Мир по дороге - Семенова Мария Васильевна - Страница 32
- Предыдущая
- 32/72
- Следующая
– Да благословит вас Богиня, Пот Отирающая, – обратился к ним Волкодав. – Скажите, почтенные, где мне здесь найти внука госпожи Мицулав?
Десяток рук сразу указал ему направление – за большую старую осыпь.
– Там он… вместе со своим Рыжим. Третий день сидит, не уходит.
– Погляди заодно, где уже этот аррант, скоро ли наконец испытает свою машину и к нам выйдет, – добавил другой. – Нас-то он страже велел палками гнать, чтоб не мешали.
Волкодав поблагодарил трудников и обошёл битые глыбы желтоватого камня, заросшие кустарником и травой. Горная стена возносилась к небесам тремя громадными уступами. Нижний был почти сглажен, укрыт плащами осыпей, давними и совсем свежими. Верхний, упиравшийся в облака, источенный непогодами, казался стеной полуобрушенной крепости, возведённой давным-давно, может, во времена Среброволосых, а может, ещё раньше. Голубая воздушная дымка окутывала древние башни, там, наверху, неумолчно гудел ветер, выводя печальный напев об ушедших временах, о давно забытых героях, о былой славе…
Пёс вправду оказался тёмно-рыжим, с заметной сединой на морде и возле ушей. Предки, пасшие халисунских овец, наградили его густой длинной шерстью, падавшей мягкими шнурами почти до земли, зато масть была словно из дар-дзумских гончарных печей. Он сидел на длинной цепи, тянувшейся из-под тяжёлого, не выдернешь, валуна. Видимо, предполагалось, что он должен был охранять палатки, видневшиеся ближе к стене. Подле пса, крепко обняв его за шею, съёжился темноволосый мальчишка. В двух шагах стоял рослый стражник и, похоже, уговаривал Ирги отойти. Небось давно увёл бы его силой, но стоило придвинуться ближе, как Рыжий молча скалил клыки, и мужчина поспешно отступал на прежнее место.
Стражников, как успел уже понять Волкодав, в Дар-Дзуме нанимали не из местных, чтобы не встали за своих против вейгила. Но этот почему-то по своей воле пытался сделать то, что было поручено Волкодаву.
На другом конце поляны, в десятке саженей, возился с какой-то машиной ещё один воин. Длинный хобот устройства смотрел как раз туда, где сидели Ирги и Рыжий.
Ещё чуть подальше, у коновязи, перебирали ногами три лошади под богатыми сёдлами. Им что-то не нравилось, они не хотели здесь оставаться. Всех тревожнее ржал горбоносый жеребец золотой масти. Бахрома расшитого чепрака металась по его крупу.
В это время откинулась входная занавесь самого большого шатра, и наружу стремительным летящим шагом вышел, почти выбежал голоногий аррант. Даже будь он иначе одет, даже если бы он принял обычай носить бороду и усы, Волкодав по одной этой походке немедля определил бы в нём сына Аррантиады. И притом высокоучёного. Арранты считали, что бодрость движений свидетельствует о проворном рассудке.
На руках у Кермниса Кнера были толстые кожаные рукавицы. Он бережно нёс большой стеклянный сосуд, почти до краёв полный бурого, с жирными переливами, студня. Студень тяжело колыхался, распространяя запах земляного масла, вываренных костей и ещё чего-то столь же противного.
Снова зашевелилась входная полсть. Из шатра, немного отстав от арранта, выбрались трое, одетые по-саккаремски. Взгляд Волкодава сразу выделил одного. Стройный, тонколицый мужчина в чёрном кафтане мимоходом хлопнул по шее золотого коня. Жеребец испуганно шарахнулся, заложил уши…
Ни один венн не стал бы доверять человеку, от которого так вот шарахается его собственный конь.
Аррант между тем вытряхнул студень в приёмный раструб машины. Воин двумя руками принялся крутить тугой вороток. Так, словно взводил большой самострел. Нетерпеливо сбросив рукавицы, Кермнис Кнер щёлкнул кресалом и поджёг длинный фитиль.
– Отойди, Захаг, или как там тебя! – крикнул он стражнику, всё пытавшемуся столковаться с Ирги. – И ты оставь пса, пострелёнок, последний раз говорю!
Пёс, чуя опасность, поднялся, в груди глухо зарокотало. Ирги только крепче вцепился в косматую шерсть и отчаянно замотал головой. Трое зрителей засмеялись.
– Ну, как хочешь… – пробормотал аррант и тронул за плечо приставленного к машине. – Давай!
