Элвис Пресли: Реванш Юга - Даншен Себастьян - Страница 16

После нескольких минут размышления он предложил сосредоточиться на хите в стиле кантри Леона Пейна — «Я люблю тебя, потому что» («I Love You Bekause»). Элвис вернулся домой, Скотти позвонил Сэму Филлипсу, чтобы отчитаться перед ним о репетиции, и тот предложил ему встретиться в студии ближе к вечеру и поработать. Мур далеко не был убежден в достоинствах Элвиса, который показался ему слишком наивным и неопытным, но главное было не оборвать связи с Филлипсом. Со своей стороны, Сэм привык давать артистам освоиться в студии. «Для начала быстро прогоняли несколько отрывков, как на тренировке бейсбольной команды, — рассказывает он. — Выходят на поле, разогреваются, бросают мяч перед началом матча. В студии всегда царила очень непринужденная обстановка, что не мешало нам серьезно работать. Я всегда считал, что терпение — главное качество, чтобы раскрыть талант артиста и наилучшим способом использовать его творческое чутье».

Элвис ничем не отличался от певцов ритм-энд-блюза, которые побывали в студии «Сан» до него, и Филлипс в большей степени собирался руководить репетицией, чем записью, приняв, впрочем, меры, чтобы запись была, если вдруг выйдет что-то интересное. После нескольких бесплодных попыток с классикой американской поп-музыки «Огни гавани» Элвис и два аккомпаниатора попытали счастья с «Я люблю тебя, потому что». Одна версия следовала за другой — безрезультатно. В студии воцарилось чувство разочарования, и Филлипс предложил сделать перерыв, а потом продолжить.

В Мемфисе тогда стояла страшная жара, в студии без кондиционера было нечем дышать. Глотнув пару раз кока-колы, Элвис взял гитару и запел. Впоследствии Скотти рассказывал об этом так: «Мы даже не поняли, что происходит. Элвис начал петь, дурачась, Билл взял контрабас и заиграл так, как еще никогда не играл на моей памяти, а я присоединился к ним». Четвертый участник того вечера 5 июля, Сэм Филлипс, бросился к ним и спросил, что они делают. Все остановились, и Элвис объяснил виновато, что просто хотел разрядить атмосферу, передразнивая певца блюза по имени Артур Крудап, запись которого попалась ему в Тьюпело. Ко всеобщему удивлению, Филлипс попросил их начать все сначала и включил магнитофон. Записали несколько версий «That’s All Right» («Всё в порядке») — около десятка, пока, наконец, продюсер не получил то, что ему было нужно.

Филлипс никогда не отрицал роли случая в тот памятный вечер: «Я не ожидал, что Элвис знает песни Крудапа. Вы вспомните, он же пришел ко мне как специалист по балладам, и ни в одной из его предыдущих записей не было этого качества, этой энергии в чистом виде, которую я всегда выискивал у своих артистов ритм-энд-блюза. Обнаружить, что Элвис способен петь блюз с такой непосредственностью — это было чудом».

Чудо произошло, но его оказалось не так легко повторить. Филлипс сознавал, что у него есть удачная запись, но ему не хватало второй песни — для оборотной стороны пластинки, на которой он хотел выпустить «Всё в порядке». Когда воодушевление улеглось, все последующие попытки окончились провалом: атмосферу воссоздать не удалось, и все разошлись, назначив новую встречу на завтра. Через сутки они снова продолжили поиски вслепую, но волшебство испарилось.

Этими бурными сеансами завершается пролог карьеры и легенды Элвиса Пресли, невероятного блюзмена, движущей силы южной культуры с нарастающей притягательной силой.

Сэм Филлипс нутром чувствовал, что песня Пресли достаточно нова, чтобы наделать шуму, но как узнать, примет ли ее публика? Жизнь на Юге была основана на сосуществовании общин, но удачно ли выбран момент, чтобы проповедовать такое наложение культур? 17 мая того же года Верховный суд вынес приговор, который вновь поставил вопрос о сегрегации в школьной среде; дело Брауна против Департамента образования широко обсуждалось в газетах на Юге, возможно, это не самый удачный момент, чтобы начать раскручивать артиста, который поет блюз на музыкальной основе кантри и ставит энергетику негритянской музыки на службу смешанному репертуару. Реакция Скотти Мура на прослушивание «Всё в порядке» вечером 5 июля говорит о том, насколько рискованной была эта запись: «Люди нас линчуют, когда это услышат».

