Остров - Мерль Робер - Страница 90

• Предыдущая
• 90/123
• Следующая

— Я хочу восстановить мир.

Женщины, переглядывались, хлопали себя ладонями по бедрам и громко вздыхали. Маамаа! Эти перитани либо очень злые, либо слишком добрые. Но всегда маамаа. Всегда!

— Человек, ты сошел с ума! — сказала Омаата. — Тими тебя убьет. А может, и Тетаити.

Слезы текли по щекам Ивоа, но она молчала.

— Я должен попробовать, — сказал Парсел, взяв ее за руку.

— Никогда я не слышала ничего глупее, — гневно пророкотала Омаата.

Она прижалась спиной к толстой вертикальной ветви, и ее дрожавшее от негодования тело сотрясало всю лиственную арку.

— О мои глупый петушок! — повторяла она, и в голосе ее звучали громовые раскаты. — О мой глупый, тщеславный петушок! Ты хочешь изменить небо и землю! Эти мужчины отведали крови, — продолжала она, вздымая кверху руки, — а теперь они идут вперед очертя голову, и убивают, и убивают, а ты?! Ты хочешь пойти против них голый и безоружный и думаешь установить мир!

Парсел дождался, когда эхо ее голоса смолкло вдали.

— Я пойду, Омаата.

— Человек! — закричала она, яростно блеснув глазами.

— Оставь, Омаата, оставь, — сказала Ивоа; слезы непрерывно катились по ее щекам. — Я знаю Адамо. Он пойдет. Он кроткий, но его не согнешь.

— Если ты пойдешь, я пойду с тобой, Адамо, — проговорила Авапуи,

Наступило молчание. Женщины избегали смотреть на Авапуи. Ауэ! Они знают, зачем она идет: хочет убедиться, что сталось с Уилли. Значит, она еще надеется! Бедная, бедная Авапуи! Эта война налетела на их остров, как мор.

— Нет, — сказала Омаата твердо. — К «тем» пойдет Итиа. Она скажет: «Адамо хочет вас видеть». И если «те» согласятся, Итиа пойдет с Адамо.

А когда «Ману-фаите» [21] закончит свое дело, Итиа отведет Адамо в пещеру. Может, это будет трудно. Может, это будет опасно. Но у Итии много хитрости.

— Я тоже пойду с Итией и с Адамо к «тем», — сказала Авапуи.

— Нет, — возразила Омаата, — у меня есть для тебя дело, Авапуи.

Женщины поглядели на Омаату и вдруг поняли. Омаата уверена, что Уилли убит, и не хочет, чтобы Авапуи увидела его голову на копье. О Эатуа, Омаата очень умна. Она все видит вперед!

— Пусть будет так, как говорит Омаата, — воскликнула Ороа, и слова ее заглушил гул одобрения.

Тут Итиа, не сказав ни слова, встала и ушла.

— Солнце раскрыло свое чрево, — сказала Ивоа. — Поешь, Адамо, тебя ждет впереди много трудов.

С этими словами она очистила банан и протянула ему. У Парсела сжималось горло, и банан показался ему мучнистым и сухим. После банана он съел плод манго и авокато. Женщины тихонько переговаривались. Это непрерывное щебетание раздражало его, действовало ему на нервы. Минуты шли, и вместе с ними подкрадывался страх.

Он сделал знак, что больше не хочет есть, растянулся на мху, положив голову на колени Ивоа, и закрыл глаза. Женщины тотчас же умолкли. Сперва ему полегчало, но он не мог заснуть, и понемногу сама тишина становилась невыносимой. Он знал, что ему придется еще долго ждать возвращения Итии и что страх будет расти. Он услышал, как Омаата тихонько сказала: «Ороа, дай мне свое ожерелье из перьев». Затем послышался треск сломанной ветки, шуршание сдираемых с нее листьев. Он попытался молиться, но через несколько секунд понял, что лишь механически произносит слова молитвы: он не мог больше ни о чем думать, ноги дрожали, а страх все рос. Вдруг ему почудилось, что он задыхается под баньяном, им овладел ужас, ему неудержимо захотелось вскочить и убежать. Он заложил обе руки за пояс и замер, пот струился по его телу. Ему представилось, что он лежит бездыханный, словно труп, с закрытыми глазами и скрещенными на груди руками. «Боже милостивый, — горячо взмолился он, — сделай, чтобы это была правда, сделай, чтобы жизнь для меня кончилась, чтобы весь этот ужас был уже позади». Он почувствовал, как Ивоа приподняла ему голову и положила себе на грудь. Он прижался к ней, как ребенок, и замер, спрятав голову на ее нежной и теплой груди.

Вскоре его страх понемногу отхлынул, дыхание стало ровнее, и он погрузился в сон. Когда он проснулся, перед ним стояла Итиа.

— Они согласны, — сказала она; ее круглое личико выглядело важным и озабоченным.

