Живинка в деле - Бажов Павел Петрович - Страница 35

• Предыдущая
• 35/48
• Следующая

Услышала она, как Ефим над своей долей горюет, зашла в избу и спрашивает:

— Уж не умер ли у тебя кто-нибудь? Может, помочь надо?

— Какое там! Хуже! Новый парень родился, — сказал мужик.

— Вот те раз! Так чего ты ревешь? Коли человек на свет появился, надо песни петь, потому что затем он и родился, чтобы радость приносить.

— А чем я его кормить буду? Козы нет, коровенки вовсе не бывало. Вместо молока своих слез дитенку не дашь. Из последней рубахи пеленки ему не сделаешь.

Посмотрела на него прохожая, головой покачала:

— Сама вижу, какая у тебя семья, нелегко ее прокормить. Ну, ладно, будет у тебя корова.

— Уж не ты ли мне ее подаришь?

— А хотя бы и я.

— Сама по миру шляешься!

— Ты подожди, мужик, ругаться, лучше выйди во двор посмотри, да успевай сено запасай.

Ефим, хотя и не верил, а все же шапку надел и вышел.

Завернул за угол избы и начал глаза протирать: верно, в пригоне корова стоит, зеленую траву жует. Почуяла хозяина, замычала, вроде спрашивает: почему меня никто доить не идет?

А прохожая тем временем подошла к мальчонке и в пеленки его потеплее укутала:

— Вот теперь ты будешь моим крестником.

Сказала так-то, пчелкой обернулась и улетела.

Вернулся Ефим со двора рад-радешенек, хотел бабке в ноги поклониться, да поди-ко ее теперь разыщи, разузнай, кто она такая.

На второй день сплел мужик для сынка коробушку из бересты, мягкого моху в нее положил, сверху гусиным пухом прикрыл. Лежи, парень, в коробушке, через соску молоко посасывай да расти!

Только одна забота у мужика и осталась: как сына назвать? Жена хотела назвать Николаем в честь Николая-угодника. Но Ефим на жену зашумел: ты-де бабенка глупая. Какой тебе Николай-угодник для парня заступник, коли ничем ему помочь не мог? Что-то, сколь на свете живу, ни разу не видал, кому бы чудотворец чудо сотворил. Это вон какой-то старухе спасибо, что парня пожалела, коровенкой наградила. Давай-ка дадим ему самое простое русское имечко: Тимофей. Ежели хорошим человеком вырастет, то и с таким простым имечком проживет.

Ну, так и назвали: Тимофей!

После того лет, наверно, двенадцать прошло. Ефим сильно постарел, стал глазами слабеть и на ногу прихрамывать.

Тут ему сынок и пригодился.

Обопрется старик о его плечо и тихонько ходит по деревне. А уж где на родничок за свежей водицей сбегать, в бане веником попарить, либо спину скипидаром натереть — парню прямо замены нет.

Да и не только своему отцу Тимошка помогал. С одним мужиком в поле поедет, пашню заборонить поможет. Другому из поскотины коров пригонит, либо лошадь в ночном пасет. Третьему приспичило отправляться в соседнюю деревню на праздник, а дома остаться некому. Позовут парнишку. Без хозяев он все, как надобно, сделает, со скотиной управится, за оградой подметет, даже в огороде ни одной грядки не политой не оставит.

В деревне мужики и бабы на него нарадоваться не могли: вот так сынка Ефим Буран вырастил, все бы такими были!

Наши деревенские тузы начали Ефима уговаривать отдать им Тимошку в работники. У парня всякое дело спорилось, значит, против других-то батраков он много выгоднее.

Но Ефим парнишку берег.

— Любого, — говорит, — сына в работники берите, а этого не дам. Пусть растет, еще успеет горя хлебнуть и для вас, богатеев, хребет поломать.

В иное время Тимошка корзины плел, туески берестяные делал. Старухи, когда летом за груздями ходили в лес, корзинками нахвалиться не могли. С виду корзинка маленькая, нести ее легко, а груздей вмещает много, домой принесешь и на стол вывалишь — целая гора.

Поделушками-безделушками парнишка занимался в зимнюю пору да в большое ненастье, когда носу из избы не высунешь. А чуть солнышко пригреет, бугорки из-под снега выглянут, травка зазеленеет, ищи его в поле. Всякая березка была для него вроде сестры, всякий тальничок вроде брата. Появятся на молодых листочках червяки — он их уничтожит, чтобы березку не портили. Ветром дерево к земле наклонит — он поправит, сухие сучки топором обрубит: расти, дескать, не хуже других.

