, которая играет достаточно важную роль во многих серьезных вопросах — начиная от выборов и кончая отношением общества, скажем, к чеченской войне. Потому что газета по-прежнему формирует общественное мнение — пусть в меньшей степени, чем раньше, в связи с ростом числа газет и телеканалов, но тем не менее.

В творческие вопросы, правда, он уже вникает не так, как раньше — когда на каждой планерке детально анализировался вышедший номер и не менее детально обсуждался следующий. И отсутствует Сережа все чаще — то по бизнесу своему улетает, то где-то экзотических рыб ловит, есть у него тяга к таким развлечениям. Но если он в Москве, то в редакции хоть на пару часов, но появляется обязательно — и сидит в своем кабинете, который, несмотря на рост благосостояния своего владельца, практически не преобразился. Те же обитые деревом стены, большой рабочий стол и длинный стол для планерок, летучек и редколлегий. Может, только побольше стало всяких памятных фотографий на стенах да памятных подарков газете, выставленных на полках под стеклом — мемориальных дощечек, сувениров и прочих штуковин, — а так все то же, что и десять лет назад.

Главный сидел, по-прежнему не поднимая головы, и я кашлянула деликатно, чтобы он наконец обратил на меня внимание. Конечно, можно было бы просто пойти и сесть напротив — тем более что мое положение в редакции вполне позволяло мне это сделать, — но мне всегда казалось, что Сереже нравится игра «начальник — подчиненный», и я совсем не против была в нее поиграть. И потому кашлянула, и он тут же встрепенулся, делая вид, что не замечал до того моего присутствия.

• Предыдущая
• 45/105
• Следующая