Младший сын Робин Гуда (СИ) - Чернышева Елена Владимировна - Страница 3

• Предыдущая
• 3/18
• Следующая

Девочка была закутана с головы до ног в черное шерстяное покрывало. Дик слышал, что именно так ходят женщины в сарацинских странах. Ее держал в объятиях, пытаясь согреть из последних сил, длиннобородый старик, тоже закутанный в какие-то тряпки… Но из-под тряпок был виден роскошный стеганый халат, темно-синий в золотых звездах.

— Гляди-ка, не врал возница! И впрямь сарацины!

Со стороны замка донесся голос Робин Гуда — мощь этого голоса перекрыла даже вой бури:

— Ну, чего там? Как дела, сынок?

— Все в порядке, отец. Тут двое замерзших людей и никаких разбойников…

Эндрю взвалил на спину старика.

Джек хотел взять девочку, но Дик не позволил ему: он сам должен был нести ЕЕ! Хотя всего через несколько шагов пожалел о своем решении: девочка только казалась легкой, как птичка, да еще и ветер с ног сбивал… Дик облегченно вздохнул, когда вошел, наконец, в дом. Блаженное, обволакивающее тепло! Он безропотно отдал девочку подскочившему старшему конюху и привалился к стене.

Возница взирал на Робин Гуда с восторженной улыбкой, позабыв даже о мече, прижатом к его животу.

Впрочем, Робин Гуд тут же убрал меч и дружелюбно хлопнул возницу по плечу:

— Извиняй, Джошуа! Но мало ли кто там за спиной твоей в темноте прятаться мог. Времена сейчас такие, что будешь всем доверять — до старости точно не доживешь!

— Да что уж там… Я понимаю, — лепетал Джошуа. — Надо же! Сам Робин Гуд! Будет что жене рассказать…

— Давай-ка ты к столу, Джошуа. Тебе поесть не мешает, брюхо согреть, да и эль у нас славный, от братца Тука…

— Неужто от того самого Тука?! — захлебнулся восторгом возница.

— А от какого же еще? — захохотал Робин Гуд. — На всю Англию — он один такой!

— Ох! Эль от самого Тука! Будет что парням рассказать! Ой, а лошадки-то мои?!!

— Не бойся, о них уже позаботились, они в тепле, овес жуют. Так что иди к столу…

Тем временем старика и девочку уже отнесли наверх, в теплые комнаты. Уложили на тюфяки. Хотя кровать, будучи в те времена предметом роскоши, в замке была всего одна — та, на которой спали хозяин с супругой — тюфяков хватало: на случай, если гости нагрянут. Леди Мэрион со служанками уже хлопотали вокруг них, раздевая, растирая, обкладывая горячими кирпичами, согревая вино, смешивая его с яйцом и пряностями — испытанное укрепляющее средство — пытаясь поить этим средством с ложечки, вливая в уголок застывших губ.

У старика на поясе обнаружили два тяжеленных кошелька.

Мэг, любопытная горничная, порывалась заглянуть в них. Но леди Мэрион не позволила даже прикасаться к чужой собственности.

Дик стоял в дверях, не спуская восторженного взгляда с Прекраснейшей Из Всех Женщин На Свете, пока его не заметила кухарка и не выгнала. Но он видел, как с девочки сняли черное покрывало и черный же шерстяной халат, а под ним оказалось прелестное розовое атласное платье, расшитое золотом, и пышные пунцовые панталоны, и теплые чулочки и туфельки с загнутыми носками на крохотных ножках, и по шесть золотых браслетов на каждой руке, и перстеньки с блестящими камешками на всех пальчиках, и нить дорогого жемчуга на шее, и длинные рубиновые серьги в ушах, и расшитые золотом и жемчугом ленты в волосах…

Сестренки толпились рядом, взвизгивая от восторга. А старшая — двенадцатилетняя Мэри — с каждым новым сокровищем, обнаруженным на чужестранке, все больше бледнела и глаза вспыхивали нескрываемой завистью. Ее единственными украшениями до сих пор оставались ослепительный природный румянец и роскошные темно-огненные кудри!

Бертрис, нянька Мэри, заметила переживания своей маленькой госпожи. И принялась нарочито громко возмущаться сарацинскими обычаями, из-за которых детей чуть не с самого младенчества наряжают, как знатных вельмож, приучая к тщеславию. Да и что с них взять, с сарацинов! Нехристи, пропащие души…

Но по лицу Мэри было видно, что она очень даже сомневается в том, что важнее для девушки: спасение души или такие вот замечательные украшения!

