Остров - Мерль Робер - Страница 80
- Предыдущая
- 80/123
- Следующая
— А потом?
— Они поломали ружья.
— Как! — воскликнул Парсел, даже подскочив от удивления. — Какие ружья?
— Ружья, взятые у перитани.
— Поломали? — повторил Парсел, пораженный. — Ты, очевидно, хочешь сказать не «поломали», а открыли? Они открыли ружья перитани?
— Они их открыли, все из них вынули, а потом поломали. Она показала жестом, как они схватили ружья и разбили о камень. И посмотрела на Парсела с удивлением. Это ведь так понятно. Врага убивают. Убив, ему отрезают голову. А его оружие уничтожают.
— Значит, — в волнении сказал Парсел, — они поломали ружья?
— Да, но сначала они их открыли. Ружье Желтолицего оказалось пустым. Тогда Меани сказал: «Мне жаль, что я его убил». Но Тетаити рассердился и сказал: «Когда Скелет выстрелил в Кори и Меоро, Желтолицый тоже целился в нас из ружья». И остальные сказали: «Твое слово верно».
— И тогда они поломали ружья?
— Да.
— Все четыре ружья?
— Да.
Ивоа не спускала глаз с Адамо. Она не понимала, чему он так удивляется. У таитян есть восемь ружей из пещеры. Хватит за глаза.
— Амурея, — настаивал Парсел. — ты уверена? Все четыре? Они ни одного не оставили?
— Все четыре. Тетаити поломал их одно за другим.
Парсел засунул руки в карманы, сделал несколько шагов по комнате и, подойдя к окошку, бросил взгляд на рощицу. Потом повернулся, посмотрел на Амурею, и ему стало стыдно. Ведь он ни разу не подумал о ней самой, она была для него лишь источником информации.
— Амурея, — сказал он ласково, снова усаживаясь против нее.
Она сидела, прямая, неподвижная, послушно сложив руки на коленях; ее юное лицо было строго и замкнуто, а сверкающие глаза смотрели на Парсела в упор.
— Таоо! — сказала она, не повышая голоса. Она несколько раз повторила: «Таоо», и Парсел не мог понять, то ли она ждет, что он отомстит, то ли хочет отомстить ему.
— Что значит «таоо» ? — спросил Бэкер.
— Месть.
Парсел почти не заметил вмешательства Бэкера. Он смотрел на Амурею. Как изменилось ее милое личико! Он вспоминал, как в первый месяц на острове она бродила по лесу рука об руку с Джонсом… И вдруг Джонс встал перед ним как живой, он ясно увидел его короткие волосы, светлый взгляд, доверчивую улыбку. Парсел закрыл глаза и согнулся. Его пронзила острая боль. Такая боль, словно ему в живот всадили холодный отточенный стальной клинок. Он согнулся еще сильнее, пережидая, что эта боль, достигнув предела, постепенно отпустит его. Чудовищно, невыносимо сказать себе, что все кончено! Кончено! Мгновение, день, дело могут кончиться. Но не человеческое существо! Но не улыбка! Но не этот нежный свет, лившийся из глаз Ропати!
— Вы будете переводить? — нетерпеливо спросил Бэкер.
Парсел круто повернулся, посмотрел на него, ничего не видя, и начал переводить. Он перевел все механически, не опустив ни одной подробности, даже о поломанных ружьях.
— Спросите ее, — сказал Бэкер, — давно ли ей удалось сбежать от Оху.
Парсел перевел, и Амурея подняла голову.
— Я успела бы дойти до баньяна и вернуться назад.
— Три четверти часа, — произнес Парсел.
Бэкер встал и подошел к Амурее, глаза его сверкали.
— Амурея, — спросил он хрипло, — ты хочешь таоо?
— Да! — ответила Амурея.
— Уилли таоо! — сказал Бэкер, с силой ударяя себя ладонью в грудь.
— Уилли таоо Оху! А ты мне поможешь. Ты понимаешь, что значит «помочь»? Как по-ихнему «помочь»?
— Таутуру, — машинально сказал Парсел.
— Таутуру Уилли таоо Оху, — проговорил Бэкер решительно, стуча кулаком по ружью. — Понимаешь?
— Да!
Она вскочила, и в глазах ее загорелась дикая радость. Бэкер взял ее за руку, глубоко вздохнул, посмотрел ей в лицо и сказал, сверкнув глазами:
— Амурея таутуру Уилли таоо Оху!
— Да! — закричала Амурея пронзительным голосом.
— Объясните ей, — продолжал Бэкер, словно в лихорадке, — пусть она проводит меня в убежище этих гадов и послужит мне приманкой.
— Вы сошли с ума! — вскричал Парсел, вставая. — Что вы задумали! Вас убьют на месте. И ее тоже!
— Может, меня и ухлопают, — ответил Бэкер, и в его безумных глазах сверкнуло торжество, — но прежде я сам укокошу хоть одного. Укокошу одного, Парсел! Клянусь богом, укокошу!
— Бэкер! — закричал Парсел.
