В объятиях Кали - Мэрфи Уоррен - Страница 47

• Предыдущая
• 47/49
• Следующая

— Но вот теперь собираешься, — Римо кивком указал на ружье.

— Нет. Только в крайнем случае. Послушай, Римо, статуя принадлежит жителям Батасгаты. В любом другом месте она принесет много зла. Кали — не добренькая богиня.

— Она будет сеять зло всюду, — вмешался Чиун. — Ее следует уничтожить.

— Но ведь саму Богиню не уничтожить, — возразила девушка.

— Конечно, нет, — сказал Чиун. — И все же она многие тысячелетия существовала вне человечества, пока не обрела дом в этой статуе. Пусть еще побродит бездомная, никого не убивая и не подбивая других на убийство. Статую нужно уничтожить.

— Вы ничего ей не сделаете, — решительно заявила Айвори, глаза ее метнули молнию. — Уходите, и я не причиню вам зла. Я хочу только одного — увезти с собой статую. Дайте мне спокойно сделать свое дело, и обещаю, — ни я, ни статуя никогда не покинем Батасгату.

— А жители деревни? Понимают ли они, что питает Кали? Чем она жива?

— Те, что мудрее других, понимают, — ответила Айвори. — Остальные просто хотят возвращения Богини на родину и все примут, как должное.

— Деревня потонет в крови, а потом опустеет — с последним жителем. А статуя найдет способ объявиться в другом месте, и зло пойдет гулять по свету, губя все, что встретится на пути, как погубило оно этих глупых ребятишек в Новом Орлеане.

— Все это не ваше дело, — сказала Айвори, но в глазах ее стояли слезы.

Теперь Римо знал наверняка: Айвори — Плачущая Женщина, это ее лицо наплывало на грубую маску Кали, этот призрачный лик никогда не покидал его.

— Айвори, — прошептал Римо, и взгляды их слились. — Я знаю, кто такие ты и я. Теперь знаю. Мне нет дела до статуи. Я люблю тебя. Уже два тысячелетия люблю.

Не отводя от него взгляда, девушка молча уронила ружье на толстый ковер и шагнула к нему.

— Я чувствую то же самое, хотя ничего не знаю.

— Две тысячи лет тому назад, — начал Римо, — мы были любовниками. Я был Мастером Синанджу, а ты жрицей Кали, и мы любили друг друга. Пока Кали не разлучила нас.

Произнесенное имя Богини заставило Айвори бросить взгляд на статую.

— Но я служу Кали, — произнесла она в смятении.

— Не служи ей больше, — попросил Римо. — Не оставляй меня и на этот раз одного. — Он подошел к ней и поцеловал, и снова мир и покой воцарились в его сердце, и он опять очутился в прошлом, где жил спокойно в тихой долине. И его милая вновь была с ним, как тогда в былые годы, когда возлежала с ним на ложе из цветов.

— Уничтожь ее, — прошептала Айвори. — И как можно скорее, пока еще есть время. Сделай это для нас. Я люблю...

И она замолкла, словно оцепенев.

— Айвори, — позвал Римо, тряся девушку, но та, вскинув руки, пыталась сорвать с себя одежду.

Ее расширившиеся от ужаса глаза молили его о помощи. Айвори хрипела, задыхаясь и хватая Римо за руки, но тут конвульсии сотрясли ее тело, и она, обмякнув, упала в его объятия.

— Айвори! — вскричал Римо и, подняв девушку, непроизвольно оглянулся на статую. У той, словно лист из почки, пробивалась новая рука.

— Кали — ревнивая богиня, сын мой, — сказал Чиун. Взяв из рук Римо безжизненную Айвори, он плавно опустился на ковер, приняв позу лотоса, а тело Айвори осторожно положил рядом. О волнении старика говорили только руки, которые он сложил, как молящийся ребенок.

С губ корейца сорвался тихий стон. Римо тут же склонился к нему.

— Чиун? Что с тобой?

— Мне ... нечем дышать, — тихо промолвил Чиун. Голова его упала на грудь, седые волосы трепетали, словно на ветру. Вдруг страшной силы судорога скрутила тело старика, и он откинулся навзничь, будто сраженный невидимой рукой.

Римо в страхе коснулся тела учителя, но тут же, выпрямившись, шагнул к статуе.

— Это твоих рук дело, — угрожающе крикнул он, приготовясь нанести ей сокрушительный удар ногой. Но нога почему-то не смогла дотянуться до головы статуи. Ноги подкосились, и Римо растянулся. Поднявшись, он решил сокрушить статую руками, но те безжизненно повисли, отказываясь служить.

