Сатанинский взгляд - Мэрфи Уоррен - Страница 38

• Предыдущая
• 38/58
• Следующая

— Послушайте! — взорвался он. — Я ждал двадцать лет, чтобы увидеть Великого Вана, боялся, что не удостоюсь такой благодати. И вот наконец моя мечта сбылась — и что же? Вы пилите меня похлеще Чиуна! Чиун — тот действительно все принимает всерьез. Он считает, что если не сделает того-то и того-то, Дом Синанджу рухнет к чертовой матери. Он носится с идеей женить меня на корейской девушке ради продолжения нашего славного рода. Честное слово! Чем не сводня?

— Почему ты злишься?

— Потому что вы меня разочаровали, — огрызнулся Римо. — Не оправдали моих надежд. Честно говоря, Чиун дал мне намного больше, чем вы.

— Весь мир для тебя ничто в сравнении с Чиуном. Если бы ты не любил его, то никогда не научился бы такой прекрасной технике удара. Только от любви рождается что-то хорошее.

— Да, я уважаю Чиуна и люблю его. Ну что, вы довольны? Смотрите, не лопните от смеха, — проговорил Римо, глядя прямо в лицо хихикающему толстяку. — Но я не считаю его совершенством. В нашем языке есть слово «псих». Я считаю, что оно как нельзя лучше подходит нашему дорогому Мастеру Чиуну.

— А как насчет человека, одержимого желанием спасти мир?

— Извините, я меньше всего думал о спасении мира. Я всего лишь пытался спасти свою страну.

— Сколько людей ее населяет? Двести двадцать миллионов?

— Около того.

Римо осточертела эта квартира с ее великолепно оборудованной кухней, роскошной гостиной, ванной и телевизорами в каждой комнате. Но больше всего ему осточертел толстый жизнерадостный Ван с пузом, в котором сосредоточился весь холод Вселенной.

Между тем Ван остался доволен. Все, что ему было нужно, — это увидеть удар Римо. Любой Мастер Синанджу по одному удару мог судить о силе человека. Римо вышел за дверь. Ван последовал за ним.

— Знаешь, в мое время население всего мира насчитывало порядка двухсот миллионов человек. Америка и есть для тебя весь мир.

— Уже нет, — сказал Римо.

Служители, подметающие двор, с интересом поглядывали на его спутника. Значит, они тоже видят Великого Вана, подумал он.

— Тогда скажи мне: кто в большей степени псих — тот, кто пытается спасти от исчезновения род великих убийц, или тот, кто пытается спасти страну?

— Мне кажется, ваш визит несколько затянулся. Спасибо за все и прощайте.

— Но ты еще не задал мне своего вопроса, — напомнил Ван.

— Ладно, когда вы уберетесь отсюда восвояси?

— А когда ты задашь мне нужный, вопрос?

— На это может уйти целая вечность.

— Ну, такого срока в твоем распоряжении, положим, нет. Но на это может уйти вся твоя жизнь.

— Вы это серьезно?

— Неужели ты думаешь, что мне приятно торчать здесь с тобой еще пятьдесят или сотню лет? — усмехнулся Ван. — Уж на что был задирист Чиун, но ты и его обскакал. Каждый раз, когда ты открываешь рот, я слышу голос Чиуна.

— Ничего подобного. Чиун — настоящий расист, который презирает всех, кто не имел счастья родиться корейцем. А я не расист. Я кто угодно, но только не расист.

Ван расхохотался так, что чуть не повалился на тротуар, позабавив играющих на лужайке ребятишек.

— Что вас так рассмешило? — спросил Римо.

— Ты рассуждаешь в точности как Чиун. Он обозвал бы всех белых расистами, заметив при этом, что считает их низшей расой.

— Я не говорил ничего подобного о корейцах! Я отдаю должное мастерству Чиуна, хотя вы и подвергаете его несправедливым нападкам. И это при том, что вы сами признали: он обладает самым лучшим ударом из всех Мастеров Синанджу.

— Я сказал не «самым лучшим», а «самым чистым». Это не одно и то же, Римо. Но он бы воспринял мои слова точно так же, как и ты. А я вовсе не считаю вас лучшими из лучших.

— Мне не о чем вас спрашивать, — сквозь зубы процедил Римо. — Тема закрыта.

— Ты обожаешь говорить: «Тема закрыта». Наверное, потому, что боишься оказаться неправым. Значит, тема закрыта?

Римо резко повернулся на сто восемьдесят градусов и зашагал обратно к дому.