— Заткнитесь, вы бога ради, — завопил Бэкер, повернув к нему искаженное яростью лицо. — Это вы во всем виноваты! Вы один! Только вы! И зачем я вас послушал! Если бы я прикончил Маклеода в ту ночь, когда делили женщин, у нас не было бы войны с черными. И Ропати был бы жив. Бог мой! Да так и рехнуться недолго! У меня все мозги наизнанку вывернуло, — продолжал он, тряхнув головой. — Я только и думаю о той ночи, когда хотел прыгнуть на эту сволочь шотландца и вспороть ему брюхо. Бог мои! Кабы я прыгнул на него и выпустил ему потроха, Ропати остался бы жив! Сидел бы сейчас, — тут слезы брызнули у Бэкера из глаз, — сидел бы перед своим домом и завтракал, а Амурея стояла бы позади. Я прошел бы мимо и крикнул ему: «Ну, как, пошли на Роп Бич?» Бог мой! Да я как живого его вижу — вот он сидит за столом перед широко открытой дверью, улыбается своей щенячьей улыбкой и напрягает мускулы, проклятый маленький идиот!
Слезы катились у него по щекам, голос прервался.
— Бэкер, послушайте меня!
— Не стану я вас слушать! — воскликнул Бэкер в новом приступе ярости. — От вас мне нужно только одно: переведите ей, чего я от нее хочу. А если не желаете — плевать! Я справлюсь и сам. И провалиться мне ко всем чертям, если она меня не поймет! Амурея! — крикнул он. — Таоо Оху!
— Да! — ответила Амурея.
— Таоо Оху! — повторил он как в горячке, его карие глаза метали молнии. — Сегодня будет знатная ловля, Парсел! Вот моя приманка, — продолжал он, поднимая вверх руку Амуреи, — и — клянусь всемогущим создателем, я вытащу крупную рыбу!
Он бросился к двери.
— Но это же самоубийство! — вскричал Парсел, кидаясь за ним следом и хватая его за плечи. — Я вас не пущу!
— Пустите меня! — заорал Бэкер.
С минуту они молча боролись. Парсел чувствовал под руками его гибкое тело и сжимал Бэкера все крепче. Правой рукой Бэкер держал Амурею, а левой схватил ружье и, стараясь вырваться, вытягивал вперед свою темную голову. Шея его вздулась, нижняя челюсть выдвинулась вперед, глаза сверкали — он был похож на ищейку, которая рвется с поводка.
— Пустите меня, говорят вам! — вопил он. — Это вы во всем виноваты. Вы и ваша проклятая библия! Боже мой! Ненавижу вас! И себя ненавижу за то, что послушал вас. Полюбуйтесь, к чему привела ваша библия! На острове уже шесть мертвецов!
— Выслушайте меня! — кричал Парсел, отчаянно цепляясь за его плечи. — Хотите вы или нет, вы меня выслушаете! То, что вы собираетесь делать, — чистое безумие! Иначе не назовешь. Вы один! Один против четырех! Они вас непременно убьют!
— И пускай! — проревел Бэкер. — Мне на это начхать.
Ему не приходило в голову отпустить Амурею, чтобы освободить себе руку, и он рвался всем телом — вправо, влево, отчаянно мотая головой и стараясь выскользнуть из рук Парсела.
— Пустите меня! — кричал он.
— А Амурея? — продолжал Парсел, — Вы не имеете права ею распоряжаться. Вы не подумали, что они сделают с ней, когда вас убьют!
— А на черта ей жить, — прорычал Бэкер, — если Ропати умер!
— Бэкер!
— Черт подери! Пустите меня! Не желаю я вас слушать! — вопил он, бросая на Парсела злобные взгляды. — Малыш умер только потому, что я послушался вас!
— Бэкер, вы говорите ужасные…
— Пустите меня, слышите!
Бэкер выпустил наконец руку Амуреи и сжал кулак. Парсел попытался отстраниться. Но было уже поздно. Он почувствовал сокрушительный удар по лицу, покачнулся, отступил назад, и стена, словно устремившись ему навстречу, стукнула его по затылку.
Он лежал на полу, и мысли его плутали в густом тумане; ему не было больно — он падал куда-то назад в глубину, как будто тонул. Он приоткрыл глаза, все заволокло белесоватой дымкой, наплывавшей на него волокнистыми слоями. Ему хотелось видеть, видеть!.. Он моргнул, но это потребовало таких неимоверных усилий, что глаза его закрылись сами собой. Он снова открыл глаза, закрыл, снова открыл, снова закрыл… Впервые в жизни физическое усилие давалось ему с такой мукой. Он все старался приоткрыть веки, и туман немного рассеялся, когда кто-то приподнял ему голову и щеки его коснулось что-то мягкое и теплое. Сквозь поредевший туман вдруг просочился свет, возникло чье-то лицо, но чье — он так и не мог разглядеть. Внезапно у него закружилась голова, заныла челюсть, и мысли снова разбежались. Ухватившись обеими руками за плечи Ивоа, он с трудом приподнялся. И застыл, сидя на полу, опираясь на Ивоа, еле сдерживая приступ тошноты. Мгновение спустя в голове у него вспыхнул яркий свет, и он вспомнил все с леденящей отчетливостью.
- Предыдущая
- 80/123
- Следующая
