Гены-убийцы - Мэрфи Уоррен - Страница 5

• Предыдущая
• 5/34
• Следующая

— Вы мне не поверите, но дело в том, что меня посетила плохая мысль.

Римо стоял у телефонной будки в центре Портленда и посматривал на часы. Делал он это не для того, чтобы узнать точное время, а для того, чтобы быть уверенным, что начальство не напутало со временем. В одной руке у него была десятицентовая монета, в другой бумажка с телефонным номером. Он плохо разбирался в кодах, которые нужны только тем, кто их придумывает. Римо подозревал, что в каждом разведывательном агентстве или секретной службе работает сотрудник, свихнутый на кодах. В его выдумках никто не может разобраться, за исключением таких же, как он, типов, часто из враждебной службы. «Свихнутые» делали свои коды все более и более сложными, чтобы другие «свихнутые», работающие на противника, не могли в них разобраться.

Те же, кому этими кодами приходилось пользоваться, испытывали немалые затруднения, ломая над ними голову. Если Римо правильно понял начальство, то третья цифра в номере означала количество звонков, после чего нужно положить трубку и перезвонить, а четвертая цифра означала время выхода на связь. Третьей цифрой была "2", четвертой — "5".

Римо мысленно заключил с самим собой пари: три против одного, что ему не удастся дозвониться.

В будке телефона-автомата торчал человек в шляпе и очках. На руке у него висела тросточка.

— Сэр, — обратился к нему Римо, — я тороплюсь. Не могли бы вы позволить мне позвонить?

Мужчина покачал головой и попросил собеседника на другом конце линии продолжать, поскольку ему некуда торопиться.

Римо повесил трубку за него и зажал его голову вместе со шляпой между будкой и стеной. Очки оказались у мужчины на лбу. Он стонал, но не мог сказать ничего членораздельного, так как челюсть у него отвисла и не желала становиться на место. Из будки до случайных прохожих доносились звуки, возрождающие в памяти их переживания в кресле дантиста.

Римо набрал номер, выслушал два гудка и набрал номер вторично. Он не сомневался, что из этого ничего не выйдет.

— Да, — сказал кислый голос. Вышло!..

— Простите, — сказал Римо типу в очках и с тросточкой, ослабив нажим, — но вам придется уносить ноги. У меня приватная беседа. Благодарю.

Он отдал мужчине тросточку и посоветовал побольше двигать челюстью, чтобы снять боль.

— Кто это был? — спросил голос в трубке.

Голос принадлежал Харолду В. Смиту, главе КЮРЕ — человеку, который, с точки зрения Римо, слишком беспокоился о всяких мелочах.

— Прохожий.

— Подобные разговоры не следует вести в общественном месте.

— Я один. Его больше нет.

— Вы его убили?

— Чего ради? Ладно, выкладывайте.

— Вам не следует оставлять вокруг столько трупов.

Римо быстро записал эту фразу в книжечку. Новая система передачи заданий подверглась упрощению, чтобы стать более понятной. Буквы заменялись словами, а слова в соответствии с сеткой у него на карточке заменялись другими словами; предполагалось, что так он сможет быстро расшифровать кодированное послание, звучащее для любого другого полной абракадаброй.

Карточка и карандаш были наготове. Расшифровка состоялась.

— Что мне делать в Альбукерке?

— Я еще не передал задания, — сказал Смит. — Теперь передаю...

— Идиотизм... — пробормотал Римо.

— Синие животы, «Бостон Глоб», 19 и зебра. Записали?

— Ага.

— Смысл ясен?

— Нисколько, — ответил Римо. — Полный туман.

— Хорошо. Пятьдесят четыре танцора ломают три шпонки.

— Понял, — доложил Римо. — Буду на месте.

Он повесил трубку и сунул кодовую карточку в задний карман. Карточка походила на банковский календарь с невиданными процентами по кредитам.

Встреча со Смитом должна была состояться в бостонском аэропорту Логан.

Чиун сидел в «тойоте». Поэма о королевской любви была отложена. Как можно творить прекрасное, когда Римо кормит автомат монетками?

— Мы едем в Бостон, — сообщил ему Римо.

— Это на другом краю вашей страны?

— Правильно.

— Как же мне писать, когда мы мечемся с одного конца на другой?

По пути в Бостон он семь раз заводил разговор о том, что истинный художник не в состоянии творить во время путешествия, что, не будь путешествий, он бы уже закончил свое произведение, что лучшего момента для творчества не придумаешь и что он уже не повторится. Если бы не перелет с неизбежным хаосом, у него была бы готова книга. Теперь с этой мечтой придется расстаться навеки. А все из-за Римо.

