Жизнь или смерть - Мэрфи Уоррен - Страница 32

• Предыдущая
• 32/36
• Следующая

Миссис Хиршберг повесила трубку.

– Я выгнала всех трех ваших цыпочек, – заявила она. – Для настоящей избирательной кампании они просто нуль! Может, после выборов удастся пристроить их в какой-нибудь массажный кабинет.

Наконец Римо отошел от двери и направился в дальнюю комнату, где обычно сидела Тери Уокер. Но на ее месте за столом восседал Чиун. Подняв глаза, он улыбнулся Римо.

– Сын мой, – сказал он вместо приветствия.

– Папочка, – почтительно кланяясь, проговорил Римо. – Мой находчивый, удивительный, хитрый, беспокоящийся обо мне злодей!

– Надеюсь, на этот раз ты не забудешь, что я для тебя сделал, – сказал Чиун.

К полудню на улицы города вышло около трехсот женщин. Они ходили по домам, распространяя рекламные брошюры, оккупировали торговые центры.

Время от времени они начинали петь: «Свет солнца приятней. Голосуйте за Полани».

К тем, кто отказывался взять рекламку или недружелюбно высказывался по поводу Полани, применялись уговоры. Грубость и резкость, допустимая в штабе, на улицах уступала место совершенно другому обхождению. Здесь, под руководством миссис Хиршберг, дамы были сама любезность.

– Ну, разве вам трудно проголосовать за Полани? Что плохого, если для разнообразия мэром у нас будет такой славный человек? Я понимаю, что вы должны чувствовать, будучи сестрой мэра Картрайта, но почему бы не дать честному человеку шанс? Мистеру Полани можно полностью доверять.

К полудню агитационная кампания была в самом разгаре. В 12.01 о происходящем стало известно в штабе Картрайта. В 12.35 были предприняты ответные шаги.

Все очень просто, объяснил Картрайту маршал Дворшански. Этим добровольцам результаты выборов на самом деле абсолютно безразличны, так что преподайте паре-тройке из них наглядный урок, и остальные тут же найдут достаточно причин, чтобы вернуться к своей игре в маджонг. Эти слова тут же передали Теофилу Педастеру и Гумбо Джексону, которые и должны были преподать женщинам наглядный урок.

– Женщинам, говорите? – хихикнул Педастер. – Старым или молодым?

– Пожилым.

Казалось, Педастер разочарован, но Гумбо Джексона это не смутило. Он был посообразительнее дружка и уже успел спрятать в карман четыреста долларов, причитающихся им за работу.

– Старые, молодые, какая разница? – сказал он. – Всего-навсего небольшой урок, – и ухмыльнулся, потому что ему заранее объяснили что к чему.

К сожалению, они забыли столь же доступно объяснить все маленькому старичку-азиату в оранжевом кимоно, который сопровождал группу активисток, первой столкнувшуюся с Педастером и Джексоном.

– А ну, давайте сюда ваши листовки, – потребовал Педастер.

– По одной в руки, – ответила полногрудая дама в голубом, возглавлявшая отряд.

– Мне нужны все, – повторил громила.

– Нет, только одну.

Педастер достал из кармана нож.

– Вы меня плохо поняли: я прошу все. – И он посмотрел на Гумбо Джексона, который тоже стоял с ножом в руках.

– Спасай Чиуна! – завопила полногрудая предводительница и, замахнувшись сумочкой, больно стукнула Педастера по голове. К ней присоединились еще трое, размахивая увесистыми ридикюлями. Это было достаточно неприятно, и в конце концов Педастер решил пустить в ход оружие.

Но это ему не удалось. Он увидел, как в клубке тел, рук и дамских сумочек мелькнула высунувшаяся из оранжевого кимоно рука и нож исчез. Но что еще хуже, рука перестала действовать. Обернувшись к Гумбо, он успел заметить, как оранжевый рукав глубоко вошел тому в живот. Гумбо растекся по тротуару, как сырое яйцо.

Педастер взглянул на друга детства, распластавшегося по земле, на женщин, склонившихся над ним, и сделал то, чему его учили с младых ногтей, – дал деру.

А сзади доносились женские голоса:

– С Чиуном все в порядке? Он не пострадал? Эти черные не ранили вас?

