Стальной волосок (сборник) - Крапивин Владислав Петрович - Страница 25
- Предыдущая
- 25/130
- Следующая
Тот вполголоса сказал что-то по-своему (то ли «аваха», то ли «виваха»), осторожно-осторожно поднял ласточку, покачал на ладони. Глянул на Гришу блестящими глазами – благодарно и вопросительно.
Гриша понял:
– Сейчас покажу…
На камне он развернул птичку и медленно сложил опять. Затем из другого куска газеты сложил еще одну – учитесь, мол, как надо. И мальчишки из поселка Понта Дельгада начали старательно учиться у мальчишки из Турени. Складывали и рвали бумагу, расправляли острые крылышки, поглядывали через плечо на Гришу: правильно? Он кивал: молодцы…
Они и правда оказались молодцы! Сделали все точно, и у каждого ласточка совершила над берегом долгие круговые полеты. А лучше всех – у младшего. Правда, подхваченная ветерком, его птичка улетела от берега и села на торчащий из воды камень. И мальчонка прямо в штанах кинулся в мелкие волны и вынес на сушу свое сокровище. Они все трое, кстати, пока мастерили ласточек, успели натянуть штаны – возможно, из уважения к иностранцам. Не только к Грише, но и к гардемарину Невзорову. Митя некоторое время назад появился поблизости и стоял в нескольких шагах, ни во что не вмешиваясь. С этаким взрослым снисходительным видом. Гриша покосился и отвернулся, чтобы показать ребятам: этот парень здесь просто так, случайно, а вовсе не караулит его, Гришу…
Все еще несколько раз запустили ласточек. И все полеты были удачны. Все мальчишки (и Гриша) прыгали и вопили. Азорские ребята – что-то вроде «вива!», а Гриша – «ура!».
Из-за дальнего камня показались малыш и девочка. Она – в безрукавке и юбке, а он – голый и блестящий. Наверно, оттуда, из воды, они видели, как летали бумажные птахи. И теперь смотрели на них с понятным восхищением и ожиданием: «Мы тоже хотим таких…»
Гриша сразу отдал свою ласточку девочке. А для малыша тут же, за полминуты, смастерил новую. Тот запрыгал от счастья…
И снова кружились над берегом газетные ласточки. А у девочки блестели карие глаза, и она то и дело поглядывала на Гришу… А выше бумажных птичек, над берегом и бухтой, проносились иногда живые острокрылые птицы – небольшие, серые, быстрые.
– Азоритош… – с быстрой улыбкой сказала девочка, когда снова на миг оказалась рядом с Гришей (от нее пахло солью и водорослями – от волос, которые были мокрые и отяжелевшие; она мотнула головой, и кончики волос задели Гришу по голому плечу).
Гриша догадался, что этим словом здешние рябята называют маленьких ястребов, которые водятся на островах. Вообще-то ястреб по-португальски – «азор». Отсюда и название островов – «Азорские» (доктор недавно рассказывал об этом)… Интересно, девочка так про настоящих птиц сказала или про «ласточек»?… Ай, да не все ли равно! Сказала, улыбнулась – и хорошо. Вообще, здесь хорошо! Всё!..
– Жоао! – окликнул Гриша.
Жоао подбежал – с ласточкой в пальцах, с искрами в глазах. Гриша аккуратно ткнул его пальцем в грудь:
– Жоао… – Потом ткнул себя: – Гри-ша… – Затем показал на Томаша: – То-маш… – И поочередно вытягивая палец к остальным, спросил: – А он? А он? А… она?
Жоао понятливо закивал:
– Энрике, – сказал он про того, что ростом с Агейку. Потом про малыша: – Кри-сто-баль… – И наконец (с чуть лукавой улыбкой) про девочку: – Анна…
Та услышала свое имя. Подошла (тоже с птичкой в руках). Встала перед Гришей, чуть наклонив к плечу голову. Будто о чем-то спрашивала глазами. Что-то сказала вполголоса. Гриша виновато засопел и опустил глаза. И зачем Господь придумал, чтобы у людей были разные языки? Говорят, захотел перессорить каких-то дерзких строителей, которые вздумали выстроить высоченную башню и забраться на небо… И вот теперь из-за этих дураков должны страдать Анна и Гриша!..
Она сказала еще что-то, вдруг повернулась и побежала прочь. Гриша невольно качнулся за ней. Похожие друг на друга Томаш и Жоао что-то наперебой заговорили – быстро и успокоительно. Гриша понял: не бойся, скоро вернется…
Митя (он сидел теперь на песке, прислонившись к камню, достал из кармашка у пояса часы-луковицу и выразительно помахал ими).
