Грех во спасение - Мельникова Ирина Александровна - Страница 78
- Предыдущая
- 78/108
- Следующая
В лагере остался Митя. И не в ее силах теперь спасти его! Да и самой Маше, даже в том случае, если казаки не поймают ее, вряд ли удастся долго протянуть: без пищи, без оружия, в неподходящей одежде, да еще и босиком, она проживет в тайге от силы неделю, если еще раньше не станет жертвой голодного лесного зверя...
Или стоит все-таки вернуться в лагерь? Там у нее будет гораздо больше шансов помочь Мите. Но тут в ее памяти возникло искаженное страшной болью лицо графа, и она вздрогнула от ужаса: неужели он погиб? Что-то наподобие жалости проникло в ее сердце, но тут она снова ощутила его похотливые прикосновения, пальцы, раздиравшие ее тело, и содрогнулась теперь уже от омерзения: даже и речи не может быть о возвращении в лагерь! И если даже граф выжил, ее обвинят в покушении на убийство и посадят в клетку, как и Митю. И тогда она уже ничем не сумеет помочь своему любимому.
Маша опустила голову на колени, и усталость навалилась на нее непосильной тяжестью, смежила веки, притупила бдительность. Только на мгновение она позволила себе расслабиться, забыть об опасности, и это стоило ей свободы.
За спиной беглянки едва слышно хрустнула ветка. Чьи-то сильные руки подхватили ее под мышки и поволокли вниз по склону. Она вскрикнула, и в то же мгновение шершавая, без сомнения мужская, ладонь, отдающая конским потом и крепким табачным запахом, зажала ей рот. Девушка задохнулась и уже в который раз за эти дни потеряла сознание.
32
Что-то холодное и влажное обняло ее лоб, тяжелые капли скользнули по лицу, и Маша попыталась поймать их губами. В следующее мгновение мягкие и ласковые руки осторожно приподняли ее голову, и женский голос прошептал: «Пей, милая, пей!»
Маша открыла глаза. Над ней склонилась не кто иная, как Прасковья Тихоновна, и улыбалась во весь рот. Маша потрясла головой, предполагая, что казачка ей снится. Слишком уж нелепо было поверить, что она вдруг оказалась здесь, в сотне верст от Терзи, поила ее водой да еще и успевала при этом что-то приговаривать.
Но весело блестевшие хитрые глаза, полное рябое лицо, расплывшееся в довольной улыбке, не исчезли. Прасковья Тихоновна наклонилась еще ниже, отняла от Машиных губ жестяную кружку и с облегчением вздохнула:
– Ну, кажись, взаправду жива твоя хозяйка, Антоша!
Из-за ее спины вынырнул Антон, небритый, в грязной рубахе. Он тоже радостно улыбался:
– Слава богу, Мария Александровна, а то мы уже и не чаяли вас увидеть! – Он быстро перекрестился и, склонившись к ней, прошептал: – Право слово, если бы не Цэденка, сроду бы вас не нашли!
– Цэден здесь?!
Маша приподнялась с обрывка кошмы, на которой лежала, и с ненавистью посмотрела на бурята. В не менее грязном, чем Антонова рубаха, мундире, он сидел на корточках возле небольшого костра и блаженно щурился под лучами утреннего солнца. Но даже не это поразило Машу. Чуть в стороне за его спиной стояла Васена в мужской одежде. Одной рукой она удерживала в поводу гнедую лошадь, другой – рыжую, без всякого сомнения принадлежащую казачке. Девушка с явной насмешкой оглядела Машу и отвернулась.
Маша с недоумением посмотрела на Антона, потом на Прасковью Тихоновну и тихо, постепенно привыкая к звукам собственного голоса, спросила:
– Как вы здесь оказались? И почему этот подлый шпион и предатель вместе с вами? – Она кивнула головой в сторону бурята.
Прасковья Тихоновна осуждающе посмотрела на нее, поджала губы, но ответить не успела. Антон ее опередил:
– Если бы не Цэден, казаки непременно вас споймали бы. Это он вас первым в тайге углядел и сюда привез. Мы ведь уже третий день в седле. Тогда, в Терзе, на час всего с графом разминулись. Только к воротам подъехали, смотрим, Лукерья будто пьяная вокруг избы бродит, мы уж ее и так и этак расспрашивали, ничего не помнит, ну точно память отшибло. Но, слава богу, Васена помогла. Случайно, говорит, видела, как комендант с приезжим офицером вас увозили. А Лукерью-то Степка чубатый, знакомец наш давний, по голове оглоушил, когда она вас защищать бросилась, и Хватайке спину отшиб, собачий сын! – Антон нахмурился. – Мы-то их через два часа нагнали. Но столько охраны нам было не одолеть. А ночью нас нашел Цэден. Оказывается, он давно уже ехал по нашим следам, и если бы не встал на нашу сторону, то и нас бы уже солдаты повязали да в клетки посадили. Как Дмитрия Владимировича. Цэден говорит, его так по личному приказу Мордвинова везут. Граф вроде только к телеге хотел его приковать, а комендант, вишь, распорядился, словно зверя лютого... И поляка убили, знаете, Мария Александровна?
