В руках врага - Вебер Дэвид Марк - Страница 53

• Предыдущая
• 53/118
• Следующая

Гражданин адмирал, со своей стороны, ценил разумный подход и поддерживал с гражданином комиссаром почти дружеские отношения. У Ле Пика имелись некоторые подозрения относительно поведения Тейсмана и гражданина капитана Хатауэй на завершающем этапе четвертой битвы при Ельцине, однако высшие инстанции никаких претензий к адмиралу не имели – и комиссар предпочел оставить свои сомнения при себе.

Со временем его уважение к адмиралу переросло в нечто похожее на дружбу, и даже в большей степени, чем можно было допустить, исходя из служебного положения обоих. Впрочем, это никак не меняло того факта, что работа гражданина Ле Пика заключалась в политическом надзоре за гражданином Тейсманом и выявлении малейших признаков неблагонадежности. Народный комиссар исполнял свой долг не на страх, а на совесть, вне зависимости от личного отношения к поднадзорному. Не всегда одобряя грубые и недальновидные действия Бюро госбезопасности, комиссар, тем не менее верил в важность своей работы и конечные цели Комитета. Возможно, в последнее время вера его подвергалась все большим испытаниям, но должен же он хоть во что-то верить! В противном случае, что бы у него осталось?

Деннис Ле Пик не был готов к ответу на такой вопрос, и – отчасти по этой причине – его раздражало неприязненное, точнее сказать, презрительное отношение Тейсмана к политике. Республика остро нуждалась в таких людях, как Тейсман, причем не только как в мужественных и умелых воинах: возможно, еще в большей степени державе требовался противовес для сдерживания революционного экстремизма. Долг предписывал Ле Пику доносить о нехватке революционного рвения. Гражданин адмирал такого рода рвения не проявлял вовсе, однако комиссар воздерживался от доносов, ибо не сомневался в том, что верность Тейсмана Республике и принесенной присяге и впредь будет с лихвой компенсировать недостаток политической сознательности. Во всяком случае, до сих пор дело обстояло именно так.

Тейсман ответил комиссару дружеской улыбкой. Он не мог прочесть мысли, промелькнувшие в голове собеседника, однако твердо знал, что с комиссаром ему повезло. Разумеется, адмирал не сомневался, что добрые личные отношения никогда не заставили бы Ле Пика нарушить долг, но рад был и тому, что не приходилось действовать с постоянной оглядкой. Ведь многие комиссары совмещали в себе патологическую подозрительность с убеждением в том, что революционный пыл позволяет им лучше разбираться в стратегии и тактике, чем тридцатилетний боевой опыт.

Конечно, если адмирал и мог позволить себе дружески подшутить с Ле Пиком, то его откровенность знала пределы: о таких вещах, например, как предупреждение Меган о прибытии Корделии Рэнсом, комиссару знать не следовало. Существовали пределы его терпимости.

– Поступали ли к нам какие-либо сообщения от члена Комитета гражданки Рэнсом? – спросил Ле Пик, на одном дыхании проговорив казавшийся и ему самому не очень-то складным официальный титул.

– Кажется, нет, сэр, – ответил Тейсман и повернулся к оперативному офицеру. – Уорнер, «Цепеш» что-нибудь передавал?

– Вступил в связь с Астроконтролем, гражданин адмирал. Больше ничего.

– Понятно. Спасибо, гражданин коммандер.

Ле Пик тоже поблагодарил Кэслета. На первых порах благонадежность гражданина коммандера вызывала у комиссара серьезные сомнения, однако, служа под началом Тейсмана, Кэслет проявлял себя исключительно с лучшей стороны. Он продолжал оставаться в опале у высших властей, однако в своих тайных отчетах Ле Пик отзывался о нем благоприятно, стараясь способствовать его реабилитации. Правда, такое деликатное дело требовало осторожности и не терпело спешки.

Отслеживая продвижение линейного крейсера, комиссар уловил настроение, воцарившееся в боевой рубке, и украдкой вздохнул. По лицам опытных офицеров трудно было определить их подлинные чувства, но за последние шесть лет Ле Пик многому научился, и то, что он почувствовал сейчас, его искренне огорчило. Конечно, он не поддавался самообману и понимал, что этого следовало ожидать. Но чему радоваться, если прибытие члена Комитета общественного спасения вызывает у большинства офицеров лишь ненависть и страх?