Он снова повернулся к Чиуну, и тут у него от ужаса отвисла челюсть. На лбу Чиуна появилось небольшое синеватое пятнышко, и оно явно росло.

Кольцо! — вспомнил Римо и полез в карман. Но что с ним делать? На палец оно не налезает. Хватит ли одного его присутствия? Нащупав кольцо, Римо вытащил его из кармана. И держа перед собой, словно крест перед вампиром, снова двинулся к статуе.

Ноги с трудом передвигались. На душе была смертная тоска, будто на грудь положили могильный камень. Римо чувствовал себя совершенно опустошенным, и ему потребовалось собрать все свои душевные и физические силы, чтоб поднести ладонь с лежащим на ней кольцом к равнодушному и порочному лику идола.

На мгновение кольцо ярко вспыхнуло, и Римо подумал, что, возможно, кольцо Лу, подаренное тому любимой женщиной, может спасти и его. Но блеск быстро померк, крошечные трещинки побежали по кольцу, и оно стало плавиться, обжигая кожу и доставляя Римо мучительную боль.

Римо с воплем упал на пол. Он корчился от боли — невыносимой, пронизывающей все его тело, кожа ладони с шипением обуглилась. На его глазах у Кали отрастала новая рука; тошнотворно-сладкий запах отвоевывал у комнаты метр за метром. Римо понимал, что сила кольца уступает черной энергии чудовищного изваяния.

С того места, где лежал Римо, был хорошо виден Чиун. В глазах старика отсутствовала та отчаянная мольба о спасении, какая была в глазах Айвори. Ни страха, ни обиды, ни ненависти... И Римо, позабыв о собственных мучениях, преисполнился жалости к учителю. Сердце его разрывалось от боли за него. Ввалившиеся, бесконечно старые глаза. На лбу росла и темнела голубоватая метка. Чиун умирал медленнее, чем делал бы это на его месте другой человек — ведь он контролировал каждое изменение в своем организме, — но все же умирал. И в глазах умирающего старика разливались свет и покой.

— Чиун, — шепнул Римо, силясь подползти к старому корейцу. — Если уж суждено умереть, пусть он умрет подле человека, который однажды вернул его к жизни. Но Римо не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Не мог даже оторвать головы от пола.

Он закрыл глаза, не в силах вынести вида гордого лица Чиуна, понемногу уступающего смерти.

А потом услышал голос.

Тот не шел извне, а рождался где-то в глубине его сознания. И был не столько голосом, сколько импульсом, несущим с собой резкий запах Богини — резкий и надоедливый. Римо подумал было, не пахнет ли то его обожженная плоть, но невыносимая боль и убежденность в том, что Чиун умирает, заставили его признать очевидное: Кали находилась внутри него, следила за ним и насмехалась. А потом заговорила с ним — как говорила за две тысячи лет до того с Мастером Лу.

— Твое наказание только начинается, — произнес голос, сопровождаемый смехом — высоким и звонким, словно позвякивало множество крошечных колокольчиков. — Я вернула ее тебе, потомок Лу, — сказал этот голос. — Та же самая женщина, но в другом теле. Так же, как и женщина Лу, она рождена, чтобы подарить любимому мгновение счастья. И обеих я быстро забрала к себе.

В голосе больше не звенели колокольчики — теперь в нем был металл.

— Ты мог бы любить меня, как любил в свое время Лу. Мог бы служить мне. Но ты предпочел умереть. И ты умрешь — как твоя женщина и как старик. Но ты будешь умирать дольше — здесь я превзойду сама себя.

Римо с усилием открыл глаза. Голос умолк. Чиун неподвижно лежал на боку. Он сдался. Ждал, что Римо спасет его, но Римо в очередной раз предпочел закрыть глаза.

— Нет, ты не убьешь его, — сказал Римо, делая отчаянную попытку подняться на колени.

Но тут поток невидимой энергии мощным ударом сотряс его грудь. Римо почувствовал во рту вкус желчи, но, пошатнувшись, все же удержался на ногах.

— Может, я и заслуживаю наказания, — прошептал он. — Может, заслуживал и Лу. Может, даже Айвори. Но Чиуна ты не получишь.

Римо выпрямился во весь рост. Боль в руке не унималась, голова кружилась, он был весь в поту. Ноги не двигались, но он все же стоял, зная, что никогда больше не опустится он на колени перед Кали.

• Предыдущая
• 47/49
• Следующая