Путь в Обитель Бога (СИ) - Соколов Юрий Юрьевич - Страница 1

• 1/108
• Следующая

Мне страсть как не хотелось сворачивать с Большой тропы на вулканические поля Ниора, засыпанные разнокалиберными кусками шлака. Камни там кое-где такие иззубренные и острые, что способны через несколько тысяч шагов превратить вашу обувь в лохмотья. И ступни ног заодно. Однако никто в здравом уме не пойдёт по тропе под нависшими над ней ветвями дерева, которого не было здесь ещё неделю назад.

— Думаешь, это она самая? — спросил я Тотигая.

Он не ответил, только тряхнул своей тяжёлой головой, а клыкастая пасть растянулась в подобии ухмылки: «Ну конечно. Кто бы сомневался».

— Мне просто не хочется сворачивать в поля, — пояснил я, хотя и без того всё было понятно.

Тотигай понимающе фыркнул. Ему тоже не хотелось туда сворачивать. Лапы у керберов будут покрепче любых ботинок, но, в отличие от последних, их нельзя заменить на новые.

— Никуда не денешься, Элф, — сказал он своим хриплым голосом и встряхнулся — точь-в-точь как собака, вышедшая из воды. — Видишь, где она проросла? Там совсем нет места из-за тех здоровых глыб сбоку. Можно пробиться, но есть риск, что она нас там здорово прижмёт.

— Ладно, — сказал я, привязывая к ботинкам камнеступы и заранее натягивая краги.

Слева от тропы возвышался почти отвесный горный склон, а в сторону от него тянулась приземистая скалистая гряда, заканчивающаяся в лавовом поле, шагах в семистах. Разгребатели, когда прокладывали тропу, пробили гряду, но теперь в проходе торчало это подозрительное дерево, и придётся карабкаться через скалы, потому что обходить их слишком долго.

— Вон там, — сказал Тотигай. — Невысоко. Всего три твоих роста. Легко перелезешь.

Я тоже заметил это место, поправил лямки рюкзака и уже приготовился идти, когда с той стороны гряды послышался тяжёлый дробный топот.

— Кого там несёт нелёгкая? — буркнул Тотигай, крадясь к трём большим валунам, образовывавшим неплохое укрытие у самой тропы. — Спрячься, Элф! Чего ты там торчишь столбом?

— Лошадь, — сказал я. — Нет, две. Нукуманские. Надо бы предупредить этих обормотов. Неужели сами не видят? Хоть бы на рысь перешли.

Я уже поднял винтовку дулом в небо, намереваясь выстрелить, как Тотигай подскочил ко мне и, ухватив зубами за полу жилета, потащил к валунам.

— Кретин, — сказал он, когда мы там оказались. — А если это пегасы? Или яйцеголовые?

— Глухая тетеря, — ругнулся я в ответ. — Какие пегасы? Нукуманские лошади, говорю тебе!

— На нукуманских лошадях могут ездить не только нукуманы, — резонно заметил Тотигай. — Когда ты отвыкнешь от своего идиотского благородства и начнёшь в первую очередь заботиться о собственной шкуре?

Пришлось стиснуть зубы и признать его правоту. За грядой мог оказаться кто угодно, в том числе и пегасы. Не такой уж хороший у меня слух.

Перестук копыт быстро приближался. Я скинул краги, чтобы при необходимости стрелять со всеми удобствами. Кто бы там ни скакал, они очень спешили, иначе были бы осторожнее. По мехрану[1] так не ездят. Если это нукуманы, то, во-первых, ребятам крупно не повезло, по крайней мере одному из них, а во-вторых, я убью Тотигая за то, что он не дал мне их предупредить.

Дерево стояло неподвижно, как ему и полагалось. С виду — обычное дерево. Ну, то есть не обычное земное, а типичный образчик додхарской флоры: голый перекрученный ствол, покрытый толстыми кривыми жилами, точно рука — вздутыми венами. Ветки без листьев… Шишковатые почки на их концах. Возле горы не было такого толстого слоя лавы, как повсюду на равнине, и там вполне могло что-нибудь прорасти, потому что зародыши многих додхарских растений представляют собой настоящие горнопроходческие комбайны в миниатюре. Да только ни я, ни Тотигай, не верили, что это простое дерево.

А невидимые всадники за грядой верили. Они выскочили под него из-за поворота почти одновременно, один за другим.

