Остров - Мерль Робер - Страница 102

• Предыдущая
• 102/123
• Следующая

— А ты? — спросил Парсел, подняв голову.

— Я тоже ушла, — ответила она, и глаза ее сверкнули. — Тетаити позвал меня и сказал: «Итиа, сестра моя, ты тоже уходишь?» И я ответила: «Моим танэ был Меани, а не ты. И я считаю, что ты поступаешь нехорошо». Он проговорил с суровым лицом: «Я поступаю по праву. Сбегай за Омаатой и приведи ее ко мне». Я привела Омаату, он посмотрел ей в глаза и спросил: «Где Тими?» Она не ответила. Тогда он сказал: «Где Адамо? И почему Ивоа не было среди женщин?» А когда она снова ничего не ответила, он сказал твердым голосом: «Адамо мой пленник, и я его не убью. Скажи ему, чтобы он пришел поговорить со мной в мой дом». Омаата ничего не сказала. Она ушла, а я не знала, куда идти, и пошла за ней в ее дом. Ауа! Все женщины были там! Когда они увидели Омаату, они закричали: «Что делать, Омаата?» И некоторые плакали, хотя плакать нехорошо. Одни спрашивали: «Где Тими? Где Ивоа?» А другие говорили: «Что он сделает с Адамо?» Омаата сказала: «Замолчите! Он говорит, что не убьет Адамо».

Итиа смолкла, Парсел тоже молчал.

— Ну, что же ты будешь делать? — спросила Итиа.

Парсел повернулся к ней, и она увидела, что лицо его снова стало твердым.

— Итиа, — проговорил он наконец, — скажи мне правду, ты не знаешь, где Ивоа?

— Нет.

— Омаата знает?

— Может быть, знает.

Он встал, пощупал свои брюки, с досадой убедился, что они еще не просохли, и натянул их.

— Послушай, — сказал он. — Мы спустимся вниз. Я буду ждать под баньяном, а ты приведешь Омаату. — Он добавил: — Но не говори другим женщинам, где я.

— А что я скажу Тетаити?

— Ничего. Скажешь, что Омаата меня ищет. Иди, не жди меня.

За эти сутки он почти забыл, какое солнце горячее и какой яркий свет оно проливает на землю. Щуря глаза и хватаясь обеими руками за камни, спустился он по крутому обрыву. Он был жив и не хотел думать ни о чем другом.

Его голову, плечи и ноги сквозь мокрую материю жгли палящие лучи солнца. Весь остров раскинулся под ним, как рельефная карта, зеленый, пестрый, окруженный темно — лазоревым океаном. Парсел глубоко вдыхал ветер, пролетавший над чащей, над кострами поселка, над цветущим плоскогорьем.

Он не вошел под тень баньяна. Сняв брюки, он повесил их на воздушном корне и растянулся ничком на траве. Через несколько минут он уже обливался потом, но не двинулся с места: ему казалось, что никогда он не прогреется насквозь. По небу плыло несколько облачков, и стоило одному из них заслонить солнце, как Парсела охватывало мучительное ощущение, будто свет и тепло могут исчезнуть и остров погрузится в вечную тьму.

Омаата пришла через час; она все предусмотрела и принесла ему поесть. Он сделал несколько шагов ей навстречу, поглядел в лицо, почувствовал легкое смущение и взял лепешку у нее из рук. Не сказав ни слова, он вернулся под баньян, но на этот раз уселся в тени. Он чувствовал ожог на плечах.

— Где Ивоа?

— Не знаю.

Он продолжал смотреть на нее, и Омаата сказала

— Человек, где ты хочешь, чтоб она была?

— Ты видела ее вчера вечером ?

— Сегодня утром. Когда Меани упал, она бросилась к нему, стала на колени, а потом поднялась и ушла.

— В каком направлении?

— К твоему дому.

Понятно. Она пошла за ружьем. Меани умер. Она не стала тратить время и оплакивать его. Она скрылась в чаще, чтобы защищать своего танэ от Тетаити.

Он спросил:

— А разве Тетаити хочет меня убить?

Омаата прилегла возле него. Опершись на локоть, она вырывала травинки и одну за другой прикусывала зубами.

— Он сказал, что не убьет тебя.

— Я спрашиваю тебя не об этом.

Она тихонько заворчала. Как ему объяснить? У Тетаити не было желания его убить — лично его. Все это гораздо сложней.

Омаата по-прежнему молчала, и Парсел спросил:

— Я должен его опасаться?

— Всегда надо опасаться.

— Так же, как когда Тими был жив?

— Может быть, и нет. — Она добавила: — Тетаити сказал, что он тебя не убьет.

