Михаил Ульянов - Марков Сергей Николаевич - Страница 24

— Надо думать — мы же их незадолго до того освободили от фашистов.

— Не жизнь была, а сказка! По крайней мере, нам, полуголодным, так казалось. Рассыпались друг другу в комплиментах, всем восхищались… Но ходить по улицам Варшавы разрешалось только пятёрками, на которые всех нас разбили. Одну из пятёрок возглавлял я.

— Вам было-то всего двадцать пять лет, за что такая честь?

— Стукачом не был, на НКВД, МГБ не работал. Был членом партии, в пятьдесят втором вступил. Кстати, в Польше было категорически запрещено говорить, что коммунист. Только — член профсоюза. Могу сказать, что в Польше в мою пятёрку входила Алла Петровна Парфаньяк.

— Так вы её сердце и руку завоевали, используя административный, так сказать, ресурс главаря пятёрки?

— Именно главаря. Распалась наша пятёрка в миг, едва вышли из гостиницы. Народ тогда уже понемногу начинал привыкать к новым реалиям, тем более будучи за границей. Хотя, конечно, друг за другом наблюдали, к разговорам прислушивались. А у Аллы в Варшаве жила родная тётка. Пережила всю войну, очень хорошая, добрая женщина. И вот Алла — воля у неё уже тогда была ого-го! — настояла на том, чтобы мы к ней поехали. Хотя я возражал, говорил, что она с ума сошла… И вечером поехали. Город производил какое-то нереальное страшное впечатление, будто декорации: почти сплошь руины. Приехали, помню, на такси к тёте. Она счастлива была, угостила какой-то ветчиной тонкой… Это был большой риск для нас. И потом уж завалились ужинать большой компанией — Галина Львовна Коновалова была, Юлия Борисова…

У «Белоруссии» в красном «фиате» нас поджидали друзья — однокашница Лены по Полиграфическому институту Мария, дочь Элеоноры Беляевой, бессменной ведущей телевизионной передачи «Музыкальный киоск», и муж Марии, Сергей Миронов, проработавший несколько лет в международном отделе ЦК КПСС и командированный в Италию секретарём посольства СССР. Сергей с Машей в Италии жили уже почти год. Мы обнялись, расцеловались.

Решили выпить вина за встречу — Сергей привёз огромную оплетённую бутыль.

— Впервые в отпуск выбрались, Енот! — сетовала Маша, вспомнив Ленкино институтское прозвище (из-за её зелёной дубленки с пышным енотовым воротником, сшитой в закрытом цэковском ателье на Кутузовском проспекте, где привыкли к соболям и норкам, — но Ульянов своей дочери этого позволить не мог). — Вот, стрижку сделала, ничего? Почти семьдесят долларов отдала, если лиры перевести. А как тебе мои древнеримские босоножки? Последний писк!.. А сарафан? На сейле в Милане взяла, на Via Montenapoleone лучший в мире шопинг!..

Разговор подруг, одна из коих жила, как тогда говорили, в «Совке», а другая с мужем в долгосрочной загранкомандировке в капстране, оригинальностью не отличался. Мы с Мироновым решили не мешать жёнам и до отхода «Белоруссии» погулять по набережной.

— Наши, знаешь, как реагировали, когда я сказал, что на встречу с Ульяновым еду? Посол сразу: Миронов, привези его хоть на полчасика к нам в Рим, уговори выступить, благодарность тебе занесу! И женщины все: Ульянов, Ульянов!.. Жена поела говорит: я и тогда, когда Мордюкова в фильме «Простая история» рубанула: «Хороший ты мужик, Андрей Егорыч, но не орёл», не согласна была, кто ж тогда орёл, если не Ульянов?!.

— Что говорить, любит его народ.

— Хотя в принципе круиз ваш — Греция, Франция, Испания, Мальта, Турция — действительно круто, понимаешь?

— Понимаю.

— А у нас в посольстве тоска, на самом деле, смертная. Каждый день одно и то же.

— Главное, отношения-то с Машкой у вас нормальные? Не ругаетесь?

— Как тебе сказать… Сыну бы не пожелал жениться на дочери знаменитой телеведущей. И вообще известного человека.

— На меня намекаешь?

— Тебе как в семье Ульяновых?

— Да мы, в общем-то, отдельно от родителей живём, пока на даче… Не ответишь одним словом.

— Короче, счастлив. Мечта сбылась и никаких больше желаний?

— Желаний уйма. Гораздо больше, чем до круиза. Времена новые грядут. Перестройка, гласность. Чернобыль, опять-таки…

— Чернобыль. Если б ты читал, что итальянские, да все европейские газеты писали! Конец света… У меня действительно ощущение, что это как залп «Авроры». Начало конца. Империи. Интересно, как Михаил Александрович ко всему этому относится?

