Философия - Цуканов Андрей Олегович - Страница 53

РОЖДЕНИЕ И ГИБЕЛЬ ЦИВИЛИЗАЦИЙ

1918 год — год окончания Первой мировой войны, в которой проигравшей стороной оказалась Германия. Именно в этом году вышел первый том книги» Освальда Шпенглера (1880—1936 гг.) «Закат Европы», поразившей своих читателей пессимистическими прогнозами относительно будущего западноевропейской цивилизации. Можно сказать, что именно с этого момента и вошло в политический лексикон выражение «загнивающий Запад».

Для Шпенглера история — это постоянное, вечное соперничество, борьба ставшего и становящегося. В XX веке он продолжил традицию философии жизни XIX века. «Жизнь, — писал Шпенглер, — есть осуществление внутренне возможного. В каждой душе, будь то душа народа, сословия или отдельного человека, с момента ее рождения в мире становления и судьбы вплоть до ее угасания, живет одно не знающее покоя стремление вполне себя осуществить, создать свой мир как полную совокупность своего выражения».

История, по мнению Шпенглера, есть история становления каждой отдельной культуры, каждой отдельной цивилизации. Понятие «человечества» Шпенглер называл «пустым словом»: «У человечества нет никакой цели, никакой идеи, никакого плана, как нет цели у бабочки или орхидей».

Культура каждого народа имеет свою душу, чем-то похожую на душу отдельного человека. Как в ребенке в какой-то момент его детства пробуждается внутренняя жизнь, когда душа его вдруг начинает осознавать саму себя, так и в народе какой-либо страны, до того представлявшем собой какую-то «бесформенную людскую массу», с загадочной стремительностью рождается вдруг великая культура. Но так же, как человек проходит стадии ребенка, взрослого, старика и рано или поздно умирает, так и всякая культура проходит стадии зарождения, становления и смерти». Любое становящееся рано или поздно становится ставшим, а всё ставшее преходяще. Через несколько столетий, считал Шпенглер, не будет западноевропейской культуры, немцев, англичан, французов. Это означает, что перестанет существовать форма цивилизации, «соединявшая некоторое число народов в одном общем жесте».

Что же остается от погибшей культуры? В процессе своего становления каждая культу-pa создает свои символы. Символы — это и есть «ставшее» в становящейся культуре, они предметны, материальны. Но в эти предметы люди данной культуры вкладывают свои особенные значения. Когда культура умирает, предметы остаются, а вот значения исчезают. Люди другой культуры могут лишь воспринять пространственные формы умершей цивилизации, но. смыслы они в эти предметы вкладывают уже свои, в координатах своей цивилизации. «Достаточно проследить, — приводил пример Шпенглер, — судьбы античной колонны, начиная от греческого храма, где она поддерживает крышу... , далее в раннеарабской базилике, где она расчленяет пространство, наконец до построек Ренессанса, где она в качестве мотива включена в фасад, чтобы почувствовать, что означает перетолкование символа, заимствованного новой культурой у предшествующей ».

Теория Шпенглера впервые опровергла господствовавшее с начала XIX века представление об истории как линейном прогрессе человечества, идущего к некоему «идеальному обществу». Напротив, на протяжении всего существования человека, по мнению философа, разыгрывается «спектакль множества сильных цивилизаций», вырастающих из недр породивших их стран. У истории нет единой моральной цели, полагал Шпенглер: «сколько цивилизаций, столько и моральных сие-тем». Мораль, философия, право имеют смысл лишь внутри данной цивилизации, за ее пределами они его теряют.

Смысл становления культуры заключается в становлении системы ценностей. Как только такая система утверждается, цель достигнута и возможности дальнейшего становления данной культуры исчерпаны — она превращается в цивилизацию, которая «коченеет» и «принимает направление к смерти, кровь сворачивается, силы убывают, наступает стадия упадка». По мнению Шпенглера, через процесс становления и умирания уже прошли такие культуры, как египетская, индийская, вавилонская, китайская, аполлонов-ская (греко-римская), магическая (византийско-арабская), культура майя. Шпенглер считал, что наступил черед умирания фаустовской (западноевропейской) культуры, которая достигла периода торжества своих идеалов: эгалитаризма (равенства), демократии и социализма. Дальше, считал Шпенглер, может родиться русско-сибирская культура. Правда, процесс умирания и процесс рождения культуры может занимать до нескольких сотен лет.

Шпенглер говорил, что цивилизации — это организмы мира, история — их биография. «Во всемирной истории, — писал он, — я вижу картину вечного образования и изменения, чудесного становления и умирания органических форм».

МЕЖДУ АНАНАСАМИ И КАРТОШКОЙ

Василий Васильевич Розанов (1856—1919 гг.) — самый оригинальный и самый противоречивый русский философ XX века. Окончив историко-филологический факультет Московского университета, он поначалу преподавал историю и географию в провинции. В университете он, как и многие студенты, подпал под влияние модного атеистического мировоззрения. Однако со временем атеизм стал претить ему: «Все рациональное, отчетливое, явное, позитивное мне стало скучно». В 35 лет в его мировоззрении наступил перелом, приведший его к вере: «Боль жизни гораздо могущественнее интереса к жизни. Вот отчего религия всегда будет одолевать философию».

В 1893 г. Розанов перехал в Петербург, в 1899 г. вышел в отставку в чине коллежского советника (полковника) и стал постоянным сотрудником консервативной газеты «Новое время», всецело отдавшись литературной деятельности. Его философские размышления не носили какого-либо систематического характера, он всегда стремился увидеть жизнь и людей в обычности и повседневности их быта. Именно тогда, считал он, проявлялись вдруг совершенно неожиданные вещи, побуждавшие по-новому осмыслить вроде бы давно привычное. Многие свои книги Розанов составил из таких миниатюрных философских зарисовок: «Борьба этих двух усилий [остаться тайною или раскрыться] играет на стыдящемся и прекрасном лице девушки. Вот еще загадка: Что такое лицо? Что за странность, что тело наше имеет не только части, не одни органы, как подобало бы организму, но еще имеет нечто необыкновенное, непостижимое, крайне мало в утилитарном смысле нужное, что мы именуем в себе и даже именуем в мире "лицом", "личностью"? Да что такое лицо в нас?! Никто не разобрал».

Розанов разработал особую концепцию познания как понимания. Мир, считал он, нужно не познавать, заглядывая внутрь него, как в игрушку, и разрушая, а понимать в его повседневной естественности и целокупности. Он всегда иронизировал над такими вопросами, как, к примеру, «Что делать?», подразумевавшими стремление к переделке жизни: «Что делать?» — спросил нетерпеливый петербургский юноша. — Как что делать: если это лето — чистить ягоды и варить варенье; если зима — пить с этим вареньем чай».

Розанов внимательно всматривался в религиозные проблемы своей эпохи, связывая их с проблемой брака. Он критически сравнивал идеи Нового и Ветхого Заветов и критиковал историческое христианство. По его мнению, оно превратилось в печальную догматическую религию смерти, проповедующую безбрачие, пост, аскетизм, равнодушную к деторождению, лицемерно уходящую от проблем «телесной», половой жизни людей. Розанов стремился к религии без страха, без подчиненности, религии радости, религии брака, подразумевающей, что не брак подчиняется религиозным установлениям, а религиозные установления подчиняются интересам брака. По его мнению, таким характеристикам соответствовали «религия Ветхого Завета» и античное язычество, провозглашавшие культ красоты, культ тела и деторождения.