Дик все ждал, когда спасенная им красавица изволит открыть глаза… Но не дождался. Кухарка выгнала его. А вслед за ним — и всех сестренок во главе с плачущей от зависти Мэри.

Дик спустился вниз, посидел немного за столом, но есть ему не хотелось. Возница совершенно разомлел от вкусной еды, от выпитого эля и громогласно предавался мечтаниям: как, вернувшись в Дерби, будет рассказывать о том, как пил с самим Робин Гудом!

Наконец, вниз спустилась леди Мэрион. Лицо ее было сурово и при виде ее все мужчины разом прекратили шутить и смеяться.

— Боюсь, наши гости не скоро смогут продолжить свое путешествие, — тихо сказала леди Мэрион. — Холод оказался губителен для обоих, и я пока не могу даже оценить, насколько серьезно они простудились.

— А я как же?! Что же мне делать?! — опешил Джошуа. — С ними здесь сидеть прикажете? Да жена там с ума сойдет! Она так не хотела, чтобы я ехал с сарацином! Подумает, меня на шабаш заманили да и сожрали… Мы же еще до Самхайна выехали. А на Самхайн — самые шабаши! Она там уже сейчас с ума от страха сходит…

— Вам, конечно, следует вернуться в Дерби и утешить супругу. Мы сами позаботимся о чужестранцах. Как только они смогут продолжать путешествие, мы их доставим в аббатство, благо здесь недалеко, — успокоила его леди Мэрион.

У Дика сердце в груди подскочило от радости: ОНА останется на какое-то время в замке! Возможно, он сможет даже познакомиться с НЕЙ и даже расположить ЕЕ внимание к своей скромной персоне… Дик побежал наверх, к себе, упал на колени перед распятием и принялся пылко молиться о скорейшем выздоровлении юной чужестранки.

Джошуа уехал, оставив вещи чужестранцев: большую трубу непонятного назначения в твердом кожаном чехле, большой мешок с книгами и маленький тючок с одеждой.

Дик по три раза на день молился о выздоровлении чужестранцев. Иногда, правда, он задумывался о том, не грех ли это — молиться за иноверцев?! Но отметал все сомнения и вставал среди ночи, на полуночную молитву.

И, видимо, молитвы его оказались угодны Богу, потому что старик и девочка выздоравливали очень быстро. Даже быстрее, чем того ожидала леди Мэрион.

Девочка поднялась с постели первой, но почти не появлялась в общем зале. Она все время сидела возле старика, тихонько беседуя с ним на непонятном языке. Или читала толстенные книги, открывавшиеся задом наперед.

Пока чужестранцы хворали, Дик не удержался от соблазна заглянуть в эти книги. И, разумеется, ничего не понял, потому что книги были написаны закорючками — закорючками разного типа, по-видимому, на разных языках — и испещрены непонятными рисунками и схемами. Рисунки особенно испугали Дика. Неужели же старик действительно чернокнижник?! Тогда душа его спутницы в опасности…

Потом старик поправился и тоже начал спускаться в общий зал. По-английски он говорил с легкостью. Будто прожил в Англии всю жизнь. Имени своего он не сказал. Представился Астрологом — ученым, изучающим движение звезд.

Робин Гуд, будучи уверен в том, что звездный купол неподвижно стоит над землей и все звезды испокон веков торчат каждая на своем предопределенном Господом месте, насторожился было — не ересь ли?!

Но старик, как только метель утихла и наступили ясные морозные дни, отправил Эндрю, сына поварихи, в Ноттингемское аббатство к отцу Бенджамену с письмом. И через два дня Эндрю вернулся с двумя письмами от аббата: с ответом на письмо Астролога и с благодарственным посланием к сэру Робину из Локсли, в котором аббат подтверждал все сказанное стариком. Тогда Робин Гуд успокоился и даже подружился с Астрологом — с интересом слушал его рассказы, хотя не верил ни единому слову.

Девочку звали Малика.

У нее были необыкновенные глаза — громадные, бархатные и такие темные, что трудно было различить зрачок. Когда Дик увидел ее глаза, он влюбился в нее еще сильнее. А когда поговорил с ней — понял, что пропал и всю оставшуюся жизнь будет служить только одной Прекрасной Даме: персиянке Малике!

• Предыдущая
• 3/18
• Следующая