Писарев - Демидова Нина Васильевна - Страница 6

Правда, неотступно проведенный повсюду утилитарный принцип в мировоззрении порой делал подход Писарева к некоторым вопросам этики, эстетики и т. д. узким. Однако с его утилитаризмом всегда был связан радикализм общественного деятеля. Писаревский утилитаризм приобретал новое, революционное содержание. Смеется ли Писарев разоблачающим гейневским смехом, популяризирует ли последние достижения науки, настаивает ли на пользе, за его деятельностью неизменно проглядывает отрицатель с «полюса» Чернышевского.

1861 год. Записи в дневнике Никитенко гласят, что правительства больше «не уважают и не боятся». С пренебрежением отброшен закон и порядок. Россия вслух обсуждает «Положение». Определенные «Положением» льготы дворянам большинством из них были правильно поняты, «как зародыш, из которого могут развиться более обширные права дворянства… если они сумеют воспользоваться этим». Народ же не дождался ни земли, ни облегчения своей участи. И вот снова бунтуют крестьяне, недовольные разорительными условиями реформы, снова возмущаются помещики, раздраженные неповиновением крестьян. Обстановка накалялась. Все говорило о неизбежности грозных событий. Господствующий класс ежечасно ожидал, по словам Никитенко, всеобщего бунта, «новой пугачевщины». В связи с этим печать была поставлена под строгий правительственный надзор.

Водоворот событий захватил Писарева. Он теперь уже не мыслил своей деятельности в отрыве от жизни, которая доставила ему массу самых разнообразных сюжетов на общественные темы. И, несмотря на все строгости цензуры, он находил способы выразить свое отношение к происходящему. Чтобы высказать назревшие мысли по тем или иным общественным проблемам, он обращался то к современным международным отношениям, то к событиям далекого прошлого России и других стран. Но и рассматривая историческое прошлое, Писарев помнил о той пользе, которую он как реалист-демократ должен принести каждой своей статьей делу пробуждения критического отношения к жизни в сознании масс. Поэтому он постоянно старался связывать прошлое с современностью и делать из сказанного практические выводы. Данные им оценки событий минувших лет звучали актуально и в 60-е годы XIX в., показывая не только направленность его интересов, но и степень зрелости общественнополитических взглядов. Показательными в этом отношении являются такие статьи Писарева, как «Меттерних», «Бедная русская мысль», «Пчелы». В статье «Меттерних» он выразил свою солидарность с революционерами-демократами, выступавшими за революционное воссоединение Италии. Здесь он высказывает свое сочувствие свободолюбивым народам Ломбардии, у которых попытка Австро-Венгрии «германизировать» их провинцию путем усиления политического гнета, произвола в судах и разгула военщины вызвала взрыв гнева, пробудила «чувство национальной гордости и стремление к политической самостоятельности» (7, стр. 578). Разоблачая политику австрийского правительства, стремившегося насаждать колониальный режим в подвластных территориях, Писарев проводит мысль, что подобная политика правителей приводит к народному сопротивлению. Эту мысль он подтверждает яркими фактами из истории борьбы Нидерландов против испанского владычества. Цензура была крайне раздражена «демократическими тенденциями» статьи и тем, что в ней были приведены «неблаговидные» исторические сведения (44, стр. 152).

Пользуясь методом сравнений, параллелей, иносказаний, автор статьи так тонко и умело показал сложные союзнические связи и обоюдные интересы России и Австро-Венгрии, что разоблачение политики австрийской монархии превратилось в критику русского самодержавия.

Замечательной по политической остроте является статья Писарева «Бедная русская мысль», в которой он огонь своей критики направил на петровские преобразования, сосредоточив внимание на их отрицательной стороне, на грубых, насильственных мерах, которыми они сопровождались. О том, насколько революционной по содержанию была статья и насколько Писареву удалось провести в ней свои радикальные идеи, сказали царские цензоры. Ими отмечалось, что в этой статье содержится мысль о том, что «личная воля народных властителей» не имеет никакого значения и не может противостоять естественному ходу событий. Автор, по мнению цензуры, под видом философско-исторических рассуждений пропагандирует крайние политические взгляды, враждебные «существующей форме правления и спокойному состоянию общества». Правящая власть представляется им «только как сила реакционная, угнетательная и стесняющая свободное развитие народной жизни», навязывающая «свою непрошеную опеку; народ же или общество выставляется как элемент гонимый, протестующий, борющийся с гонителями… а все успехи гражданской жизни совершаются или естественным ее течением… или же крупными переворотами. Автор самыми черными красками, хотя и иносказательно, рисует характер неограниченного правления… восхваляет насмешку, презрение и желчь, которыми проникнута нынешняя литература наша» (44, стр. 147–148).

Подчинив свою деятельность потребностям эпохи, Писарев, верный своим реалистическим принципам, старался, конечно, сказать свое слово и о намечающейся ликвидации крепостного права. Он сделал это в статье «Пчелы», где, пользуясь формой аллегории и сравнивая общество с пчелиным ульем, дал исключительно едкую политическую сатиру на существующий самодержавно-крепостнический строй в России со всей его порочной системой. Не скупясь на яркие и меткие эпитеты, Писарев все разновидности пчел называет именами, почерпнутыми из общественной жизни: одни из них, занимающие вершину иерархической лестницы, — царствующие тунеядцы, другие, привилегированные сословия, — трутни, «не знающие ни забот, ни обязанностей» и составляющие вместе с первыми «самую бесполезную, пустую и недобросовестную часть их общества». Основу же лестницы составляют рабочие пчелы-пролетарии, «задавленные существующим порядком вещей, закабаленные в безвыходное рабство… и потерявшие всякое сознание лучшего положения». Они своим трудом содержат все это многочисленное не-трудящееся, но исключительно прожорливое скопище тунеядцев-трутней. В этом улье-обществе «происходит, — замечает со злой иронией Писарев, — самое оригинальное разделение труда: одни работают, другие едят и плодятся» (14, стр. 317). Внимательному читателю статьи было ясно, что автор имел в виду именно Россию с ее феодальными порядками и сословной иерархией и что царящий в улье мрак — это ужасные условия крепостнического режима, безжалостно искореняющего все, что хотя бы в какой-то мере способно пробудить сознание трудящегося большинства. Статья кончается многоточием. Это след ее сокращения цензурой. Но в сербском ее издании имеется концовка, показывающая исход назревающего конфликта между рабочими пчелами и трутнями: «…рабочие пчелы, забыв все требования учтивости и социального подчинения, собрав все свои силы и пустив в ход все свои жала, пошли в атаку на благородных трутней, перебили их и выбросили вон из улья». За каждой фразой статьи проглядывает не только порицание существующего. В призыве Писарева предпочесть жизни в улье смерть на свободе заключается явный намек на возможность покончить со старым порядком вещей.

В статье «Намеки природы» Писаревым развивается мысль, затронутая в «Пчелах». Рассказывается притча, как одна из пчел-работниц, наслушавшись от людей, что она и ее подружки бедствуют, так как работают на матку и трутней, предложила учредить систему самоуправления. Эта идея окончилась неудачей. Тут же выводится мораль из притчи: во-первых, пчелы действовали исходя не из внутренней потребности, а наслушавшись людей. А жизнь свою надо устраивать сообразно собственным потребностям. Ведь что пригодно для людей, то не годится для пчел, и наоборот. Во-вторых, «никакое движение не должно быть останавливаемо насильственно, потому что пустая демонстрация всегда замрет сама собою, а сильное и осмысленное волнение, имеющее свои корни в действительности, прорвет самую крепкую и высокую плотину» (24, стр. 217).