Разноцветные сказки - Зиедонис Имант - Страница 4

• Предыдущая
• 4/8
• Следующая

— И как ты только не боишься, что голова у тебя открутится? Вот так крутится, крутится, да и открутится, и в канаву закатится.

— Ха! — отвечал человек-Водочная Голова. — Никуда она не укатится. Голова — в канаву, так и я — с ней.

— Хорошо еще, — говорили ему, — что голова у тебя покрутится, покрутится да и встанет, как была — носом вперед. А что если вдруг не докрутится, встанет, а нос — сзади? Что тогда?

— У меня голова — не какая-нибудь дурья башка. У меня — не пустая башка, а водочная голова. Ей лучше знать, когда крутиться, когда остановиться, — отвечал человек, в голове которого плескалась водка.

Так и махнули на него рукой — разве такого переговоришь? Однажды возвращается народ из клуба, глядь: валяется в канаве человек. А голова у него — задом наперед, над галстуком — не нос, а затылок! Повернули беднягу, как надо. Но разве разберешь тут, как это — как надо, а как — наоборот? На спину положат, так нос в песок ткнется. Положат носом вверх — канавный человек на животе оказывается. Стали думать: а не повернуть ли голову обратно? Попробовали потихоньку да полегоньку — ничего не получается. А сильнее повернуть оно вроде и боязно — ну как человека погубишь, голову ему открутишь? Тут Водочная Голова еще водки попросил. Поднесли стопочку — и пошла опять у него голова кругом! Крутилась, крутилась и — стоп! — опять невпопад, нос вбок уехал.

— А ну тебя совсем! — сказали люди. — Сам справляйся, как знаешь. Надоело с тобой возиться! — И разошлись по домам.

Человек-Водочная Голова тоже поплелся домой: когда голова набекрень, то хоть край дороги виден, худо-бедно, но как-нибудь дотопаешь. Пришел к себе, приложился к бутылке, и голова, к счастью, встала на свое место. С тех пор не раз и не два встречали Водочного Человека, и всегда голова у него скособочена. С бутылкой он не расставался, и голова кружилась как безумная и останавливалась как ей только вздумается — то так, то сяк, а то и совсем наперекосяк.

Был у Водочной Головы мотоцикл, но права у него скоро милиция отобрала: как за руль садиться, если голова то скособочена, а то и вовсе задом наперед? Водочной Голове и дома было не легче. Жена никак не могла взять в толк, как накрывать на стол. Если голова у мужа задом наперед, то его приходилось усаживать спиной к столу, чтоб хоть рот был над тарелкой. А руки? Вот ведь незадача! Представь, что рот у тебя на затылке и попробуй ложку до рта донести — обязательно прольешь! Вот так и Водочная Голова никак не мог сам поесть, и приходилось жене с ложки его кормить. Частенько отца, как несмышленыша, кормили его собственные дети.

Водочная Голова строил лодки — профессия у него была такая. Если голова у него сидела на плечах по-людски, то и лодки получались нормальные: и нос и корма — все на месте. Но если голова была набекрень, то, хоть убей, не разберешь, где у лодки нос, а где корма. Так оно и шло: сегодня лодочный нос вроде бы на своем месте, а завтра — опять не поймешь где. Если голова у Водочного Человека была с косиною, как латышский пирожок со шпиком, то и лодку на воде заносило в сторону. Как ни правь, ее все равно вбок сносит. Поэтому Водочную Голову уволили с этой работы и стали думать, куда бы его еще пристроить. Наконец назначили колхозным пастухом. Да где там! Разве ему с коровами управиться! Сегодня он гонит коров все по кругу да по кругу, как заводной, вчера — только вперед, а завтра — только назад. Уж это как ей, свихнувшейся голове, вздумается.

Призадумалось правление колхоза — что делать? И решило так: человек еще молодой, на пенсию вроде рановато, какая-нибудь завалящая работенка всегда сыщется. Пускай поработает хоть пугалом в колхозном саду. Голова у него кружится? Кружится. Вот это и хорошо. Пускай она у него в вишневом саду без передышки кружится, чтоб скворцы там больше не кружили. А если еще на голову напялить крышку от котла или велосипедное колесо, а к нему подвесить порожние консервные банки, то они тоже закружатся, заблестят да забренчат, — вот и получится вроде бы карусель, и ни один скворец туда больше носа не сунет. Так и сделали, и Водочный Человек до сих пор стоит в саду. Голова кружится, банки бренчат, а скворцы больше не кружат — сад за версту облетают. Так он там и стоит. Если только не умер. Долго ли протянешь, если голова лишь и делает, что кружится?