Как-то раз бежал Тимошка домой. Целый день с дружками на берегу озера в шарик играл, проголодался. Добежал до двора, где наш деревенский купец жил, и смотрит: хозяйский работник в палисаднике тополь под корень срубает. Этот тополь на всю деревню был один-одинешенек. Ему, наверно, годов сто насчитывалось. Летом, по вечерам, купец под тополем чай распивал. Пока ведерный самовар чаю не выпьет и семь потов со лба не сотрет, до тех пор из-за стола не встанет. Тополь состарился, тени стал давать мало, вот купец на него и обозлился.

Остановился Тимошка перед палисадником, попросил у работника:

— Дядя Ипат, дай мне от тополя один сучок.

— А к чему тебе этот сучок? — спрашивает работник. — Свистульки, что ли, будешь делать?

— У себя в огороде посажу, может, вырастет.

— Коли так, бери. Такого добра не жалко.

Выбрал Тимошка сучок самый большой, еле домой его приволок.

В огороде на пустом месте выкопал яму, воды налил два ведра, поставил в нее сучок и зарыл.

Поди-ко, месяца не прошло, тополь зазеленел, да так с тех пор и прижился в огороде. Парнишка вокруг тополя полевых цветов насеял, столик смастерил. Чем, дескать, мы хуже купца!

Вот тут и начинается сказ про Тимошкин сад. Хочешь верь, хочешь не верь, дело твое, но так оно и случилось, как я дальше сказывать буду…

Время человека не красит. Годы идут. Молодые растут да крепнут, а старые старятся, книзу клонятся. Тимошка годам к шестнадцати выправился, а Ефим сгорбился, дальше завалинки шагу ступить не мог. Многие знахарки пытались ему ноги править, в бане парить, наговором заговаривать, а толку ни на грош.

Терпел-терпел Ефим, видно, невмоготу ломота в ногах стала. Вот он и сказал сынку:

— Ты, Тимофей, все в игрушки играешь, тополь свой, как невесту, обряжаешь, цветочки растишь, нет чтобы отцу чем-то помочь. Каждый день на поле бегаешь, поискал бы в лесу ягод. Либо корешков каких накопал да напарил и дал бы мне. Может, ногам-то станет полегче. А то еще сказывают: где-то яблоки наливчатые растут, а от тех яблок человек моложе становится.

Призадумался парень. Корешки накопать немудрено, но будет ли подмога от этих корешков? Вот если бы яблоки наливчатые достать! Да где их достанешь? Раньше про сады в наших местах и знатья не было. Яблочки, как самое дорогое угощеньице, из Челябы либо из Шадрина привозили, а туда их везли из теплых краев купцы. Да и то, купишь яблочко, да не всякое скушаешь: мелкими ломтиками нарежешь, в чай опустишь, запах почуешь, а настоящего вкуса и не узнаешь. А тут еще старик просит яблочко-то не простое, а наливчатое, поди-ко его найди!

Вечером пошел Тимошка спать в огород, под тополь. Летом в избе жарко, так он в огороде спал. Укроется старым отцовским зипуном и спит. От земли тепло, над головой тополь листьями шумит. Цветами пахнет. Куда еще лучше! За всю ночь с боку на бок парень не повернется, не услышит даже, как петухи зорю встречают.

На этот раз из головы забота не выходила. Только под утро чуть-чуть задремал и то ненадолго. Рассвет забрезжил, роса на траву легла, потом солнышко выглянуло: большое, красивое и теплое. По поляне пчелы начали летать. Чем солнышко выше поднимается, тем пчел больше на поляне становится. На какой цветок ни взгляни — пчела трудится. Гудят, жужжат, видно, радуются, что мед на цветах не тронут, бери сколько хочешь.

Тимошка глаза открыл, голову поднял из травы и вдруг видит: под тополем какая-то старушка сидит. На голове у нее шапочка, мелким бисером шитая. Сидит эта старушка и на Тимошку ласково смотрит:

— Ну, вставай, милый сын, вставай! Дай посмотреть, каков ты стал.

— А ты, баушка, чья будешь? — спросил парень. — Из какой деревни?

— Я твоя крестная, — отвечает старушка.

— Не ты ли это корову моему тятьке пожаловала?

— Я и есть.

— А как тебя, крестнушка, звать-величать?

— Никому не сказывала, но тебе скажу. Слыхал про Пчелиную Матку?

• Предыдущая
• 35/48
• Следующая