Сибирская амазонка - Мельникова Ирина Александровна - Страница 77

• Предыдущая
• 77/86
• Следующая

– Ладно тебе зубоскалить, – сконфузился Алексей. – Сбежала и сбежала! Словно в воздухе растаяла!

– Не ты – первый, не ты – последний, – глубокомысленно, но с едва заметной тоской заметил Константин. – Великая она мастерица за нос водить. Голову так заморочит...

Он не успел закончить фразу. Лязгнул затвор, и в проеме дверей возникли фигуры двух дюжих ратников. За их спинами маячили еще двое.

– Эге! – мрачно произнес Алексей. – Почетный караул пожаловал. Серьезные ребята! Ничего не скажешь!..

То, что Голдовский назвал «голгофой», на самом деле оказалось всего лишь невысоким нагромождением камней, на вершине которого возвышался грубый, сколоченный из отесанных топором деревянных плах восьмиконечный крест.

Чтобы пройти до него, пленникам пришлось миновать двор крепости. Конвоировали их все те же ратники, что водили узников на встречу со старцем. Были они широки в плечах и высоки ростом. Такие с медведем в одиночку сразятся и кедр вручную свалят. Поэтому не стоило даже вырываться, все равно далеко не убежишь...

Глаза на этот раз им не стали завязывать. Позволили, милосердные, в последний раз насладиться созерцанием неба, которое казалось сегодня по-особому голубым. Легкие перистые облака в зените подчеркивали немыслимую глубину небосвода. Безмятежно сиявшее солнце зависло над зубчатыми вершинами Шихана, обступившими скит с трех сторон. В такие дни кажется, что жизнь бесконечна. Но на этот раз другие, совсем не веселые мысли бродили в голове Алексея. К тому же мрачные тени от нависших над ущельем отрогов накрыли все вокруг своим покрывалом. Несмотря на самый разгар дня, во дворе было сумрачно и прохладно, пахло сыростью и тленом. «Интересно, разве можно хранить древние книги и образа в подобных условиях?» – подумалось Алексею, хотя вряд ли ратники не знали об этом. Наверняка устроили хранилище вне крепости, в более недоступном и сухом месте...

Он попытался отогнать от себя эти мысли. Совсем не то должно его сейчас занимать. Совсем скоро ему станут совершенно безразличны и древние святыни, и собственная судьба. Неважно, каким способом добьются этого ратники, но пусть все случится быстрее. Не так страшна сама смерть, как ее ожидание...

Алексей быстро огляделся по сторонам. Вавилова поблизости не наблюдалось. Поляков вздохнул. Хуже всего, что Ивана нет рядом. Не похоже, что ратники решили казнить всех узников одновременно. Или с Иваном все-таки успели расправиться раньше? Алексей попытался узнать о судьбе товарища у своих стражников. Но его конвоир справа, которого он осмелился потревожить вопросом, как и прежде, смолчал, лишь дернул требовательно за веревку, чтобы не докучал разговорами.

На этот раз их даже не удерживали за руки, но охраняли каждого с двух сторон. Хотя зачем надо было охранять? Укажи, куда следовать, сами дойдут, благо что до «голгофы» не больше двухсот шагов, половину которых они уже сделали. Сопротивляться? Бежать? И Алексей, и Константин прекрасно понимали, что это бесполезно. Высоченная ограда, крепкие, из цельных бревен ворота, отсутствие перекидного моста, свирепые рожи и крепкие кулаки стражников даже проблесков такого желания не вызывали.

Вели их к месту казни нарочито медленно. Вероятно, это было частью ритуала или обряда, а может, своеобразной пыткой, рассчитанной на то, что пленники сорвутся, бросятся на свою стражу или, наоборот, забьются в рыданиях, умоляя о пощаде? Алексей предпочитал об этом не думать, наслаждаясь последними мгновениями жизни.

Мрачные фигуры в черных балахонах с надвинутыми на глаза капюшонами молча стояли вдоль утоптанной тропинки, ведущей к «голгофе». Основание частокола, который тропинка обегала по периметру, густо заросло лопухами и гусиной травкой. В воздухе летал тополиный пух. Пушинки оседали на лицо и волосы, щекотали в носу. Казалось, закружила среди лета по-зимнему резвая поземка, и сердце Алексея мучительно заныло. Никогда больше не наступят для него зима, весна, осень... Никогда не увидит он Лизу, не узнает, кто родился у Тартищевых – сын или дочь?

Он с ненавистью посмотрел на ратников. Склонив головы, они провожали их туда, откуда никому нет возврата. То одна, то другая ладонь со сведенными вместе большим и указательным пальцами взмывали вверх, обнажая руки чуть ли не до локтя. Ратники неторопливо крестились, а их губы шептали что-то, вероятно, молитвы...