Чиун оговорился, что не в его привычках клеймить ближнего. Просто надо расставить все по местам. Он не обвиняет Римо, но Римо мог бы с тем же успехом сжечь рукопись Чиуна — рукопись, превосходящую, возможно, творения Вильяма Шекспира, знаменитого писателя белых. Чиун упоминал знаменитых белых писателей по той причине, что если бы он привел в пример Чон Я Гена, то Римо обязательно спросил бы, кто это такой. Римо не стал спрашивать, кто такой Чон Я Ген. Зато человек с улыбкой до ушей, в клетчатом костюме и с часами на золотой цепочке, извинившись, что подслушал чужой разговор, попросил любезного джентльмена в кимоно ответить ему, кто такой Чон Я Ген. Ему хотелось заполнить пробел в своем образовании.

Римо легонько плеснул в лицо любопытному его же недопитый компот из пластмассовой чашечки; как он ни старался, чашечка при этом треснула.

Больше никто за весь полет над Северо-Американским континентом не интересовался, кто такой Чон Я Ген.

Римо так и остался в блаженном неведении.

В аэропорту Логан Чиун продекламировал отрывок из сочинений Чон Я Гена:

О, цепенеющий цветок,

Изгибающийся вкрадчивым утром!

Пусть утихнет ветра дуновение,

Шалость последнего вздоха жизни.

— Вот что такое Чон Я Ген! — гордо заявил он.

— Сентиментальная чушь.

— Ты — варвар! — Голос Чиуна прозвучал резко и визгливо, еще более раздраженно, чем обычно.

— Просто если мне что-то не нравится, я этого не скрываю. Мне наплевать, что Америка, по-твоему, отсталая страна. Мое мнение ничем не хуже, чем любое другое. Любое! Особенно твое. Ты всего-навсего убийца, такой же, как я. Ты ничем не лучше.

— Всего-навсего убийца? — вскричал Чиун с ужасом и замер.

Полы его легкого голубого кимоно затрепетали, как листва дерева, потревоженная ветерком. Они стояли у входа в аэропорт.

— Убийца?! — снова взвизгнул Чиун по-английски. — Стоило ли заливать мудрость десяти с лишним тысяч лет в негодный белый сосуд, если он после этого имеет глупость называть ассасина просто убийцей! Бывают просто поэты, просто цари, просто богачи, но просто ассасинов не бывает.

— Просто убийца, — повторил Римо.

Люди, торопящиеся к нью-йоркскому рейсу, останавливались, заинтересовавшись перепалкой. Руки Чиуна были вознесены к потолку, развевающееся кимоно напоминало флаг в аэродинамической трубе.

Римо, чья невозмутимость и мужественный облик, как всегда, делали беззащитными большинство женщин, возбуждая в них желания, о которых они за минуту до этого не подозревали, еще больше посуровел и огрызался как дикий кот.

Спор получился на славу.

Доктор Харолд В. Смит, известный как директор санатория Фолкрофт «крыши» КЮРЕ и хранилища гигантского массива компьютерной информации, посмотрел поверх аккуратно сложенной «Нью-Йорк Таймc» на спорщиков, один из которых был ассасином — карающей рукой КЮРЕ, а другой — его азиатским наставником, и пожалел, что избрал для встречи людное место.

Организация КЮРЕ была тайной, лишь одному ее сотруднику — Римо — разрешалось убивать, и только Смит, очередной президент США, и сам Римо знали, чем занимается организация. Чаще всего КЮРЕ отказывалась от задания, если возникала опасность разоблачения. Для нее секретность была гораздо важнее, чем для ЦРУ, потому что ЦРУ была структурой, имеющей законное право на деятельность. КЮРЕ, напротив, была создана в нарушение Конституции.

Сейчас, трясясь от волнения, Смит наблюдал за наемным убийцей, вслух разглагольствующим насчет убийц. На случай, если это не привлечет достаточного числа любопытных, рядом с ним находился Чиун, Мастер Синанджу, последний отпрыск более чем двухтысячелетней династии безупречных убийц-ассасинов, в кимоно, с раскрасневшимся пергаментным личиком, и испускал пронзительные вопли. Насчет убийц. Смиту очень хотелось завернуться в «Нью-Йорк таймс» и исчезнуть.

• Предыдущая
• 5/34
• Следующая