Только оказавшись за три квартала от места происшествия, Педастер вспомнил, что те четыре сотни остались у Гумбо. Ну и черт с ним, решил Педастер. Если останется жив, считай, он их заслужил. Педастеру они ни к чему, потому что он едет в Алабаму, к семье. Прямо сейчас.

К вечеру каждый житель города получил листовку, брошюру или буклет с призывом голосовать за Полани. На следующий день команда женщин обошла все дома, объясняя, почему честные, уважающие себя люди должны голосовать только за Полани. На улицах было столько активистов, агитирующих за Полани, что агитаторы Картрайта начинать чувствовать себя белыми воронами. Они крались вдоль стен, ныряли в бары и предпочитали лучше выбросить остатки рекламной литературы в сточную канаву, чем попасться под горячую руку острым на язычок женщинам, почему-то поддерживающим Полани.

По всему городу ездили грузовички с громкоговорителями, из которых доносилось: «Свет солнца приятней. Голосуйте за Полани».

А в кабачках и гостиных, где шум кондиционеров заглушал уличные громкоговорители, реклама лилась из телевизоров и радиоприемников, заполняя Майами-Бич. «Голосуйте за Полани!» – требовала она.

Через установленный в каюте радиоприемник она долетела и до серебристо-белой яхты, мягко покачивающейся на волнах в полумиле от берега.

Маршал Дворшански с разлаженном выключил приемник и повернулся к дочери, казавшейся невозмутимой в безупречном брючном костюме из отбеленного льна.

– Я такого не ожидал, – сказал маршал и принялся расхаживать по каюте, играя мощными мускулами плеч, рельефно выделяющимися под облегающей синей тенниской.

– Чего именно?

– Что Полани сможет развернуть такую мощную агитацию. Не ожидал, – произнес он, и в голосе его прозвучал упрек, – что твоя работа принесет такие плоды.

– Я сама ничего не понимаю, – откликнулась Дороти Уокер. – Я лично утвердила рекламу на телевидении и в газетах – потому что в жизни не видела ничего хуже. Я считала это лучшим способом впустую истратить их деньги.

– Впустую? Ха, – сказал старый маршал, который в этот момент вдруг превратился в злобного старикашку. – Эти деньги помогут им выиграть выборы.

Мы должны придумать что-то еще.

Дороти Уокер встала и оправила пиджак.

– Отец, полагаю, это должна сделать я. Мы узнаем, есть ли у этого Римо слабое место.

– Мне нужно, чтобы в каждой пачке было по сотне штук, – заявила Римо миссис Этель Хиршберг. – Не девяносто девять, не сто одна, а ровно сотня, так что потрудитесь пересчитать.

– Сами считайте, – ответил Римо. – В этих пачках ровно по сотне штук.

– Как вы можете это утверждать, если не пересчитали их?! Сделали все кое-как, наспех, а теперь говорите, что здесь сто штук. Слава Богу, я не так легкомысленна в делах.

– Здесь сотня, – упрямо повторил Римо.

Вот уже час, как Этель Хиршберг пристроила его к делу, – он должен был распаковывать большие коробки, битком набитые рекламной литературой, и увязывать брошюры в пачки по сто. Для Римо это было не сложнее карточного фокуса – пробежав пальцами по пачке, он мог точно сказать, сколько в ней штук.

– Здесь сотня, – снова произнес он.

– Нет, вы сосчитайте, – не унималась Этель Хиршберг. Тут из кабинета Тери Уокер вышел Чиун. На нем было тяжелое кимоно из черной парчи, и от него исходила вселенская безмятежность.

– Чиун! – взмолился Римо.

Чиун обернулся, бесстрастно взглянул на ученика, а затем расплылся в улыбке, увидев миссис Хиршберг.

– Прошу тебя, подойди сюда! – попросил Римо.

Миссис Хиршберг покачала головой.

– Это ваш отец, а вы говорите с ним в таком тоне. «Подойди сюда!» Никакого уважения к старшим!

Чиун приблизился к ним. Римо и Этель, перебивая друг друга, попытались изложить ему суть спора.

– Мне нужны пачки по сто штук, – говорила Этель.

– Здесь в каждой по сто штук, – перебивал Римо.

– Разве трудно их пересчитать? Хотя бы чтоб убедиться, что мы не расходуем лишнего!

– Зачем мне их считать, если я и так знаю, что их там сто?!

• Предыдущая
• 32/36
• Следующая