– Успеешь, – сумрачно сказал Гриша.
– Петр Афанасьевич ждет. Он хочет своим ящиком запечатлеть нас для потомков. На Азорских островах. Берег и бухту острова он уже запечатлел… Зови своих приятелей, их тоже можно будет с-фо-то-гар… тьфу! Запечатлеть.
Эта была замечательная мысль! Такая останется память! Но…
– Подожди…
Он стеснялся сказать, что ждать надо девочку. Анну! Что без нее картинка получится неполной. Даже какой-то… обидно пустой…
– Некогда ждать, у нас все рассчитано, доктор спешит…
– Ну, сходи тогда к нему, скажи, чтобы пришел с ящиком сюда!
– Юнга Булатов, вы невоспитанный мальчишка! Пожилой человек, член академии, должен ради вас тащиться сюда с тяжеленным сундуком?
– Ну, матросы же помогут!
– Они ушли в кабак.
– Ну, сам помоги! Или тоже спешишь в кабак?
– Сейчас надеру тебе уши!
– Нельзя устраивать ссоры на иностранном берегу! Забыл, что говорил капитан?
– Надеру в каюте, когда вернемся…
– К тому времени ты поумнеешь.
– Кажется, мое терпение сейчас лопнет…
Но оно не лопнуло, потому что снова появилась Анна.
Она несла в двух ладонях большущую завитую раковину – бугристо-серую снаружи и удивительно розовую внутри. Все притихли.
Анна подошла к замершему Грише. С полуулыбкой протянула раковину ему. Он вмиг понял – это подарок. Тихонько сказал:
– Ой…
Анна улыбнулась чуть смелее: бери, мол. И он принял раковину в ладони – тяжелую, с розовым светом в глубине.
Придвинул ее – твердую, колючую – к груди.
Анна тонкими пальцами, которые сплелись с Гришиными, приподняла ее, прислонила к мальчишкиному уху. Гул океана мягко и упруго толкнулся внутри раковины… Гриша и раньше знал про такое свойство морских раковин, однако слышал этот шум впервые. Перестал дышать. А через несколько толчков сердца выговорил шепотом:
– Ой… спасибо… – Потом вспомнил уроки французского (а португальский чуть-чуть похож на французский): – Мерси… – И вдруг сообразил, как благодарят по-испански (доктор рассказывал и говорил, что испанский язык очень похож на португальский): – Грасиас… Анна…
Все обрадованно удивились. Анна же смутилась, опустила лицо, быстро кивнула два раза.
«Но ведь надо же что-то подарить в ответ!» – толкнулась догадка.
А что? Ну, не жестяной же ножик!
В карманах были только два ценных предмета: в правом – серебряный рубль (подарок Николая Константиновича), в левом – зеленый осколок, Агейкино стеклышко. Гришина душа заметалась в сомненьях: «Что отдать? Что?» Он зажал раковину под мышкой и… будто разрывая нити липкой смолы, потянулся к левому карману.
Почему не отдал рубль? Пожалел такую красивую, увесистую монету из чистого серебра?
Да нет же, нет! Дело в том, что она была именно монета. И могло показаться, что он платит за подарок. А это было бы обидно. А зеленое стеклышко… оно было, конечно, пустяком по сравнению с серебряной «деньгой». Но пустяком лишь на первый взгляд. Анна подарила Грише звук моря, а он подарит ей "цвет туренского лета".
Он вынул осколок, поднес его к лицу Анны, к ее коричневому с искорками глазу. Ничего не сказал. И так все было ясно. Он представил, как и бухта, и берег, и небо, и птицы окрасились в изумрудные тона. И даже солнце стало зеленоватым – таким, каким оно кажется, когда ныряешь и смотришь на него через толщу воды…
Анна тихонько дышала, зажав стеклышко двумя пальцами.
…Никто не счел подарок Гриши мелочью или мусором. По очереди смотрели сквозь стекло, быстро переговаривались, кивали, словно увидели что-то знакомое и хорошее. Быстро и благодарно оглядывались на Гришу. А он в это время смастерил из оставшейся газеты треугольную шапку и нахлобучил на малыша Кристобаля. А ножик подарил Энрике (ростом своим похожему на Агейку).
– Господа, я вижу, здесь у вас замечательная компания! – вдруг услышали все.
- Предыдущая
- 25/130
- Следующая
