Священный ужас - Мэрфи Уоррен - Страница 17
- Предыдущая
- 17/37
- Следующая
— Всеблагой Владыка.
— В последнее время он работает просто великолепно, — сказал таможенник.
— Просто великолепно.
До Патны они добирались на старом «паккарде», которого явно не касалась рука механика с тех пор, как он покинул Штаты. Римо видел, что Чиун по-прежнему чем-то обеспокоен — все два дня, проведенные в дороге, Чиун большей частью молчал. Когда шофер протянул руку за деньгами, Чиун пробормотал что-то о дырявой памяти и оттолкнул руку. Римо начал было отсчитывать банкноты, но Чиун остановил его.
Шофер выскочил из машины и завопил. За спиной его стали собираться люди с грязными босыми ногами и изможденными коричневыми лицами. Толпа все прибывала. Шофер, которому эта поддержка придала смелости, перестал вопить и пустился в пространные разглагольствования. Чиун перевел:
— Он говорит, что мы вырываем у него еду прямо изо рта. Он говорит, что иностранцы до сих пор воображают, будто могут делать в Индии все, что пожелают. Он говорит, что у нас много денег и будет справедливо, если он их отнимет и разделит между всеми присутствующими. Ну что, Римо, ты наслушался достаточно?
— Вполне, — сказал Римо.
— Хорошо, — удовлетворенно произнес Чиун и чуть заметным движением правого запястья уронил шофера на мостовую Патны. Новорожденный Фронт спасения Индии рассеялся, как пыль, под палящим солнцем. Шофер остался один, мотор его «паккарда» 1947 года тарахтел на холостых оборотах, а все беды и тревоги этой жизни таксиста уже больше не волновали.
Чиун указал на высокую бетонную стену и массивные деревянные ворота.
— Здесь, — сказал он.
— Откуда ты знаешь? — удивился Римо.
— Видишь узор на воротах?
— Такой же формы, как серебристые полоски на лбах?
— Точно. Это означает, что дом или дворец, или — если полоска на лбу человек находится под покровительством определенного племени. Племени иллибад.
— Понятно, — сказал Римо.
— Но это ложь. Они не имеют права никого защищать на равнине, и они это знают.
Чиун подошел к воротам. Его белая всклокоченная голова едва доставала до самого нижнего массивного металлического засова.
— Слушайте, вы! Вы, горные червяки! Великий Мастер Синанджу пришел напомнить вам об обещании, данном вами другому Великому Мастеру из нашего Дома, — обещании не спускаться с гор, куда он изгнал вас. Эй, вы, жалкие букашки, трепещите!
Чиун с виду несильно шлепнул ладонью по деревянным воротам, и они загудели в ответ.
— Выходите, я желаю напомнить вам о вашем обещании. Выходите, жалкие извивающиеся червяки!
Чиун повернулся к Римо, улыбнулся и кивком головы велел следовать за собой.
— Иногда я бываю красноречив, — удовлетворенно произнес он. — Сейчас они все сгрудятся возле этой двери, вооруженные до зубов, надеясь обрести храбрость в своем множестве. У них не хватит мужества открыть дверь — они так и будут стоять там. Я знаю этих людей. Мне передали знания о них, когда я был еще ребенком, так же, как я сейчас пытаюсь передать знания тебе. Но, к счастью, я был куда лучшим учеником. Моему учителю больше повезло с учениками, чем мне.
В одном месте стена вплотную подходила к обрыву холма, и они полезли вверх. Лезли они совсем не так, как лазают другие, — они безостановочно продвигались вверх, как будто шли по горизонтальной поверхности. На гребне стены они увидели голову в тюрбане. Лицо было обращено в сторону двора. До них доносился аромат специй с кухни дворца Всеблагого Владыки. Чиун снова улыбнулся Римо, когда они добрались до самого верха стены. Человек в тюрбане держал наготове ручной пулемет, но направлен он был в сторону двора, где, припав к земле, сгрудилась уйма таких же людей в тюрбанах — все с оружием, нацеленным на ворота.
— Видишь, я их знаю. Я знаю их мысли, — сказал Чиун.
Страж на стене обернулся на голос, и удивление на его лице сменилось ужасом, лишь только он завидел Чиуна. Челюсть у него отвисла, и он завизжал:
— А-а-а-е-е-и-и! — На розовых одеждах в районе паха расплылось мокрое пятно, и пулемет задрожал у него в руках.
