Рождение Дестроера - Мэрфи Уоррен - Страница 20

• Предыдущая
• 20/38
• Следующая

Одна нога была в гипсе. Римо провел рукой вверх по теплой и еще влажной шине. Грудная клетка была тоже загипсована. Это хуже. Если сломать гипс – останется улика. Надо попытаться подлезть под гипс, только очень осторожно…

– Эй, приятель, – раздался слабый голос Макклири. – Ты бы хоть сначала удостоверился, кто перед тобой.

– Заткнись, – сказал Римо.

– Я напал на след Максвелла.

– Ладно, ладно. Сейчас…

– О'кей. Хочешь прикончить меня, ничего не узнав о Максвелле, – это твое личное дело. Но мне кажется, что тебе придется-таки сломать гипс, а это уже хуже – улика.

Ну почему он не замолчит? Почему он не замолчит? Как же его убивать, если он при этом разговаривает и прекрасно понимает, что происходит? Римо осторожно, дабы не повредить гипс, убрал руки. Он попытался заставить себя засунуть их обратно и не смог.

– Я знаю, как лучше, – сказал Макклири.

– Заткнись.

– Иди сюда, – сказал Макклири.

Римо взглянул на лежащую руку с крюком. Она была свободна, не в гипсе. Ага, Макклири наверное собирается шибануть его сверху крюком, когда он наклонится. Ладно, пускай попробует. Тогда, во всяком случае, будет легче раздробить ему шейные позвонки, вытащить пару трубок, а там будь что будет.

– Хорошо, – согласился Римо и наклонился к Макклири, готовясь правой рукой отбить удар крюка.

Даже лицо Макклири было в бинтах, виднелись только губы.

– Насчет Максвелла. Я не успел пробиться до самого верхнего эшелона, добрался только до типа по имени Норман Фелтон. Ему принадлежит квартира, откуда меня вчера выкинули. Фелтон – промежуточное звено, он связан с Максвеллом, это наверняка. Мафиози его знают. Многие говорят, что именно он «отвечает за убийства». А про Максвелла, наверное, знают только главари. Поэтому мы и не можем к нему подобраться.

Крюк оставался неподвижным. Римо следил за ним краем глаза.

– С глазу на глаз мне удалось побыть с этим Фелтоном только минуту. Это с его балкона меня выкинули. Чертов крюк зацепился за диван, когда он со своими головорезами набросился на меня. Одного из них я все-таки, кажется, успокоил…

Римо заметил, что крюк начал подниматься. Он было приготовился отразить удар, но крюк вновь опустился на постель.

– Его гориллы появились прямо из стен. Если окажешься там, внимательно следи за стенами: они обитаемы и могут сдвигаться в любом направлении. До того, как они выскочили, я уже было прижал Фелтона к стеклянным дверям на лоджию. Он перепугался, но не на столько, чтобы заговорить. Попроси, чтобы тебе прислали специальные препараты для развязывания языка, он вряд ли расколется под болью. Фелтон богач, он уже давно миллионер, и это служит отличным прикрытием: к богатеям с расспросами особенно не пристают. Не похоже, чтобы местные полицейские знали, чем он на самом деле занимается. Его, по-моему, по-настоящему волнует только одно – дочь Цинтия. Она студентка, учится в Бриарклиффе, в Пенсильвании, там дорогой колледж. Весьма престижное заведение. Вряд ли она знает, чем зарабатывает ее папочка на жизнь. Подумай, как можно ее использовать. Она единственное слабое место Фелтона, и можно попробовать сломать его через нее.

Крюк вновь подвинулся, но ненамного, и застыл.

– Видишь, как я влип, а ведь с самого начала чувствовал, что не стоит связываться с Максвеллом. Фактов было мало. В нашем деле это смерть. Но сверху надавили… А теперь тебе придется доводить все до конца. Не представляю, как ты это сделаешь. Попробуй придумать что-то, что не пришло мне в голову. Может быть, я действовал чересчур прямолинейно. Взял было его за жабры, а теперь – видишь… Удачи тебе, Римо. Попроси кого-нибудь заказать поминальную молитву по мне.

Римо повернулся и направился к двери.

– Куда? – прошипел Макклири. – Сперва сделай то, за чем пришел!

– Нет, – отказался Римо.

– Ради Бога, Римо! Ты должен! Они накачали меня лекарствами, и двинуться я, как видишь, не могу. Ты правильно придумал: ребро в сердце – и все. Римо, Римо!

Дверь палаты четыреста одиннадцать тихо закрылась за Римо, и все стихло, кроме еле слышного поскребывания крюка по гипсу.

