Обряд Ворлока - Русанов Владислав Адольфович - Страница 74

• Предыдущая
• 74/78
• Следующая

Наконечник верещал, предчувствуя поживу.

Раскрашенные щиты все ближе.

Клепаные шлемы…

Светлые бороды и слипшиеся от пота волосы, торчащие из-под бармиц…

Исполосованные потеками грязи лица.

И глаза…

Серые, карие, зеленые, синие…

Льдисто-голубые…

Они смотрели из-под сурово сдвинутых бровей, и новгородец узнал их.

Так же строго и решительно они глядели на норвежский строй у Стэмфордского моста.

И звучали безжалостные, но правдивые слова:

— Конунгу Норвежскому, с мечом явившемуся на эту землю, король Гарольд может предложить лишь семь стоп земли. Или больше, ибо слышал король Англии, что Харальд Сигурдассон выделяется среди людей ростом и крепостью телесной.

Словен вспомнил вису, которую сложил по просьбе Марии Харальдовны:

Стальное острие стрелы вошло в глаз королю Гарольду Второму Годвинссону!

Вратко взвыл, будто бы сам получил пядь железа между ребер, и рванулся прочь, освобождая душу из плена в сердцевине орехового древка…

Очнулся новгородец сразу. Будто вынырнул из омута.

Все тело ломило. Каждый сустав отзывался болью.

Но ведь если руки-ноги болят, значит, они есть!

И если веки отказываются подниматься, значит, глаза вновь на месте.

Какое счастье — почувствовать себя человеком!

Вратко не открывал глаз и прислушивался к ощущениям.

Он лежал, укутанный до горла, на чем-то упругом. Не доски и не соломенный тюфяк. Не куча листьев, но и не меховая подстилка. Ложе слегка потряхивало.

На телеге его, что ли, везут?

Ну и пусть…

Сейчас не важно, на чем и куда его везут. Важно узнать: чем закончилось сражение?

Если король Гарольд погиб, саксам не устоять.

И тогда сбудутся все самые дурные предсказания королевы Маб и Керидвены. На остров хлынут нормандские бароны в поисках земель и угодий. За ними толпой повалят монахи, стремящиеся все переделать на свой лад. И старая добрая Англия изменится навсегда. Кто знает — в лучшую ли сторону? Тяжело придется танам и их домочадцам. Тут уж или давай присягу новой власти, или живьем в могилу ложись. Третьего не дано. Простолюдинам, конечно, чуть полегче будет. Им, с одной стороны, все равно, кто урожай отбирает — свой тан или заморский барон. Дело привычное, хоть и нельзя сказать, что приятное. Хотя, конечно, хозяин, говорящий на чужом языке, будет, пожалуй, похуже, чем изъясняющийся на родном. Семь шкур снимает так же, зато глумится еще — через губу не плюнет, не просто половину урожая отдавай, а еще и обращайся на той речи, к которой он привык. Пройдет полвека, и внуки саксов, выживших при Гастингсе, будут болтать по-нормандски, а дедушку объявят грязным, диким варваром.

А как владычество римских монахов ударит по малому народцу? Вмиг объявят порождениями Нечистого и назначат плату за голову каждого фейри. И, что самое страшное, уничтожат всех брауни и гилли ду, а бэньши или ужас глубин уцелеют — кто же из охотников за наградой захочет связываться с чудовищем опасным, способным за себя постоять? Вот и будут гоняться за добродушными и беззащитными существами. А святошам, вроде отца Бернара, все едино…

Отца Бернара?

Вратко вспомнил жесткие глаза монаха, заглянувшие ему едва ли не в самую душу.

— Он знает, что я здесь! — воскликнул парень, пытаясь вскочить.

Подняться не получилось, а вот голос прозвучал довольно громко.

— Ты чего? — удивился Гуннар. Его борода, как показалось новгородцу, закрывала половину неба.

— Оклемался! — обрадованно прогудел Олаф, оборачиваясь через плечо.

Викинги улыбались, будто услышали самую приятную в жизни весть, но перекладины самодельных носилок не бросили. Так и продолжали шагать в ногу. И Вратко понял, почему его потряхивало.

Надо было, само собой, поблагодарить, но парень не мог думать ни о чем, кроме как о суровом взгляде бенедиктинца.

— Он знает, что я здесь, — твердо повторил словен.

— Да кто это «он»? Говори толком! — нахмурился кормщик.