Но Водочная Голова ничего — держался. Вот только нос у него стал синеть да краснеть, пока не сделался совсем лиловым. Во всей округе ни у кого не было такого лилового носа. Если такой нос обмакнуть в кувшине с белой сиренью, то она сразу лиловеет. Детям Водочной Головы незачем было бегать в магазин за чернилами — попроси только отца обмакнуть нос в стакане с водой: чуть подержал — и пожалуйста, готовы настоящие чернила. Взглянул как-то председатель колхоза на этот самый нос и его сразу осенило: а что если это — марганцовочный нос, то есть нос настоящего калия перманганата? Тогда, может, стоит перекупить у Водочной Головы нос и построить небольшой заводик по производству калия перманганата (ты-то наверняка знаешь, что такое перманганат калия — это те самые лиловые зернышки, которые растворяют в воде для полосканья, когда ангина)? Но Водочная Голова наотрез отказался отдать нос насовсем. Но взаймы иногда уступал: например, для больших маскарадов в доме культуры или для самодеятельного театра, если приходилось изображать на сцене пьянчужку.

Впрочем, иногда на Водочную Голову нападала стыдливость, и он пытался перекрасить свой лиловый нос. Но какая краска удержится на живом теле? И умываешься опять же каждое утро! Краска слезала, нос делался пятнистым и, в конце концов, лиловым, лиловым и только лиловым.

А потом с носом приключилось что-то уж совсем странное — он как-то покрупнел и округлился. И однажды — не помню, в какой праздник, — когда везде пестрело множество разноцветных воздушных шаров (одни бились на привязи, другие летали по ветру высоко над головами), — лиловый нос Водочной Головы заметил среди шаров лиловый шарик. Наверно, представил себе, что и сам он — тоже воздушный шарик или, наоборот, что тот шарик — тоже нос. Так или иначе, но он вдруг отделился от Водочной Головы и, радостно покачиваясь, полетел прочь.

«Нос! Мой нос!» — завопила Водочная Голова. И все кругом тыкали пальцами в небо и кричали: «Нос! Нос! Держите его! Верните владельцу!» Но носа так и не поймали. А сам человек-Водочная Голова вскорости умер. То ли сердце было слабое, сожженное водкой, то ли не снес он такого позора: подумать только — собственный нос сбежал! И человека не стало.

Кругом же стали поговаривать, что и от других пьяниц посбегали полиловевшие носы, а сами пьянчужки, мол, вскорости поумирали — будто это такая носимая болезнь. Но другие утверждали, что все как раз наоборот, — не носы, а сами пьяницы больны, потому носы от них и сбегают. Обладатели лиловых носов с тех пор носят небольшие наморднички, или, точнее говоря, небольшие наносники, чтоб нос не сбежал. Увидишь человека Лиловый Нос — спроси, почему он без наносника: ведь нос от него сбежит!

Однажды ночью в город вошел лес.

Люди даже не сразу поняли, что происходит: по улицам Пернавас, Ленина, Лубанас, по всем, по всем улицам к центру Риги, задыхаясь, несся запах бензина и звал на помощь. «Душат! — голосил он. — Со всех сторон обложили! Со всех концов города наваливается зеленый туман и до того пахнет хвоей и цветами, самым, что ни на есть взаправдашним лесом, — вопил он, — что всей городской гари просто дурно от такой невыносимой свежести!»

«Спасите!» — голосил чад и несся дальше.

Перевалило за полночь. Троллейбусы спешили в депо на ночлег и взахлеб делились друг с другом новостями: говорят, уже занята городская автобусная станция у Даугавы и все автобусы выведены из строя — в выхлопные трубы заполз зеленый мох. Автобусы покашляли, покашляли, да и заглохли. Троллейбусам — ничего, их лес не трогает, а останавливает только машины, которые тарахтят да чадят, здоровью вредят. А сейчас идет облава на такси и другие бензинные машины. Самосвалам учиняют настоящий допрос: кто сваливал в лесу отбросы, тряпки, склянки и жестянки? Допрос ведут можжевельники — цепкие ребята. И память у них цепкая. Все помнят: кто ягоды рвал вместе со стеблями, кто сердца и дурацкие надписи на деревьях вырезал, бересту срывал, кору обдирал, бил о стволы бутылки? Но главное — номера машин, которые утюжили лес, корежили корни, дышали лесу в лицо бензином.

• Предыдущая
• 4/8
• Следующая