Уже несколько часов Римо сидел в этом баре. Давно ушла, невнятно пробормотав что-то о муже, его знакомая из приемной госпиталя. Бар опустел. Он продолжал жить в одиночестве. Время от времени Римо кивал головой, и бармен молча наливал очередную порцию. Лежащие на стойке рядом с локтем Римо деньги намокли от пролитого виски. Бар был душноват, хотя и казался слишком большим и слишком пустым.

Бармен периодически начинал жаловаться на то, что дела пошли хуже после того, как закрылось расположенное по соседству кабаре. Бар был задуман как туристский, а теперь нужно было переориентироваться на обслуживание местной клиентуры, то есть, кроме всего прочего, снижать цены. Это вконец разорило бы хозяина, он и сейчас уже не мог угостить за счет заведения заслуживающих того посетителей, как это было принято в Нью-Джерси.

Госпиталь был в десяти кварталах отсюда. Не следовало бы здесь задерживаться, да еще так долго, и уж тем более не надо было пить. Но Римо сидел и пил, и собирался еще сидеть и еще пить, а потом – купить бутылку и отправиться в какой-нибудь гостиничный номер.

Кивок головы – и стакан наполнила очередная двойная доза импортного канадского виски. Нет, не стоит идти в гостиницу. Будем пить здесь до потери пульса, до тех пор, пока не исчезнут мысли и чувства. А потом он наверняка что-нибудь натворит, его, само собой, арестуют и, может быть, даже засадят в тюрьму. А там КЮРЕ быстренько его отыщет и положит всему конец…

Мешкать они не станут, скорее всего придумают что-нибудь наподобие электрического стула, и тогда упокой, Господи, его душу. Римо опять кивнул, опять наполнился стакан, и опять уменьшилась стопка влажных долларов у локтя, и часы над стойкой показывали час дня, а может быть, ночи, черт его знает.

Там, за окном, светило солнце, слишком много солнца, и ходили люди. Людям нужен свет, люди – дневные животные? А виски хорошее, делает свое дело.

– Виски, – пробормотал Римо себе под нос, – может содержать не влияющие на его вкус частицы цианистого калия, стрихнина и других не слишком полезных веществ.

– Что, сэр? – переспросил бармен.

– Ядохимикаты.

Бармен, благородная седина которого придавала ему вид разорившегося итальянского графа, недовольно ответил:

– Нет, сэр, это первоклассная вещь. У нас не принято разбавлять или смешивать. Виски, что вы пьете, – самое лучшее.

Римо поднял стакан.

– За самое лучшее. За Чиуна.

– За что, сэр?

– Возьми деньги.

– Все, сэр?

– Нет, за очередную порцию.

Бармен повиновался, сделав неуклюжую попытку прихватить пару лишних бумажек. В Фолкрофте он бы получил «двойку».

– Что, сэр?

– Налей.

– Вы еще и это не выпили.

– Выпью, выпью. – Может, убить бармена и оказаться в безопасности, в тюрьме? На всю жизнь. Жизнь? Жизнь. Но ведь КЮРЕ не остановят и тюремные стены. Нет. Он не может предать команду. Команду надо защитить любой ценой.

– За какую команду вы играли, сэр?

– За самую лучшую. – Чертов табурет, такой высокий! Римо ухватился за стойку. Никто ни разу не прошел через линию защиты в центре. Там стоял я. И потерял три зуба, но никто не мог прорваться. Ха, ха! До сегодняшнего дня. Я сам раскрыл ворота настежь. Римо, Римо, какой же ты умный! Я никогда не подозревал, что я такой умный. В эти ворота теперь-то они все и полезут.

– Ага, – сказал бармен и снова попытался стащить пару бумажек. До чего же морда у него противная – итальянская, кажется. Не шотландская, не ирландская, не индейская, не немецкая… Какие еще там морды бывают? А! Безобразные, как у Римо.

Римо вспомнил одну из лекций в Фолкрофте:

Итальянцы: мнение обо всех итальянцах, как о криминально ориентированной нации, не должно вводить в заблуждение оперативный персонал КЮРЕ. Итало-американцы на душу населения имеют самый низкий показатель преступности по США в сравнении с другими этническими группами. Картину искажает существование организованных преступных групп и участие в них отдельных представителей итальянской нации. В этой этнической группе существует, однако, такая историко-культурная традиция, как недоверие и негативное отношение к властям, что реально проявилось в США в сороковые годы нашего столетия. Истоки этого явления следует искать в национальных особенностях психологии выходцев с Сицилии, народ которой долго находился под гнетом различных иноземных захватчиков. Образ «итальянца-бандита» создан благодаря освещению средствами массовой информации преступной деятельности группы итальянцев (менее 300 человек), находящейся в верхнем эшелоне организованной преступности.

• Предыдущая
• 20/38
• Следующая