Парсел тщетно пытался встретиться взглядом с ее глазами.

— Разве Тетаити такой человек, который говорит одно, а делает другое?

Она пожала широкими плечами

— Как все вожди.

— Оту был не таким.

— В мирное время — нет. Но во время войны Оту был очень хитер.

— Война кончилась.

— О мой малыш! — Омаата подняла голову, и из ее громадных глаз на Парсела хлынули целые потоки света.

Она вынула травинки изо рта и бросила их на землю.

— Война со Скелетом окончена. Но есть другая война — между Тетаити и женщинами. И еще одна — между Тетаити и Адамо…

— Война со мной? — воскликнул Парсел, опешив.

Она заворчала, легла на живот, подперев кулаками свое широкое лицо, и сбоку нежно поглядела на него.

— Знаешь, что сейчас делает Тетаити? Он кончает «па»…

— «Па», начатое перитани?

Она кивнула головой.

— Маамаа!

— Нет, — сказала она серьезно. — Нет… Нынче утром он поломал все ружья, кроме своего. Но на острове есть еще два ружья. Ружье Ивоа…

Пауза. Потупившись, Омаата добавила:

— И ружье Тими.

Парсел тотчас сказал:

— Я бросил ружье Тими в колодец.

Она вздохнула, но промолчала. Он продолжал:

— Неужели женщины решатся на убийство Тетаити?

Она снова заворчала. Вернее, сердито фыркнула. Вечно эти прямые беззастенчивые вопросы в духе перитани. Куда девались хорошие манеры Адамо? Потом она взглянула на него: какой он белый, розовый, с широкой красной полосой на плечах, бедный петушок, он не переносит солнца, — ничего-то он не понимает, сущий ребенок, затесавшийся среди взрослых, кому же он может задавать вопросы, как не им! Умилившись, она протянула широкую кисть и погладила его по руке. Он повернулся, и она встретила его взгляд. О, эти голубые, прозрачные, как небо, глаза! Такие ясные! О мой петушок! О Адамо!

— Женщины оскорблены, — проговорила она наконец. — И я тоже очень оскорблена.

— Но ведь таков обычай.

— Нет! Нет! — воскликнула она горячо. — После войны в своем же племени не выставляют головы на копьях.

Помолчав, Парсел спросил:

— Почему же он так поступил?

Омаата пожала плечами.

— Он ненавидит перитани. И старается уверить себя, что счастлив своей победой. Для него эти восемь голов…

Не окончив фразы, она слегка взмахнула рукой. Парсел поднял подбородок, и глаза его сразу стали холодными. Восемь голов. С его головой девять. Если бы все перитани были убиты, Тетаити был бы совсем счастлив.

Он встал и повернулся к Омаате.

— Идем, — проговорил он твердо. — Ты пойдешь к Тетаити и скажешь ему: «Адамо говорит — я не пойду в твой дом, я не хочу видеть головы перитани на копьях. Адамо говорит — приходи на базарную площадь, когда солнце поднимет свое чрево. Я буду там».

Омаата с минуту молча глядела на него. Ауэ, как могли меняться его глаза!

— Я вернусь с тобой в деревню, — добавил Парсел. — И буду ждать ответа у себя дома.

Только вчера, почти в этот же час, он прошел по Ист-авеню и вместе с женщинами двинулся по Баньян — лейн!.. Теперь он снова здесь — он возвращается в деревню. По правую руку от него стоит дом Мэсона. Если вместо того чтобы свернуть влево к своему дому, он пойдет дальше по Ист-авеню, то увидит все хижины поселка. Как хорошо было выбрано место для селения! Как разумно составлен план! С какой любовью выдержана симметрия! Все расстояния между домами тщательно вымерены; все правила, принятые в цивилизованном обществе, полностью соблюдены. Как удачно все получилось! Организация работ, соединенные усилия, творческая мысль, желание все предусмотреть, забота о будущем, стремление передать свое благосостояние детям — все было достойно восхищения! Несколько месяцев назад на этом месте простирались дикие джунгли. А теперь эти «улицы», эти почти идеально прямые «авеню», на каждом углу дощечка с названием; большая базарная площадь с будкой, с колоколом, с часами и цистернами для воды, которые устроил Маклеод; не слишком изящные, но прочные домики, и при каждом хорошо обработанный садик, обнесенный забором. Каждый у себя. Каждый сам по себе. Все отгородились друг от друга. Сосед ничего не просил у соседа. Все двери запирались на ключ. А подальше, на плоскогорье, — девять участков плодородной земли, принадлежавшей девяти британцам, земли, которая должна была их кормить и которая их убила.

• Предыдущая
• 102/123
• Следующая