— К Горбачёву? С воодушевлением. Как истинный закалённый партиец колеблется с линией партии.

— А ёрничаешь ты напрасно. Ты в курсе, что, если бы не он, тебя бы не пустили сюда, в этот круиз?

— Догадываюсь. Знаю, что он ходил на Старую площадь.

— Он не просто ходил… Помнишь, ты меня просил узнать, почему тебя в капстраны не пускают? Я ничего тогда не смог сделать — стена. Оказалось, компромат на тебя. Притом как бы по наследству, от отца твоего фрондирующего. Да и ты там со своими француженками, доминиканками, пьянками-гулянками на Кубе, в Венгрии, в ГДР… Ульянов, ребята говорили, час сидел у нашего шефа. И документы и на отца, и на тебя забрал.

— Как это забрал? Такое возможно?

— Он такой человек, что для него всё возможно. Да и времена уже в самом деле начинаются другие. А он не говорил тебе?

— Как-то так, между прочим… И на отца моего?

— Не на моего же. Не себе лично забрал, естественно, а как бы дезавуировал.

— Дезавуировал?..

Сваты… Деликатная и каверзная тема.

«Королевский брак!» — возликовал отец, когда я сказал о нашей с Еленой Ульяновой помолвке (подали заявление в загс и нам назначили дату свадьбы — через два месяца, как положено, «чтобы проверили чувства»), и бахвалился этим перед встречными и поперечными (в буквальном смысле слова: например, Анатолием Поперечным, его приятелем, известным поэтом-песенником, автором «российского славного птаха») в ЦДЛ, Союзе писателей, Литфонде и т. д. Но сразу, с первой минуты засквозила и некая ревность, сопутствовавшая их отношениям впоследствии, до самого конца. Ревность со стороны моего отца. Самому себе всю жизнь мешавшего и вредившего («Тебя первого и надо было при Сталине поставить к стенке, Лёшка, как вредителя! — говаривал его лучший и чуть ли не единственный друг писатель Владимир Дудинцев, автор нашумевших романов „Не хлебом единым“ и „Белые одежды“. — Какого рожна ты на трибуну полез, а?! У тебя ж творческий вечер на телевидении был запланирован, но ляпнул ты, что фамилия Ленина на самом деле Бланк и он немецкий шпион, и теперь накось вот, выкуси — телевидение! Помолчать не мог?..»). Человека ярчайшего. Яростного. Азартного. Прирождённого оратора, не уступавшего порой, по мнению тысяч людей и всего Союза писателей СССР, в искусстве риторики даже диктаторам: Ленину, Муссолини, Кастро (с которым его сравнивали из-за темперамента и редкой в шестидесятые годы бороды).

Алексей Марков, Михаил Ульянов. Два русских мужика. Марков появился на свет в семье бедняков, вдобавок угодившей под «красное колесо» геноцида русского народа, истребления казачества. Семья Ульяновых была ближе к середнякам. Отец Алексея умер от организованного властью голода, мать с детьми ушла в Дагестан, где можно было прокормиться, работала уборщицей. Алексей воспитывался в детском доме. Окончил педучилище, преподавал в аулах на кумыкском языке русский и литературу. Был призван в армию, прошёл войну. Ульянов — см. выше. Маркову достался ораторский дар от матери, от природы. Ульянов, в юности косноязычный молчун, сперва сам настырно, упрямо, потом с помощью преподавателей театрального училища и книг, которые зачитывал до дыр, до упаду избавлялся от сибирского говора, учился говорить, выступать. Марков — натура увлекающаяся, с головой, с потрохами, всем существом своим, которому тесно в своей собственной оболочке, притом увлекающаяся чем угодно — от красивых женщин (и внебрачных детей) до бильярда, от рыбной ловли до полётов на воздушном шаре, от судебного разбирательства с ООН по поводу «чёрных дыр в атмосфере» до непримиримой борьбы с хамством продавщицы овощного магазина, от открытых, «с поднятым забралом», выступлений против ввода войск в Чехословакию и советской власти вообще до зависти соседу, привёзшему из Румынии рубаху в петухах, от национального масштаба поэм «Михайло Ломоносов», «Ермак», «Пугачёв» до эпиграмм на приятелей, собратьев по литературному цеху, остроумных, но порой грубо оскорбительных… Ульянов — предельная, порой и запредельная сосредоточенность, самоограничение, самоконтроль, сдержанность, отсутствие каких бы то ни было излишеств и вообще всего, что могло бы отвлечь от профессии…