Парсел вскочил на ноги. Женщины тоже встали, чуть помедлив, поднялась и Ивоа. Лицо ее посерело, губы дрожали.

Омаата протянула Парселу палочку, на одном конце которой был укреплен пучок красных перьев.

— Пока ты спал, — я приготовила тебе «Ману — фаите», — сказала она чуть хриплым голосом. — Держи ее перед собой. С этой минуты, Адамо, ты птица, которая летит, чтобы предложить мир, и по обычаям «те» не смеют тебя убить. Во всяком случае, если твоя попытка будет успешна. Но если мир будет отвергнут, тогда ты больше не табу.

Он взял «Ману — фаите», и Омаата показала ему, как надо ее держать: перьями назад — это хвост птицы, а острым концом вперед — это ее клюв. Человек идет, а птица летит, и вместе они составляют одно существо.

Парсел опустил глаза. Он смотрел на смехотворный талисман, который держал в руке; в случае неудачи — смерть. А сколько шансов на успех?

— Скажи, ты знаешь гимны в честь мира? — спросила Омаата.

— Знаю. Оту научил меня, когда у вас шла война. И я был у него, когда пришел «Ману — фаите» от Натаити.

— Хорошо, — сказала Омаата.

Она повернулась к Авапуи.

— Мы пойдем к ручью за водой, а ты тем временем отнеси фрукты в пещеру для Адамо, потом возвращайся сюда и жди нас.

Минуту все молчали и замерли в полной неподвижности. Парсел обнял Ивоа за плечи, прижался на мгновение щекой к ее щеке, затем, повернувшись к женщинам, сделал широкий жест рукой, как бы охватывая всех в прощальном поклоне.

— Я вернусь, — сказал он, и в голосе его звучала сила и уверенность.

Среди женщин послышался восторженный шепот. О Адамо! Как красноречивы его движения! Он достоин своего знатного тестя, великого вождя Оту!

Выйдя на яркий свет, Парсел прищурил глаза и почувствовал, как солнце жжет ему затылок. Итиа шла перед ним.

— Авапуи спрашивала тебя? — проговорил он тихо.

— Да. Я сказала, что не знаю.

— Убит?

— Да.

— Оху?

— Да.

— Амурея?

Он заметил, как вздрогнули ее плечи.

— Да.

Наступило долгое молчание, потом Итиа сказала:

— Ты можешь говорить. Они все в лагери.

— Ты видела головы?

— Есть. мысль, что он увидит это ужасное зрелище.

— Нет, они спрятали их в «пуани». [22] Они воткнут их на копья после.

— После чего?

— После войны.

Снова наступило молчание. Затем Итиа остановилась, повернулась к Парселу и сказала изменившимся голосом:

— Человек, я видела Амурею. Ее повесили за руки на ветке хлебного дерева. И ноги ее крепко привязаны. У нее разрезан живот вот отсюда и досюда (она провела рукой от подложечки до низа живота). — Человек, это ужасно!

— Кто это сделал?

— Тими.

Он отвел глаза.

— Пойдем, Итиа, — сказал он глухо.

После этого оба надолго замолчали. Они прошли второе плато и должны были уже выйти на голый, каменистый склон горы, но тут Итиа вдруг повернула к группе гигантских папоротников, стоявших в стороне. Войдя в тень, она схватила Парсела за руку. Ее круглое личико вытянулось и было серьезно.

— Адамо, — проговорила она дрожащим голосом. — После того, что я видела у «тех», я заболела… Я так считаю, что заболела… И потому мне уже не хочется играть. Но если у тебя есть желание, Адамо, ты можешь… Ауэ! Возможно, для тебя это будет в последний раз!..

— Ты меня утешила! — сказал Парсел. улыбаясь. Оказывается, он еще может улыбаться! Он посмотрел на Итию. Его тронула наивность и великодушие ее предложения. Он наклонился и прикоснулся к ее губам.

— «Ману — фаите» должна лететь, Итиа, — сказал он ласково. — И мне нельзя останавливаться.

Перед ними теперь было хаотическое нагромождение черных скал — пышащая жаром пустыня. А за ней начинались джунгли. Они состояли не из папоротников, как вокруг деревни, а из мелких пальм двух — трех метров высоты, образующих густые заросли, так что Парселу, пробиравшемуся вслед за Итией, приходилось порой раздвигать руками их стволы. Переплетенная наверху листва почти не пропускала света, под ней не было ни малейшего движения воздуха, а круглые стволы поросли черными пучками мха, которые свешивались, словно волосы. Над головой Парсела слышался неумолчный шорох пальм: сухой металлический звук, не то что неприятный, но слишком назойливый. Он проникал вам в уши, заполнял все ваше тело и, казалось, нес в себе какую — то скрытую угрозу. Парселу чудилось, что на вершинах деревьев притаились какие — то громадные насекомые и все время трут одну о другую свои непомерно длинные лапки.

• Предыдущая
• 90/123
• Следующая