Она оказалась ниже ростом, чем он представлял себе.

Тейсман сам удивился тому, что, когда Корделия Рэнсом вошла в его кабинет, первым делом отметил столь прозаическую деталь. Уже вставая, чтобы приветствовать высокопоставленную гостью, адмирал подумал, что его наблюдение может оказаться не лишним. Изображения на голографических экранах добавляли ей как минимум десять сантиметров: для создания подобного впечатления требовалась определенная операторская и редакторская работа. Не такая уж сложная, но раз она выполнялась, значит гражданка Рэнсом придавала этому значение. Тейсман был не прочь понять, почему.

Глаза у нее были такими же голубыми, как у него, но более темного оттенка. Они оказались более холодными и невыразительными, чем виделись на голограммах, но и это ничуть не удивляло. К сожалению. Разные люди домогаются власти по разным причинам, и если Тейсман понял побудительные мотивы Корделии, то особого удовлетворения от этого не испытал.

Следом за ней в кабинет вошли два здоровенных телохранителя, одетых не в мундиры БГБ, а в штатское. Тейсман готов был побиться об заклад, что их отобрали для этой должности благодаря не столько уму, сколько комплекции, однако свое дело, подобно свирепым и хорошо обученным ротвеллерам, они знали хорошо. Просканировав помещение и не преминув при этом заглянуть даже в блистающий чистотой гальюн, охранники с каменными лицами встали по обе стороны от двери, готовые по первому знаку извлечь оружие.

– Гражданка член Комитета, – сказал Тейсман, пожимая протянутую руку, – добро пожаловать в систему Барнетта. Надеюсь, вы останетесь довольны.

– Спасибо, гражданин адмирал, – ответила Корделия.

Ее маленькая ладонь для особы со столь грозной репутацией оказалась на удивление мягкой и теплой: сам Тейсман подсознательно ожидал чего-то вроде когтистой клешни. Рэнсом улыбнулась, но если она хотела заставить его расслабиться и забыть о бдительности, то допустила ошибку. Во многих отношениях ее можно было назвать привлекательной женщиной, однако ее улыбка – оскал мелких белых зубов в сочетании с ледяным взглядом – напомнила Тейсману талласианскую неоакулу.

– Пожалуйста, называйте меня «гражданка секретарь», – добавила она. – Я нахожусь здесь именно в качестве секретаря по вопросам открытой информации, а не для проверки благонадежности. Да и звучит это, согласитесь, не так неуклюже, как «гражданка член Комитета».

«Если тебе охота, старина Томас сделает вид, будто поверил, что ты прибыла „не для проверки“, – подумал адмирал, в то время как вслух произнес:

– Как вам будет угодно, гражданка секретарь.

Перед тем как Рэнсом выпустила его руку, в ее холодных глазах промелькнула искорка, позволившая предположить, что она забавляется.

– Спасибо, – сказала Корделия и оглядела кабинет. Единственной ее реакцией на малость обветшавшую роскошь убранства стала чуть приподнятая бровь. После того как она, скрестив ноги, устроилась в предложенном адмиралом кресле, он тактично сел напротив, а не занял свое обычное место за столом. В данной ситуации следовало избегать действий, которые могли быть истолкованы как намек на то, что он здесь хозяин.

– Не угодно ли перекусить, гражданка секретарь? – спросил Тейсман. – Надеюсь, вечером гражданин комиссар Ле Пик, мои старшие офицеры и я сможем встретиться с вами за ужином, но если сейчас…

– Нет, гражданин адмирал. Благодарю за предложение, но я не голодна.

– Как угодно, – повторил он и с вежливым ожиданием на лице откинулся в кресле.

Такого рода молчание было для него чем-то вроде психического дзюдо: методом самообороны, позволявшим, не проявляя неучтивости, держать язык за зубами. Что, в свою очередь, уменьшало риск ляпнуть глупость и сесть в лужу. В общении с такими, как Рэнсом, даже ничтожная оговорка могла повлечь за собой тяжкие последствия. Корделия, видимо, отметила его осмотрительность. Выдержав паузу в несколько секунд, она заговорила первой:

• Предыдущая
• 53/118
• Следующая