Черная книга - Рэнкин Иэн - Страница 39

• Предыдущая
• 39/69
• Следующая

Ребус хотел бы перекинуться словечком с Железным Трамбовщиком, но теперь, когда встретивший его громила ошивался неподалеку, это было невозможно. Кто знает, сколько может услышать одноухий.

— Тут есть кое-что — должно подойти.

«Кое-что» состояло из свитера, беговых шорт, носков и кроссовок… и головной повязки. Ребус ни за что не надел бы на себя головную повязку. Но когда Кафферти вышел из раздевалки, на нем была повязка, а с ней белая майка и безукоризненно белые шорты. Он стал разминаться, а Ребус пошел переодеться.

«Что я делаю, черт побери?» — спросил он себя. Ребус много чего себе мог представить, собираясь к Кафферти, но не это. В жизни случаются вещи мучительные, но то, что ему предстояло, будет настоящей пыткой — в этом у него не было сомнений.

— Куда? — спросил Ребус, когда они вышли из жаркого спортивного зала на холодный сумеречный воздух. Ленту Ребус на голову не повязал. И свитер он надел шиворот-навыворот. Спереди на нем было написано: «Если я остановлюсь, дай мне пинка». Он полагал, что таково было представление Кафферти о шутке.

— Иногда я бегаю на Даддингстон-Лох, иногда на вершину Сита. Выбирай сам. — Большой Джер разминался на месте.

— Озеро.

— Хорошо, — сказал Большой Джер, и они побежали.

Первые несколько минут Ребус пытался понять, может ли его организм выдержать такое испытание, а потому не сразу заметил, что за ними едет машина. Это был «ягуар», за рулем которого сидел парковщик. Машина шла со скоростью полмили в час.

— Помнишь, когда ты в последний раз давал показания против меня? — спросил Большой Джер. Для начала разговора эти слова имели неплохую перспективу. Ребус в ответ только кивнул. Бежали они бок о бок, тротуары были пусты. Он спрашивал себя, не снимает ли их на камеру какой-нибудь работающий под прикрытием полицейский? — Дело было в Глазго.

— Помню.

— Вердикт «невиновен», конечно. — Большой Джер ухмыльнулся. Судя по всему, он и зубам своим уделял внимание. Ребус помнил, что прежде они у него были серо-зеленые. Теперь они имели ослепительно-белый короночный цвет. А его волосы… уж не стали ли они гуще? Может быть, он их наращивает? — Я слышал, ты потом вернулся в Лондон и торчал там какое-то время.

— Можно сказать и так.

Еще минуту они бежали молча. Бежали они не то чтобы в изматывающем темпе, но Ребус был далек от своей лучшей формы. Его легкие уже подавали ему предупреждение: стрелка перевалила в красную зону перегрева двигателя и вскоре грозила оказаться в зоне воспламенения.

— У тебя волосы сзади редеют, — заметил Кафферти. — Я бы тебе посоветовал их нарастить.

Теперь настал черед Ребуса улыбнуться.

— Тебе прекрасно известно, что я обгорел.

— Да, и я знаю, кто тебя подпалил.

Зато, окончательно решил Ребус, у Кафферти, как пить дать, нарощенные волосы.

— Но вообще-то, я хотел с тобой поговорить о другом пожаре.

— Неужели?

— «Сентрал» — помнишь?

— В отеле «Сентрал»? — (Ребус с удовольствием отметил, что теперь слова даются Большому Джеру без прежней легкости.) — Это же доисторические времена.

— Для меня нет.

— Но какое это имеет отношение ко мне?

— Двое из твоих людей были там в тот вечер — играли в покер.

Кафферти отрицательно покачал головой:

— Этого не может быть. На меня не работают люди, играющие в азартные игры. Это против моих правил.

— Все, что ты делаешь с утра до вечера, против чьих-то правил, Кафферти.

— Прошу тебя, Стромен, называй меня мистером Кафферти.

— Я тебя буду называть так, как считаю нужным.

— А я тебя Строменом.

Невольно Ребус раздражался каждый раз, когда Кафферти так обращался к нему. Это случилось на процессе в Глазго, представитель обвинения заглянул не в ту строку и перепутал фамилию Ребуса с фамилией единственного другого свидетеля, владельца паба по фамилии Строуман.

«А теперь — инспектор Строуман…» Как Кафферти смеялся над этой оговоркой со скамьи подсудимых, так хохотал, что судья пригрозил ему штрафом. Глаза Кафферти всверлились тогда в глаза Ребуса, словно жирные мебельные жуки-точильщики, и он беззвучно повторил фамилию так, как ее услышал, — Стромен.