— Отец Бернар. Монах.

— Ну, ты сказанул! Откуда он может знать?

— Я видел его глаза! Близко-близко… Он узнал меня.

— А! Вот оно что! — По виду Олафа стало ясно, что он больше всего сейчас хочет почесать затылок. Только руки заняты. — Ну, так…

— Значит, из-за него у тебя чародейство не заладилось? — перебил его Гуннар.

— Из-за него! — убежденно кивнул Вратко. И несмело добавил: — А кто победил?

— А то нам докладывали! — сверкнул глазами светлобородый.

— Кто-кто… — послышался сбоку ворчливый голос Вульфера. — Дырявое решето! Вестимо, Вильгельм… Я рад, что ты пришел в себя, Вратко из Хольмгарда!

— Знал бы ты, как я этому рад, — попытался улыбнуться словен. Получилось плохо. Слишком черными мыслями была занята голова.

— Не сомневаюсь, — оскалился оборотень. Его улыбка тоже показалась вымученной. — Я бы тоже рад был на твоем месте. Столько проваляться…

— А сколько? — удивился парень.

— Да уж третий день тебя тащим! — ухмыльнулся Гуннар. — Ничего! Не бери в голову! — добавил он, заметив смущенный взгляд новгородца. — Вон подземельщики колдунью свою тащат. И не жалуются. Что ж мы своего ворлока не понесем, сколько надо?

— Третий день?!

— А ты думал? — Вульфер легко шагал рядом с носилками, хоть и уступал ростом здоровякам-хёрдам. — Тебя тащим. И Керидвену. Динни ши кряхтят, пыхтят, но несут.

— А королева?

— Туча тучей. Но идет своими ногами.

— На нее тоже страшно взглянуть было, когда чародейство закончилось, — добавил Димитрий, приблизившись к носилкам с другой стороны. Он улыбался тепло и искренне. Хотя сгибался под тяжестью здоровенного мешка.

— Это роаны нам на дорожку собрали! — пояснил херсонит. — Ну, и книга там… Слушай, Вратко! Я тебе кое-что рассказать должен! Там написано…

— Вот ученая голова! — буркнул Гуннар. — Дай парню оклематься сперва.

— Правда, брат Димитрий, давай чуток позже? — извиняющимся тоном попросил новгородец. Не книга его сейчас интересовала.

— Позже так позже, — не стал спорить грек. — Только важно очень…

— Ну, потом, ромей, потом… — пробасил Олаф.

А Вульфер крякнул, хохотнул в кулак и продолжал рассказывать:

— Мы откуда поняли, что нормандцы верх взяли? По обрывкам слов чародеек. Никто, понятное дело, перед нами не отчитывался. Ты когда вскрикнул, будто на копье тебя насадили, да в беспамятстве упал, в Керидвену ровно бес вселился.

— Это как? — Вратко недоумевал: колдунья, конечно, кротостью нрава не отличалась, но чтобы бесноваться?

— Да взвыла она дурным голосом. Сперва руками замахала, рукавами чуть котел не опрокинула. Все звала: «Нуад Серебряная Рука! Дагда Двухголосый! Луг Длиннорукий! Мананнан, сын Ллира! Вернитесь!» Это такие боги тут были еще до римлян, — пояснил оборотень непонятно кому: то ли Вратко, то ли Димитрию.

— Я знаю! — поспешил ответить парень. — Рианна рассказывала!

А херсонит просто кивнул. Непонятно, знаком ли он был с мифами бриттов и гэлов, или согласился, чтобы не занимать времени на лишние разъяснения.

— Так вот, — продолжал Вульфер. — Убивалась она по ним, как по покойникам. Да еще рычала: «Прочь, Белый Бог! Уходи, Белый Бог!» Можно подумать, ее кто-то послушается… — Сакс все-таки понизил голос до хриплого шепота. Видно, королева Маб была не в том состоянии духа, чтобы спускать злые шуточки в свою сторону или сторону ближайших сподвижников.

— Не вернутся больше Туата Де Дананн, — сказал словен. — Кончилось их время. С ними вместе уйдут и Один с Тором, и Перун с Велесом, и Юпитер с Меркурием. А Иисус Христос приходит всерьез и надолго. Я чувствую — скоро на всех землях от Хазарского каганата до Смарагдового острова будут славить только Иисуса.

• Предыдущая
• 74/78
• Следующая