– Знаю, – Маша перекрестилась, – царствие ему небесное! Но отольются этим палачам все наши слезы, непременно отольются! – Она задумчиво посмотрела на слугу. – Выходит, и Мордвинов здесь, в компании с Лобановым? – Это известие потрясло ее ничуть не меньше, чем сообщение графа о том, что Митю тоже везут в Иркутск. Оказывается, старый генерал, которого она менее всего считала своим тюремщиком, был в сговоре с государевым посланцем. И не зря так ловко все было обставлено. И никакого похищения без ведома коменданта, на что она тайно надеялась, на самом деле не было. Прав был все-таки Митя, когда предупреждал ее о непревзойденной хитрости Мордвинова.
– Мордвинов сам-то в Читу ускакал и еще не знает, что вы в лагере учинили! – проворчала Прасковья Тихоновна и, поддерживая бережно Машу за плечи, помогла ей сесть на кошме. Осторожно приподняла со спины край сюртука и огорченно покачала головой. – Это что ж они с тобой утворили, девонька? Виданное ли дело, ни за что ни про что так спину исстегать! – Она оглянулась на Васену. – А ну-ка, достань пока мазь из мешка! – И пояснила уже Маше, когда девушка исполнила ее просьбу: – Потерпеть придется немного, Машенька, пока раны буду от грязи промывать и повязку накладывать. Иначе на лошади не удержишься, а дорога нам дальняя предстоит.
– Без Мити я никуда не поеду. – Маша окинула всех сердитым взглядом. – Я не смею вас принуждать, можете возвращаться, а мне дороги нет ни вперед, ни назад. Дайте мне лошадь и ружье, я постараюсь освободить Митю.
– Ох, горе мое горькое! – Прасковья Тихоновна уперла руки в массивные бока и насмешливо оглядела Машу со всех сторон. – Там ведь охраны не меньше двух дюжин вокруг твово Мити, особливо после твоего побега. Вон Цэден говорит, граф вне себя от злости...
– Так он жив?
– А что с ним сделается? – проворчал Антон. – Рожу вроде сильно подпалил, да волдыри на заднице повыскакивали, сидеть теперь долго не сможет!
Маша вздохнула с облегчением. Что ни говори, но брать новый грех на душу ей совсем не хотелось.
Она оглядела свое бравое воинство. Двое мужчин и три женщины. С такими силами на штурм не пойдешь. Надо придумать что-нибудь умнее. Маша нахмурилась, после всех пережитых потрясений ни одной путной мысли, как назло, в голову не приходило.
Цэден тем временем поднялся на ноги и подошел к Маше:
– Мне пора возвращаться, Мария Александровна! Того гляди хватятся, начнут не только вас искать, но и меня.
– Зачем вы спасли меня, ротмистр? – спросила Маша. – Вы ведь присягу Государю давали. Или это какой-то очередной трюк графа Лобанова?
– Вы вправе не доверять мне, Мария Александровна. – Бурят потер лоб и сморщился. – Да, я – жалкий шпион, как вы успели заметить, и уже более десяти лет верой и правдой служу Государю. Но есть такие законы и обычаи моего народа, которые я впитал с молоком матери и через которые не в силах переступить. – Цэден склонился над Машей и вдруг вынул из-за пазухи перья орла – подарок тайши – и протянул девушке. – Не мог я их в избе оставить, захватил с собой. Мой народ верит, что белоголовый беркут, а это его перья, понимает человеческую речь и может отомстить, если с ним непочтительно обращаются. Возьмите их, Мария Александровна, и добрые духи моего народа будут всегда вас охранять. Перья нашей священной птицы могут остановить даже гром и молнии, когда Небо или Солнце сердятся, не говоря уже о других несчастьях. Я ведь, Мария Александровна, тоже из рода орла, той самой «солнечной» птицы, что одарила людей огнем, отняв его у Солнца. Тайши Толгой – мой брат по матери, но меня с детских лет отдали на воспитание в русский монастырь, поэтому мы давно уже не виделись. Теперь он – глава нашего рода, правит отцовским улусом, и я подчиняюсь его приказу.
- Предыдущая
- 78/108
- Следующая