— Точно так же поступал и Чиун. Однажды я заметил ему, что он — вылитая копия своего отца. И знаешь, что он ответил? Он сказал мне: ничего подобного. Он ничуть не похож на своего отца, потому что тот капризен, эгоистичен и боится признаваться в любви к кому-либо. По правде, я не ожидал от него столь бурной реакции. Ты думаешь, я обманываю тебя, Римо?

— Мне все равно! — прорычал Римо и так хлопнул дверью, что она слетела с петель.

К счастью, Ван успел подхватить ее кончиками пальцев и водворить на место с такой легкостью, словно она была перышком.

— Я вижу, — невозмутимо заметил Ван. — Иначе ты не стал бы вышибать дверь.

— Можно задать вам один вопрос? Я никогда не видел своих родителей. Я вырос в приюте, меня воспитали монахини. А потом меня взяли на работу в КЮРЕ, потому что понимали, что я круглый сирота и свободен от каких-либо обязательств перед семьей. Кто мои родители?

— Это глупый вопрос.

— Вы знаете ответ на него?

— Конечно, но он не должен тебя интересовать. Важно не кто произвел тебя на свет, а кто заменил тебе родителей. Так вот, этот человек находится в опасности и нуждается в твоей помощи.

— Вы обманываете меня?

— Если я в чем-то и слукавил, то лишь назвав это опасностью. На самом деле ничего страшного не произошло словом «опасность» я обозначил ситуацию, когда человек не знает, с кем имеет дело.

Об успешном наступлении трех американских танковых колонн Анна Чутесова узнала из разговоров и намеков в советском посольстве.

Центр разведывательной деятельности СССР в этом регионе находился на Кубе, тем не менее Вашингтон попрежнему считался важнейшим дипломатическим форпостом, подобно тому, как Куба и Сорника считались важными военными плацдармами.

Анна попыталась объяснить сотрудникам посольства, что потеря Сорники не нанесет Советскому Союзу особого ущерба, ведь у него останется Куба. Зачем им вообще какая-то Сорника?

— Из Сорники мы можем оказывать поддержку народам Гондураса, Коста-Рики, Панамы и Мексики в их освободительной борьбе, — возразили ей.

— И что вы будете делать потом в Мексике? Закроете границы, чтобы никто не убегал из страны? Америка уже десять лет безуспешно пытается остановить поток иммигрантов оттуда. Вы сделаете это за них. Но американцы не настолько умны, чтобы это оценить. В результате вы получите полномасштабную войну.

— Нам не нужна полномасштабная война. Это не входит в наши планы.

— Но вы все равно подойдете к ней, как слепой, гуляющий над пропастью. Не волнуйтесь, Рабинович избавит вас от лишних хлопот. И когда вы приползете к нему сдаваться, он, возможно, утратит бдительность, и тогда мы наконец сможем его убить, чтобы не дать ни одному идиоту возможности снова использовать его в своих целях.

Когда поступили известия о разгроме хваленых советских боевых вертолетов в небе Сорники, посольство погрузилось в тягостное молчание. И только один женский голос выводил задорную мелодию русской песни, которой когда-то научила певунью мать.

Министр культуры Сорники полковник Падриль Остонсо находился в Вашингтоне на писательской конференции. В самый разгар дискуссии его срочно позвали к телефону. Он вышел из зала под гром аплодисментов своих коллег.

— Мы не можем избавиться от чувства стыда за Америку, — сказал один из писателей, автор нашумевшего романа о похищении американских атомных секретов. — Нам стыдно за свое оружие, за свои танки, а главное — нам стыдно за людей, которые из них стреляют. Не знаю, удастся ли нам когда-нибудь избавиться от этого чувства стыда перед человечеством за то, что происходит сегодня. Единственное, что нам остается, это молиться за нашего брата Падриля Остонсо и выразить ему свою поддержку аплодисментами.

Полковник Остонсо поблагодарил коллегу от лица всех борющихся писателей Сорники и подошел к телефону. В качестве министра культуры он курировал писателей и две тюрьмы строгого режима, в которых содержались несогласные с политикой Народного Совета.

Писатели, разделявшие чаяния народа, пользовались народной поддержкой и поэтому получали от государства квартиры. Те же, кто выступал против народа, такой поддержкой, естественно, не пользовались и были вынуждены сами заботиться о себе. Если им это удавалось, министерство культуры выясняло, кто оказывает им помощь. А поскольку ни один из писателей не имел права заботиться о себе без разрешения государства, они объявлялись тунеядцами и попадали в тюрьму.

• Предыдущая
• 38/58
• Следующая