Грех во спасение - Мельникова Ирина Александровна - Страница 85

• Предыдущая
• 85/108
• Следующая

Цэден тем временем перерубил бревно, и мост перекосился, завис правым углом над пропастью. Теперь он стал непригодным для переправы, и вряд ли среди казаков найдется смельчак, который пожелает рискнуть собственной шкурой, чтобы преодолеть его, однако ротмистр перебежал ко второму бревну, удерживающему противоположный край настила. Но если в первом случае его прикрывали кусты, то теперь он был весь на виду, и казаки тут же воспользовались этим и открыли по нему огонь. Им ответили Митя и Антон. И Маша поняла, что за птичка пролетела над ее ухом. Теперь подобные «птички» засвистели и над головами ее спутников. Казаки продолжали беспорядочно и почти без остановки палить в их сторону. Митя и Антон отвечали, но реже: берегли патроны. Эхо от выстрелов металось по ущелью и, многократно отражаясь от скал и усиливаясь, создавало дьявольское нагромождение звуков – истинную какофонию, невыносимую для человеческого слуха.

Внезапно Цэден вскрикнул и выронил топор. Одна из пуль вошла в топорище, отколола приличную щепку и вонзилась ему в ладонь.

Из своего укрытия Маша видела, что руку Цэдена заливает кровь, и бросилась к нему.

– Не стрелять! – донеслось до нее с противоположного края ущелья, и тот же голос, более громко, и это, несомненно, был голос Мордвинова, прокричал: – Мария Александровна! Позвольте переговорить с вами!

Маша оглянулась назад, увидела потемневшие от бешенства Митины глаза, кажется, он пытался остановить ее, но она предпочла его не услышать, отвернулась и прокричала коменданту в ответ:

– Согласна, но сначала я перевяжу раненого!

Она склонилась над Цэденом. Он сидел на земле, прислонившись к камню, зажимал рану краем мундира и виновато улыбался:

– Глупо получилось, и рана-то пустяковая, а крови как от барана.

Маша оторвала от нижнего края своей рубахи длинный лоскут, перевязала им руку «амура» и только тогда прошептала:

– Простите меня, ради бога! Я позволила себе усомниться в вас и подумала, что вы нас сюда намеренно завели.

Вместо ответа Цэден тоже прошептал:

– Не отказывайтесь от разговора с Мордвиновым. Вероятно, он предложит вам сдаться. Постарайтесь потянуть время, торгуйтесь, придирайтесь к его условиям, а когда он окончательно расслабится, настроится на то, что вы готовы броситься в его теплые объятия, ударьте ногой по тому бревну, что я не дорубил. Там совсем тонкая перемычка осталась. – Он тяжело вздохнул и с сожалением посмотрел на топор с отслужившим свое топорищем. – Топор вот жаль. Чем теперь дрова для костра колоть будем?

Маша улыбнулась ему, встала с колен, подошла к краю ущелья и крикнула Мордвинову:

– Что вы хотели от меня услышать, Константин Сергеевич?

Мордвинов поднялся из-за камня и, слегка прихрамывая, подошел к противоположному краю моста.

– Я хотел бы, Мария Александровна, обратиться к вашему здравому смыслу. Вы не можете не знать, что своим поступком поставили себя вне закона. Ваш муж также усугубил свое положение побегом. Но мы с графом Лобановым испытываем к вам подлинное благорасположение и потому призываем вас сложить оружие и сдаться, уповая на милость Государя императора. Граф Лобанов согласен забыть о недоразумении, которое произошло между вами, и не сообщать о побеге генерал-губернатору. – Мордвинов широко открытым ртом несколько раз глотнул воздух и уже тише произнес: – Поймите, Машенька, я искренне сочувствую вам, и у вас нет повода упрекать меня в дурном отношении и необоснованных преследованиях...

– Поводов, конечно, нет, если не считать, что вы приставили ко мне шпиона, по вашему приказу убили Янека Спешневича, усыпили меня и посадили в клетку моего мужа!

– Я на службе у Государя, и это входит в мои должностные обязанности. Но я обещаю вам, Мария Александровна, что не дам ходу вашему делу и никто, кроме меня и графа, об этом не узнает, однако это только в том случае, если вы и ваши спутники откажетесь от сопротивления, бросите оружие и сдадитесь.