Стрелок взял прицел, потянулся за фитилём…
Волкодав не особенно понял, как именно должна была сработать машина, но то, что мальчишке и псу грозило что-то скверное, сомнению не подлежало.
Он шагнул вперёд и встал прямо перед хоботом, готовым извергнуть неведомую гибель.
– Ты что творишь! – по-аррантски сказал он Кермнису Кнеру.
Тот недоумённо оторвал взгляд от устройства, за работой которого напряжённо следил. Вот уж чего он не ожидал от стоявшего перед ним лохматого дикаря, так это благородного выговора, более уместного не в саккаремском захолустье, а на спорах учёных.
– Ты не аррант, – сказал он, забыв от удивления правило разумной беседы: не утверждать очевидного.
Стрелок поспешно разжал руку, уже нашедшую спусковой рычажок.
– Ты похож на сегвана, – прищурился Кермнис Кнер. – Ты ездил в Аррантиаду с купцами или наёмником?
Волкодав хмуро ответил:
– Я не сегван. Я просто знал одного из славнейших в вашей стране.
– Эй! – раздражённо выкрикнул кто-то из зрителей. Молодым вельможам надоело слушать разговор на чужом языке. – Пошёл прочь, сын овцы! Не порти забаву!
А ты меня прогони, мог бы ответить Волкодав, но не ответил, поскольку ни один правильный венн не станет говорить с теми, кого, может быть, доведётся убить.
– Раз уж твой варварский ум сумел возвыситься до понимания языка учёности и поэзии, – не обращая на них внимания, кивнул Кермнис Кнер, – я расскажу тебе, неблагодарный сегван, что я творю. Вернее, что сотворил. Я изобрёл машину, способную прицельно метать заряды огня. Я назвал её «сифон», ибо она выталкивает горючую смесь сквозь узкую трубку. Полагаю, на полях сражений ей не будет цены. Это тебе не горшок с горящей смолой, наобум сброшенный со стены! Моя машина бьёт метко, как самострел в руках опытного стрелка. Я поджигал ею деревья и скирды соломы, но скажи, варвар, могу ли я с чистой совестью предлагать сифон боевым комадарам, ни разу не испытав против живого врага? Этот пёс никак не меньше человека, вставшего на четвереньки, значит, и гореть будет так же. Воин облачён в кожаные доспехи, он же – в густую шерсть, чем достигается примечательное, на мой взгляд, сходство. А мальчик… Я сто раз повторил ему, чтобы он бежал домой и не огорчал мать, но он не уходит. И что я, по-твоему, должен теперь делать?
Волкодав усмехнулся. Медленно и очень нехорошо.
– Ты ведь никогда не сражался, аррант…
На самом деле ему и с Кермнисом Кнером разговаривать совсем не хотелось, но по-другому, похоже, было нельзя, и он говорил.
– Кто обладает оружием мысли, тому незачем идти в бой, варвар. Разве учёный хозяин, которому ты служил, не преподал тебе этого?
– Если бы ты хоть со стороны видел битву, – гнул своё Волкодав, – ты не уподобил бы вражеского воина ничего не понимающей старой собаке, посаженной на цепь.
Было видно, что нетерпеливому изобретателю начал надоедать этот спор.
– Мне здесь неоткуда взять вражеского воина, – бросил он и, кажется, хотел дать приказ стрелку продолжать начатое, но венн сказал:
– Вели мальчику увести пса домой. Я встану там и покажу тебе, что бывает в бою.
– Согласен! – оживился аррант. И перешёл на саккаремскую речь: – Снимай ошейник со своего блохастого, пострелёнок, и ступай с ним домой!
Ирги вздрогнул и остался сидеть.
– Господин зодчий вернул тебе пса, малыш, – сказал стражник, которого называли Захагом. – Забирай его скорее и уходи!
Руки мальчика завозились в длинной пёсьей шерсти. Он никак не мог расстегнуть тяжёлый ремень.
– Эй, зодчий! – снова возмутился Нагьяр. – Ты отпускаешь злобную тварь, достойную смерти! Она изувечила моего побратима!
Волкодав смотрел на него даже без ненависти. Ненавидеть можно скверного и жестокого, но всё-таки человека. Особенно такого, которого когда-то было за что любить. Тот, кто пришёл посмотреть, как сгорит его непризнанный сын, человеком, по глубокому убеждению венна, называться не мог. Что можно испытывать к такой ошибке рождения, топчущей землю по явному недосмотру Богов?
- Предыдущая
- 32/72
- Следующая