Римо увидел, как напрягся указательный палец, лежащий на курке, но грозные руки Мастера Синанджу уже ухватились за тюрбан, размотали его и, щелкнув полоской материи, как кнутом, захлестнули петлю на шее стража. Потом, очертив телом стража два широких круга в воздухе, Чиун по дугообразной траектории отправил его вниз, на плиты двора.
Чиун нырнул в окно под огромным золотым куполом. Римо — за ним. Пули застучали по толстым стенам, сопровождая передвижение Чиуна и Римо от окна к окну. Потом стрельба прекратилась, и стало так тихо, что Римо, казалось, слышал шаги Чиуна. Римо выглянул во двор. Люди во дворе о чем-то совещались.
Чиун подошел к высокому окну и встал там, сложив руки.
— Взгляни на них, — сказал он. — Я знал, что все так и будет.
Один из людей в тюрбанах склонился над распростертым телом стража, того, что был на стене, внимательно разглядывая его шею.
— Это вы?! — крикнул он.
— Если я спущусь туда, где ты ползаешь, о горный червяк, я покажу тебе, что это именно я.
Люди снова принялись о чем-то совещаться. Они размахивали руками, а голоса их звучали все громче, перекрывая друг друга.
Римо не заметил момента, когда они приняли решение, но суть его была ясна.
К воротам они не бежали, а скорее в беспорядке сыпались. Бег в толпе не получался. Люди падали на колени, ползли на четвереньках, колотили в ворота, хватались за перекладины и, как муравьи, атакующие огромный черный огрызок хлеба, сумели-таки сдвинуть одну громадную створку. Она отворилась, и в образовавшийся проем хлынули они на улицу Патны — кто с оружием, кто без.
— Куда они? — спросил Римо.
— Домой. Туда, где им место. Туда, где они теперь останутся навсегда. Теперь мы можем ехать в Синанджу. Я не хотел возвращаться домой, пока в мире было не все улажено. Должен сознаться, если бы Мастер былых времен сделал свое дело как должно, во всем этом не было бы необходимости. Но мы не станем это обсуждать. Что сделано, то сделано, а то, что сделано хорошо, — это навсегда.
— Эти, в тюрбанах, они что, тоже работали здесь по контракту, вроде нас?
— Ты принижаешь искусство убийцы-ассасина. Ты его американизируешь.
— Ладно, ладно. У меня своя работа. Мы на службе у Смита, а ты сам недавно говорил, что приказ императора — свят.
— Если это достойный приказ. Императоры могут быть самыми опасными и самыми невыносимыми из людей, потому что сверхъестественная власть лишает их внутренних ограничений, которые помогают нормальным людям выбирать правильный путь в жизни.
Но Римо не слушал. Он спустился по лестнице вниз и принялся осматривать комнаты. Пусто было в комнатах и залах, и в крохотных каморках, и на кухне — если не считать горшков, кипевших на очаге. Дворец был оборудован кондиционерами, но пищу здесь готовили по-старому, на дровяных плитах. В здании было электрическое освещение, но окна — из стекол явно кустарного производства, словно новых технологий еще не было. От ароматических палочек и кубиков, тоже явно сделанных вручную, исходили запахи благовоний. А потом Римо добрался до компьютерного зала. Неужели без компьютеров сегодня уже ничто не обходится? Потом Римо увидел тюремные камеры, кое-где на ножных кандалах запеклась кровь. А вот больница. Допотопные металлические кровати и современное кардиологическое оборудование. На одной из кроватей под одеялом что-то лежало. Римо по запаху определил, в каком состоянии это «что-то» находится. От сладкого тошнотворного запаха разлагающегося трупа защипало ноздри, а если побыть здесь еще некоторое время, то вонь пропитает и одежду.
Это такой запах, что от него не скоро избавишься.
Римо отдернул одеяло. Белый мужчина средних лет, рост — около пяти футов десяти дюймов, умер не менее суток назад. Труп уже начал раздуваться. Кожа на запястьях полопалась. Коричневый запекшийся крест был вырезан на правой руке, кисть которой превратилась в твердый коричнево-красный шар. На полу Римо нашел золотой значок с серебряной полоской и сунул его в карман.
- Предыдущая
- 17/37
- Следующая