Вернон и Глэдис и не думали линчевать своего сына, а испытали чувство гордости, когда он вернулся со своей пластинкой. Поскольку проигрывателя в доме не было, его одолжили у соседей — Фрухтеров. Сэм Филлипс же несколько дней разрабатывал стратегию. Прежде чем пригласить троицу обратно в студию для записи второй песни, он предусмотрительно сделал два диска для Дьюи Филлипса — друга, соратника и однофамильца, который без лишних вопросов поставил «Всё в порядке» в своей радиопередаче в четверг.

Реакция аудитории последовала незамедлительно. В отличие от прежних поколений, не желавших пересматривать доктрину «разделенные и равные», на которой зиждется южный апартеид со времен Реконструкции Юга, молодые слушатели эксцентричного ведущего, ниспровергателя основ, мало заботились о происхождении музыки, которая им нравилась. Судя по лавине телефонных звонков, «Всё в порядке» сразу полюбилась людям, которые слушали в тот вечер радио. «Странное дело, это был сельский блюз, — напишет годы спустя, оглядываясь назад, Роберт Палмер из журнала „Роллинг стоун“. — Очень похоже на одну из первых записей Мадди (Уотерса), странное сочетание электрогитары, блюзового вокала и ошеломляющего контрабаса».

Если Дьюи особенно нравилась какая-нибудь запись, он ставил ее раз за разом. Так было и теперь. Кроме того, он объявил по радио, что пригласит Элвиса в студию. Пресли в тот вечер пошел в кино, перенервничав оттого, что его песню будут передавать по радио. Ему не удалось досмотреть фильм до конца, потому что родители пришли сообщить ему, что его ждут в отеле «Чиска», откуда каждый вечер вещает Филлипс. Рассказывает Глэдис Пресли: «Он сказал мне: „Миссис Пресли, бегите скорее за вашим сыном-хлопкоробом и скажите ему, чтобы он мчался ко мне на радио. Я только что поставил его пластинку, и с тех пор эти дурацкие телефоны звонят не переставая“».

Это первое интервью вошло в историю. Элвис, до крайности смущенный, с трудом выдавливал из себя слова. Поставив какую-нибудь пластинку, Дьюи старался растормошить его, расспрашивая, откуда он родом, где учился («Я попросил его назвать мне свою школу, чтобы люди, которые подумали, слушая пластинку, будто он негр, поняли бы, что он белый»), кем работает, какую музыку любит. На эти вопросы Элвис отвечал без запинки, опасаясь того момента, когда ему придется выступать в прямом эфире. Песня еще не отзвучала, а ведущий уже благодарил его за то, что он пришел. «Он сразу спросил меня: „А вы разве не будете брать у меня интервью?“ Когда я ответил, что уже готово: микрофон был включен во все время нашего разговора, он чуть не упал в обморок», — вспоминает Дьюи.

Шутки шутками, но один из вопросов, заданных Филлипсом, создает четкое представление о цели этого первого интервью: заставив Элвиса сказать, что он учился в Хьюмзе, то есть в школе только для белых, ведущий подчеркнул особенность этого певца блюза, деревенское происхождение которого теперь было известно всем. Вместо того чтобы смутить тинейджеров, слушавших передачу, это откровение их распалило: телефон не умолкал до самого конца эфира: 47 звонков и 14 телеграмм — рекорд.

С одной стороны, Сэма Филлипса успокоила такая реакция, с другой стороны, его беспокоило, что у него нет ничего для оборотной стороны пластинки, которую он хотел выпустить как можно скорее. Расхождения в воспоминаниях не позволяют точно установить день, когда была записана вторая песня Элвиса, однако не вызывает сомнений, что это произошло на той же неделе. Вернувшись в студию «Сан», Элвис, Скотти и Билл предприняли несколько неудачных попыток с репертуаром, о котором история умалчивает. И вдруг на них снова снизошла благодать, когда Билл Блэк в перерыве заиграл неистовую версию «Blue Moon of Kentucky» («Голубая луна Кентукки»).

Конечно же Элвис знал этот гимн, написанный в 1946 году Биллом Монро, стиль которого представлял собой смешение всех южных традиций — от блюза до вальса. Но вместо того чтобы уважительно и педантично воспроизвести эту ностальгическую оду уходящему в прошлое Югу, он заиграл нечто исступленное, почти кощунственное. Разрыв с оригиналом был настолько велик, что впоследствии Элвис счел своим долгом извиниться перед Монро за то, что извратил его произведение, лишив изначальной невинности.