На душе Алексея было пусто и как-то звонко, что ли? Осталось совсем немного пройти до «голгофы», а страх вдруг улетучился. Точно так же не испытывает боязни засыпающий человек, хотя никто не знает наверняка, проснется ли он или забудется навеки. Да и сам сон, разве он не похож на смерть, которая отгораживает нас стеной забвения от всего сущего?

Алексей тряхнул головой, освобождаясь от тоскливых мыслей.

Гордо вздернув подбородок, он обвел высокомерным взглядом ратников веры. В отличие от них ему не надо прятать свое лицо и отводить глаза. Ему нечего стыдиться...

Правда, никто из ратников даже ухом не повел на столь явную демонстрацию бесстрашия. Ни звука, ни движения, ни малейшего признака любопытства в ответ и, как следствие, ни капли сочувствия...

Тогда Алексей перевел взгляд на Константина. Тот тоже посмотрел на него, и в его глазах промелькнула усмешка.

– Будь проще, Алеша, – процедил он сквозь зубы, – умирать надо без ложного пафоса.

Алексей покраснел. Константин определенно был прав. Даже сейчас нужно оставаться самим собой и не подавать виду, что ты думаешь о смерти, а значит, страшишься ее.

Он поискал глазами Евпраксию. Похоже, ее не было среди ратников. Зато он заметил две детские фигурки. У одного из юных ратников рука была в лубке, но он уже обходился без посторонней помощи и довольно резво перемещался по двору вслед за пленниками, пытаясь, как и все дети в его возрасте, в полной мере насладиться необычным зрелищем.

Конечно, это мог оказаться совсем другой, повредивший руку юный отрок, но что-то подсказывало Алексею, что он не ошибается. На самом деле это был тот самый мальчишка, которого прятало в бане семейство Шаньшиных. Но как быстро его поставили на ноги! В силу своего образования и профессии Алексей не слишком верил в сверхъестественные силы и чудодейственные снадобья. Результат, однако, был налицо, и ничем другим, как чудом, объяснить его было невозможно. Ведь чуть больше недели прошло с того момента, как мальчишка сиганул с моста. Алексей озадаченно хмыкнул. И правда, минуло всего девять дней, как их пароход отчалил от североеланской пристани, а сколько событий приключилось! Совершенно диких, противоречащих всякому здравому смыслу. Хотя это суждение годится разве что для них с Иваном – двух городских идиотов, вздумавших влезть со своим уставом в здешнюю жизнь и пойти наперекор ее законам и обычаям.

Влезли, наследили, что-то сломали, что-то и вовсе уничтожили... И неизвестно, как все это впоследствии аукнется. Для них однозначно: справедливо, хотя и жестоко. Но разве они были милосердны, пытаясь разрушить местные устои и давно сложившиеся отношения?

Один из стражников, тот, что слева, слегка толкнул его в спину, и Алексей тотчас забыл обо всем. Оказывается, они уже достигли основания «голгофы». К вершине вела каменистая, выбитая множеством ног тропа. У креста весь в белом стоял старец Василий, который так и останется для Алексея Иннокентием Владимировичем Голдовским. В руках он держал тяжелый золотой крест, точное подобие того, что возвышался над его головой. Рядом с ним, но чуть ниже и дальше стояли Евпраксия, Родион и еще один, совсем молодой ратник с редкой курчавой бородкой. Все трое держали в руках лестовки – старообрядческие четки и перебирали их, низко опустив головы. Но, в отличие от остальных ратников, капюшоны у них были откинуты. На голове у Евпраксии красовался неизменный черный платок, у Родиона и молодого ратника – войлочные, похожие на котелки, низко надвинутые на глаза шапки.

Скорбная процессия остановилась на мгновение и, повинуясь взмахнувшему рукой старцу, стала медленно, шаг за шагом подниматься на холм. Как Алексей ни приглядывался, он не заметил никаких приспособлений для производства казни. Не было сооружено виселиц, не виднелось колоды, на которую кладут голову, чтобы палач снес ее топором. Он не думал, конечно, что их сожгут на костре, все-таки это был варварский для девятнадцатого века способ казни, но кто сказал, что ратники живут в этом веке? Судя по всему, они до сих пор пребывают в своем разлюбезном семнадцатом! И все же он вздохнул с облегчением, когда не увидел выложенного соломой сруба из поленьев. Стоило только поднести свечу, и ничто уже не остановит путешествие твоей грешной души на небеса. Хотя это был бы лучший вариант для начинающего агента сыскной полиции. Обычно Иван пророчил им пребывание в преисподней, потому что служба у них такая, зачастую идущая вразрез с христианскими добродетелями.

• Предыдущая
• 77/86
• Следующая