Крысиный король - Мьевиль Чайна - Страница 25

• Предыдущая
• 25/64
• Следующая

Я видел, куда нас вели, – в предместье, где я бывал не помню сколько раз, это был самый короткий путь к зернохранилищу. И там за хранилищем, высокая от дождей, шумящая как море, ревущая и заливающая луга, широкая, со скалистыми берегами, грязная от илистых водоворотов, протекала река.

Там у моста я мельком увидел этого поросячьего выродка в дурацких лохмотьях – он играл на флейте. Его башка то поднималась, то опускалась, и пока он играл, я разглядел отвратительную ухмылку во всю рожу. Первые шеренги крыс уже были на мосту, я видел, как они спокойно маршируют к краю, без малейшего намека на беспокойство, все взгляды были прикованы к этой восхитительной куче объедков, навстречу которой их вели. Я видел, что они сейчас упадут, и вопил «стойте!», но я ссал против ветра, дело было сделано.

Они маршировали с моста прямо в воду.

Из-под моста неслись жуткие визги, но никто из сестер и братьев их не слышал. Они оцепенело слушали музыку леденцов и беконной корки. Следующая шеренга прыгнула вслед за своими товарищами, потом еще и еще – крысы кишели в реке, как улов в рыбацкой сети. Я не мог этого вынести, каждый крик болью отдавался в моем сердце, мои мальчики и девочки испускали дух в воде, барахтаясь, пытаясь удержать свои шкурки над волнами, они плавали хорошо, но к такому не были готовы. Я слышал вопли и плач, когда тела сносило течением, но мои чертовы долбанные ноги все еще продолжали двигаться. Я оттягивал ряды назад, пытаясь развернуть их, двигаясь чуть медленнее остальных, чувствуя, как они проходят мимо меня, а убийца на мосту смотрел на меня, эта дьявольская флейта была намертво прижата к его пасти, и он понимал, кто я. Я понимал, что он понимает, что я Крысиный король.

И он улыбнулся еще шире и кивнул мне, когда я промаршировал мимо него по мосту и шагнул в реку.

Лоплоп зашипел, Ананси прошептал что-то под нос. Все трое ушли в себя, уставясь вперед невидящим взглядом, погрузившись в воспоминания.

– Вода в реке была ледяной, холод прочистил башку. Каждому всплеску тут же вторили визги и завывания, когда мои бедные крошки старались ловить свой Внутренний Голос, думая: «Что, черт возьми, я здесь делаю?», и с этой мыслью погибали.

Все больше и больше крыс прыгало в воду, чтобы присоединиться к ним, больше и больше шкурок пропитывалось водой, и, чувствуя, как река затягивает их, зверьки в панике загребали лапками, разрывая друг другу животы и глаза, увлекая братьев и сестер под воду, в ледяной холод.

Я брыкался, стараясь выбраться. Это была безумная масса, взбивающая пену, остров из крысиных тел, боровшихся и нещадно карабкавшихся наверх, перед тем как исчезнуть под водой.

Вода сковывала движения. В панике я слышал только свое затрудненное дыхание, с жадностью хватая воздух и отрыгивая желчь. Волны бились вокруг, бросая меня на скалы, и со всех сторон тысячами и тысячами гибли крысы. Я различал только звук флейты. Там, в реке, в этой густой массе тел, он, лишенный своих чар, был просто завыванием. Я слышал еще всплески, это новые крысы прыгали в воду, чтобы погибнуть; бесконечное, безжалостное убийство. Все кругом кричало и захлебывалось, окоченевшие маленькие тела качались вокруг меня, как буйки в адской гавани. Это конец света, думал я, легкие наполнялись мерзкой водой, я тонул.

Трупы были повсюду.

Бесформенные бурые поплавки, сквозь полузакрытые веки я видел только их, они дрейфовали вместе с рябью на поверхности воды, они были везде, качались на волнах вокруг меня, и надо мной, и подо мной тоже, когда я уходил под воду. Когда последний пузырек воздуха вышел из меня, наступил мрак, я увидел под водой склеп, поле смерти, острые черные скалы превратились в погибель крысиного племени, груды и груды трупов, маленькие гладкие детеныши и старые серые самцы, жирные матроны и драчливые юнцы, пароксизм, бесконечная масса смерти, сдвигаемая стремительным потоком, что несется наверху.