— Как я уже сказал, — продолжал Ребус, — там были двое твоих шестерок. Эк и Тэм Робертсоны.

Они только что пробежали паб «Баранья голова», и Ребус с трудом подавил желание заглянуть внутрь.

— Когда вернемся, нам приготовят травяной чай. Осторожнее!

Это предупреждение избавило Ребуса от маленькой неприятности — он чуть было не наступил на собачью какашку.

— Спасибо, — сквозь зубы проговорил Ребус.

— Меня волновали кроссовки, — ответил Кафферти. — Знаешь, что такое «эдинбургские цветы»?

— Рок-группа?

— Фекалии. Раньше дерьмо выбрасывали из окон прямо на улицу. Его столько было вокруг, что жители называли его «эдинбургские цветочки». Я прочел в книге.

Ребус вспомнил еще об одном цветочке — Алистере Флауэре и улыбнулся.

— Можно порадоваться, что мы живем в цивилизованном обществе.

— Ну да, — сказал Кафферти без всякой иронии. — Эк и Тэм Робертсоны, говоришь? Да, Брюголовые братья. Не буду врать — они работали на меня. Тэм всего несколько недель. Эк побольше.

— Не буду спрашивать, чем они занимались.

Кафферти пожал плечами:

— Я их нанял для работы по общим вопросам.

— Это покрывает многие грехи.

— Слушай, я тебя сюда не звал. Но уж если ты здесь, то я отвечаю на твои вопросы, ясно?

— Я тебе за это благодарен. Ты говоришь, их не было в «Сентрале» тем вечером.

— Не было.

— А что с ними случилось после этого, ты знаешь?

— Они перестали на меня работать. Но не одновременно. Сначала, кажется, ушел Тэм. Сначала Тэм, потом Эк. Тэм был тупицей, Стромен. Лузером. Я не выношу лузеров. Я его нанял только потому, что Эк меня попросил. Эк был хорошим работником. — Он на минуту, казалось, погрузился в свои мысли. — Ты их ищешь?

— Ищу.

— К сожалению, ничем не могу помочь.

Ребус между тем спрашивал себя, неужели у Кафферти щеки не покраснели хотя бы наполовину так, как его собственные, потому что его-то щеки, кажется, пылали огнем. У него уже покалывало в боку, и он не представлял, как сможет вернуться назад.

— Ты думаешь, они имеют какое-то отношение к телу?

Ребус в ответ только кивнул.

— С чего это ты так уверен?

— Я не уверен. Но если они и в самом деле имели к этому отношение, то я готов спорить, что и ты от этого места находился не за сотню миль.

— Я? — Кафферти снова рассмеялся, но смех звучал натянуто. — Насколько мне помнится, я тогда отдыхал на Мальте с друзьями.

— Ты, кажется, всегда окружен друзьями, когда что-то случается.

— Я человек общительный. Что я могу сделать, если пользуюсь популярностью. Знаешь, что я еще прочел о Шотландии? Папа римский называл ее «задница Европы». — Кафферти остановился. Они добежали до Даддингстон-Лоха, внизу под ними лежал город. — Надо же додуматься, правда? Задница Европы. Совсем не похоже.

— Ну, не знаю, — сказал Ребус, который стоял, уперев руки в колени. — Если это задница… — он поднял голову, — то я бы хотел знать, куда сунуть клизму.

Кафферти громко рассмеялся. Он глубоко дышал, пытаясь выровнять дыхание. Заговорил он вполголоса, хотя поблизости никого не было и услышать их никто не мог.

— Но вообще мы народ жестокий, Стромен. Все мы — ты и я. Мы трупоеды, гули, упыри. — Его лицо было совсем рядом с лицом Ребуса, оба они стояли, согнувшись в поясе. Ребус на отрывал глаз от травы внизу. — Когда казнили грабителя могил Бурка[54], из его кожи наделали сувениров. У меня в доме есть один. Я тебе покажу. — Его голос звучал словно в голове Ребуса. — Мы любим смотреть на такое, и это правда. Я готов поспорить, что и у тебя есть вкус к боли, Стромен. У тебя все болит, но ты бежишь со мной и не сдаешься. Почему? Потому что тебе нравится боль? Вот что делает тебя кальвинистом.

• Предыдущая
• 39/69
• Следующая