– А что будет с ротмистром Гурджиевым, генерал? – спросила Маша вкрадчиво и быстро оглянулась на бурята. Тот отполз за камень и уже лежал на животе с ружьем на изготовку.

– С Георгием будет сложнее, но думаю, мы сможем и для него найти смягчающие его вину обстоятельства. Хотя, согласитесь, предательство – тяжкий грех и должно быть наказано. Но в случае вашего согласия добровольно вернуться в Терзю мы постараемся в докладе генерал-губернатору представить это как задание, которое он получил лично от меня.

– Ой, что-то вы мягко стелете, Константин Сергеевич! – рассмеялась Маша. – Я признаю, что вы многое сделали не только для меня, но и для заключенных в остроге. Но, к сожалению, вся ваша доброта и забота ничто по сравнению с вашим стремлением выслужиться перед начальством. По правде, я относилась к вам с большим уважением и испытывала настоящие муки совести, когда думала о том, что обманываю вас. Но сейчас я подобных чувств не испытываю и соглашаться на ваши условия не намерена. И убеждена, что мои спутники придерживаются того же мнения.

– Вы поступаете крайне опрометчиво, дорогая Мария Александровна, – произнес Мордвинов с угрозой, тем не менее продолжая улыбаться. – Вы еще не знаете, что вас ожидает в случае отказа принять наши предложения. На всех дорогах стоят казачьи кордоны, а Онгонур, куда намеревался привести вас Гурджиев, заняли солдаты. Вам некуда деваться, рано или поздно вы попадете в руки солдат, и тогда отношение к вам будет совершенно другим, чем сейчас. И не только вашего мужа, но и вас закуют в цепи и посадят в клетку.

– А вы сначала попробуйте нас поймать! – выкрикнула Маша и что было сил ударила ногой по узкой перемычке, соединяющей два конца деревянной балки, удерживающей цепи. И едва успела отскочить в сторону, с ужасом наблюдая, как деревянное сооружение с грохотом рушится в пропасть.

Мордвинов с громкими проклятиями отпрянул от края ущелья. Тотчас же со стороны казаков прогремел одиночный выстрел, но в долю секунды Цэден метнулся из-за камня и прикрыл ее своим телом. Маша вскрикнула, услышав глухой удар. Это пуля вошла в грудь ее «амуру». Он стал медленно оседать на землю, и Маша не сумела поддержать его вмиг отяжелевшее тело.

Цэден со стоном упал на камни. Еще гремело в долине эхо ружейного выстрела, а ротмистр уже лежал, скорчившись, на земле, зажимая обеими руками рану в груди, – кажется, смертельную рану. Вслед за этим раздалось еще несколько выстрелов. Пули ударили в камень, за который Маша пыталась оттащить Цэдена. Кусочки гранита разлетелись в разные стороны, а один из них прочертил у нее на лбу кровавую полоску. Но Маша не почувствовала боли, а лишь прикрыла, защищая, глаза ладонью, и тут Митя, а следом и Антон подползли к ней на помощь, подхватили раненого за ноги и под мышки и, прячась за камнями, отнесли его в укрытие.

– Потерпи, Цэден, ради бога, потерпи! – умоляла его Маша, пока мужчины не слишком ловко укладывали раненого среди камней.

Цэден был еще жив. Но пульс уже почти не прощупывался, и огромное пятно крови проступило на его мундире. В крови были и руки Маши, и руки Мити, и более всего Антона. Он бережно поддерживал Цэдена под спину и жалобно кривился, словно собирался заплакать.

Раненый открыл глаза, на губах у него выступила розовая пена. С трудом шевеля губами, он произнес:

– Простите, что все так неудачно получилось! – Он опять прикрыл глаза и едва слышно проговорил: – Расстегните мундир...

Маша почти ничего не видела от слез, застилающих глаза, и никак не могла справиться с пуговицами, так как петли намокли от крови.

Митя мягко отстранил ее и достал из-за пазухи раненого три слипшихся от крови орлиных пера. Все-таки не сумела уберечь Цэдена «солнечная» птица!..

Ротмистр медленно поднял руку, словно собирался перекреститься, а возможно, дотронуться до перьев священного орла. Но сил уже не хватило, рука упала на грудь; Цэден, захрипев, вытянулся и, открыв глаза, в последний раз взглянул на небо. Грудь его испустила короткий судорожный вздох, и Цэден умер.

• Предыдущая
• 85/108
• Следующая