И я один был свидетелем этой бойни.

Сол слушал, и ему казалось, что утонувшие крысы нависали над ним. Кровь стучала в висках, будто это его легкие боролись за воздух.

Голос Крысиного короля зазвучал снова, но теперь лишенный прежних безжизненных интонаций.

– И я открыл глаза и сказал: «Нет». Я рванулся и вытолкнул себя из этого страшного провала. Во мне не осталось воздуха, не забудь, легкие с каждым ударом сердца только что не разрывались, но я карабкался на свет из темного безмолвия, сквозь толщу воды над головой я слышал крики, я стремился наверх, пока наконец не вытолкнул свое лицо на воздух.

Я всасывал его, как наркоман. И не мог надышаться.

Я вернул свою Жизнь. На поверхности все еще не закончилось, смерть была вокруг, но пена уже немного опала, и не было больше крысиного племени, падающего с небес. Я увидел, как удаляется человек с флейтой.

Он не видел, что я смотрю на него.

Тогда я решил, что он должен умереть.

Я выбрался из воды и лег под камнем. Крики умирающих еще слышались какое-то время, а когда они стихли, река унесла с собой все следы. Я лежал, переводил дыхание и клялся отомстить за свое крысиное племя.

Поэт сравнил меня с Цезарем – я, мол, плыл часа четыре напролет и выплыл.[5] Но это не был мой Рубикон. Это был мой Стикс. Я должен был погибнуть. Я должен был стать утонувшей крысой. Может быть, и стал. Я думал об этом. Может быть. Я никогда бы не сделал этого, может быть, это просто ненависть, пропитавшая меня до костей, держала меня на поверхности и заставляла бороться.

Правда, эти ублюдочные дочери и сыновья Гаммельна доставили мне пару веселых минут. Эти тупые, тупые уроды пытались провести Дудочника, он наказал их, я имел удовольствие наблюдать, как те скалившиеся с-с-суки, что хлопали в ладоши, когда мы уходили, теперь визжали по переулкам, прилипая, как клей к своим киндерам, а те шагали прочь от них, завороженные звуками флейты. И я позволил себе маленькую радость, я улыбнулся, когда подозрительный парень расколол гору, и те маленькие детеныши стали прыгать в нее. Потому что эти выкидыши отправились в ад, и они даже не умерли и не сделали ничего дурного, и их ублюдки-родители знали это.

Моя маленькая радость, как я уже сказал.

Но мне был нужен только этот гнус, этот менестрель.

Он настоящий преступник. Он единственный, кто должен по-любому за все заплатить.

В голосе Крысиного короля слышалась такая злоба, что Сол даже вздрогнул, но воздержался от замечаний по поводу невинности детей.

– Он высасывал всех птиц с неба и дразнил меня, а я сходил с ума от бессилия. – Лоплоп говорил таким же сонным голосом, что и Крысиный король. – Я спасся в Бедламе,[6] я забыл, кто я такой, я думал, что я просто сумасшедший, который вообразил себя Королем птиц. Я долго прозябал в клетке, пока не вспомнил, кто я, и не вырвался на свободу.

– С ним усли все мои скорпионы и маленькие пауцата из дворца в Багдаде.[7] Она зазывал меня своей пикколо, и моя разум уходил, она был плохо со мной, давил меня, делал мне осень больно. И все пауцата видели, – тихо сказал Ананси.

Дудочник легко и небрежно лишил могущества всех троих. Сол вспомнил презрительные взгляды крыс из канализации.

– Поэтому крысы не хотят повиноваться тебе, – пробормотал он, глядя на Крысиного короля.

– Когда Лоплопа и Ананси поймали, кое-кто из их народов выжил и видел их страдания – как лишился разума Лоплоп, как пытали Ананси. Они были свидетелями их мучений. Только слепой этого не видел. Мое войско, мои крысы не видели ничего. Они все погибли. Утонули бесследно, не осталось ни рубца, ни полоски на месте содеянного. По городам и лугам разошлись слухи о бегстве Крысиного короля, который оставил свой народ в разлившейся реке. И они свергли меня. Тупое дерьмо! Они не знали, как жить без меня. Полная анархия. Нам нужно было бежать в Смог, но наступил хаос. И я жил без своей короны почти полтысячи лет.

• Предыдущая
• 25/64
• Следующая