Тут и началось. Крона дерева резко качнулась вперёд, ветки протянулись вниз и накрыли первую лошадь и её всадника. Мнимые почки раскрылись четырёхлистными цветками, превратившись в маленькие зубастые пасти. Рядом со мной Тотигай завыл приглушённо и страшно, поскольку ни один кербер не может спокойно наблюдать, как гидра хватает и пожирает свою добычу. Второй всадник слишком резко осадил коня, и тот рухнул на землю, но я успел хорошо разглядеть и самого седока, и его вытянутую яйцеобразную голову на тонкой длинной шее.

— Стреляй, Элф, стреляй в него! — хрипло завопил кербер, припадая к земле. Ещё немного — и он сам бросился бы туда несмотря на глубокую нелюбовь к гидрам. — Стреляй, он может вывернуться!

Дела ибогалов и без нас были плохи, а при нашем участии обещали стать ещё хуже. Ни тот, ни другой так и не успели перебросить из-за спины свои разрядники. Первый всадник болтался в воздухе вместе с конём, который издавал такие вопли, каких никто не ожидал бы услышать от лошади. Это было не ржание, а предсмертный душераздирающий крик, и его хватило бы, чтоб свести с ума самого дьявола. Яйцеголовый на земле выхватил меч и отчаянно рубил тянувшиеся к нему ветки-щупальца, но его левая нога оставалась придавленной, и он имел слишком мало места для размаха. Щупальца гидры уже вцепились мёртвой хваткой в голову и шею его коня, таща бедную животину вверх. Я быстро выстрелил три раза подряд — один раз промазал, дважды попал, и успел увидеть, как разлетелась кровавыми осколками несуразная, вдвое больше человеческой, голова ибогала.

— Мразь, мразь!.. — рычал Тотигай, и непонятно было, к кому это больше относится — к гидре или яйцеголовым.

Гидра меж тем уже сграбастала второго коня, и я истратил ещё несколько пуль на то, чтобы пристрелить обоих животных, хотя кое-кто назвал бы мой поступок бесполезной тратой боеприпасов. Но я, хоть и не кербер, тоже не мог смотреть на это спокойно.

На гибель первого ибогала — мог, и смотрел, и уж точно не стал бы расходовать на него патроны. Надо отдать ему должное — сопротивлялся он яростно, до последнего, и молча. Стиснутый со всех сторон, яйцеголовый ухитрился освободить одну руку, оставляя в многочисленных маленьких пастях куски собственного мяса, выдернул из ножен на поясе длинный кинжал и уже отсёк десяток голов, которые теперь валялись внизу, продолжая судорожно сжимать и разжимать челюсти. Обезглавленные щупальца истекали чёрной жижей, бестолково извивались, тычась ему в грудь и в лицо, а он продолжал рубить и резать, пока гидра не обездвижила его совершенно, оторвав от коня и распяв в воздухе. И только тогда из его горла вырвался жалобный тонкий крик — первый и последний.

— Пошли, — сказал я, вешая винтовку на шею и доставая меч. — Пошли, слышишь? — Мне пришлось ухватить Тотигая за шкирку и крепко потрясти, прежде чем он опомнился. — Путь свободен.

Кербер вздохнул, окаменевшие от напряжения мышцы расслабились, и он затрусил рядом, стараясь меня не слишком перегонять. Сначала бежал справа, потом, когда мы приблизились к проходу в гряде, перешёл мне дорогу и занял место слева — поближе к горе и подальше от гидры. Впрочем, нам всё равно пришлось идти прямо под копытами одного из коней. Сверху неслось тошнотворное чавканье и капала кровь. Выпущенные боевые когти Тотигая нервно скребли голую скалу тропы. Несколько голов гидры оторвались от своей трапезы, потянулись было к нам, но, должно быть, решили, что добычи и так хватит, и вернулись обратно, а особо любопытные я тут же снёс мечом.

— А лошади-то всё же были нукуманские, — вскользь заметил я, отходя на безопасное расстояние и сваливая с плеч рюкзак.

— Нукуманские, — согласился Тотигай, расправляя и снова складывая короткие перепончатые крылья. — Интересно, откуда ибогалы их взяли. И откуда взялись сами.

— Они ехали с той стороны. Мы идём в ту сторону. Может, и узнаем.

• 1/108
• Следующая