Грех во спасение - Мельникова Ирина Александровна - Страница 53
- Предыдущая
- 53/108
- Следующая
– Да у меня сенцы-то не шибко холодные, – обиделась хозяйка, но офицер, не обратив на ее слова никакого внимания, открыл дверь и вышел наружу, велев солдату следовать за ним.
Прасковья Тихоновна плеснула в кружку немного жидкости из бутыли, положила в фаянсовую тарелку огурцов, отварной картошки, политой конопляным маслом, и, подумав мгновение, добавила несколько ломтиков сала и копченого мяса, потом обвела всех веселым взглядом и озорно подмигнула: «Пост постом, а без сала у нас быстро загнешься!»
Антон отнес ужин солдату-конвоиру и быстро вернулся назад. Маша и Митя по-прежнему молча стояли друг против друга. Хозяйка многозначительно кивнула парню. Антон подошел к своему барину, обнял его за плечи:
– Пройдемте, барин, в другую комнату, я вас переодену, побрею... А потом и ужинать сядем.
Митя поднял голову и неожиданно улыбнулся:
– Неужто и вода теплая будет?
– И вода теплая, и мыло французское, и даже одеколон... – Антон, придерживая бывшего своего хозяина одной рукой за плечо, второй рукой перехватил ремешок от его цепей, и Митя сразу выпрямился, вздохнул с облегчением и, так и не взглянув на Машу, прошел вслед за своим бывшим слугой в соседнюю комнату.
Прасковья Тихоновна проводила их внимательным взглядом и повернулась к Маше:
– Жених-то у тебя красавцем был, даже в этой одежде видно, что не из последних. Но растерялся, когда тебя увидел, как пить дать растерялся! Или не ожидал, что приедешь?
Маша болезненно скривилась, махнула рукой и подошла к столу, чтобы скрыть набежавшие на глаза слезы.
Но хозяйка тут же разгадала ее маневры, придвинулась ближе и прошептала на ухо:
– Не расстраивайся! Мужики – они все такие, гордые да самостоятельные, не дай бог, если кто их увидит слабыми да больными. – Она погладила девушку по голове и улыбнулась: – Сейчас Антон его в божеский вид приведет, потом накормим хорошенько твово милого, а потом в комнату свою уведешь, там и поговорите без свидетелей.
– Но офицер сказал...
– Да мало ли что он сказал, – усмехнулась хозяйка, – комендант велел им где находиться? При арестанте, и заметь, неотлучно, а Сидор сразу после стопки слинял и пса свово сторожевого в сенцы увел. – Прасковья сплюнула в сердцах и тут же перекрестилась: – Скоромное он, видите ли, не ест! Пост у него! А сам небось к Варьке побежал, есть у нас тут деваха одна непутевая, прости ее господи!
Они принялись накрывать на стол, причем хозяйка ни на минуту не переставала говорить:
– Теперь Мите твоему легче будет. Семейным послабление дают и на свидания отпускают. И в острог женам разрешают ходить, а если поведения примерного, то, гляди, к лету своим домом позволят жить. Ты только не вздумай избу себе покупать. В поселке есть несколько пустых, но они все грибком потраченные. – Она с гордостью окинула взглядом комнату. – У меня вон какие хоромы, пять комнат, на всех хватит! А дети пойдут, я завсегда нянчить помогу... Да и одной тебе, без мамок и нянек, трудновато покажется! Антошка какой тебе помощник, мужик все-таки...
– Вы так далеко заглядываете, – смутилась Маша, – мы еще не обвенчались, и комендант даже не говорит, когда позволит сделать это.
– Ну, это я тебе сама скажу! – Хозяйка поставила посреди стола огромное блюдо с холодцом и с умилением оглядела стол. – Ну, не хуже, чем у людей, кажется. – Она сложила руки на животе и обвела Машу взглядом с ног до головы. – Ох, не терпится замуж, уж как не терпится! Ну, почему так получается на белом свете? Девке – хочется, а бабе – плачется! А я тебе скажу почему! Нечасто нам мужики попадаются, за которыми баба как за каменной стеной... Мой Захар и выпить любил, и на руку скор был, и девку красиву да молоду не пропустит, но, что бы там ни было, домой завсегда ночевать приходил, и попробуй кто против меня слово молвить, спуску ни за что не даст. Сам обидит, вроде ничего, дескать, дело семейное, а чужому в жисть не позволит обидеть! Теперь часто вспоминаю, как с ним жили, и кажется, что плохого-то и не было вовсе, а только хорошее! – Она привычно промокнула глаза кончиком косы, в руку толщиной и почти без единой сединки, и вдруг прихлопнула в ладоши и дробно ударила пятками по половицам. – А пост закончится, тут мы вам и свадебку сыграем! Ох и напляшусь я, ох и напоюсь, как уже да-а-авненько не пела, не отплясывала!
23
– Преогромное вам спасибо, Прасковья Тихоновна! – Митя, раскрасневшийся от сытного обеда и всеобщего внимания, отодвинул от себя тарелку. – Давно так вкусно и много не ел, особенно во время поста. – Он озорно, почти как в прежние времена, посмотрел на хозяйку. – Согрешили мы нынче основательно, придется теперь до самой Пасхи грехи замаливать, на хлебе да на воде сидеть.
– Э-э-эх, – махнула рукой хозяйка, – столько я в своей жизни согрешила, не сосчитать, так что авось господь еще одного грешка и не заметит. Нас много, а он небось-то один! К тому же накормить голодного досыта у нас в Сибири за грех никогда не считалось! Да ведь и сам грех, что орех, раскуси да выбрось! – Словно испугавшись за свои явно крамольные слова, Прасковья Тихоновна несколько раз перекрестилась на образа: – Упаси меня, господи, от греховных мыслей и слов!
Маша быстро посмотрела на Митю, поймала его такой же быстрый взгляд. Но он тотчас отвел глаза в сторону и, придвинув к себе чашку с чаем, отпил глоток, а затем принялся сосредоточенно всматриваться в ее содержимое, как будто силился найти там решение всех своих проблем. За время ужина они перемолвились едва ли парой слов. Митя, с посвежевшим после бритья лицом, кажется, даже помолодевший, в новой рубахе и легкой фланелевой куртке, снова был прежним Митей – веселым и остроумным, разговорчивым и подвижным, только несколько похудевшим и словно вытянувшимся вверх. Но под тканью его рубашки явственно перекатывались окрепшие мускулы, и черты лица стали тверже и жестче. Он не напоминал больше того избалованного, красивенького мальчика, каким Маша знала его. И взгляд у него изменился, стал более тяжелым, задумчивым, с тем особым налетом печали, который всегда выдает человека обреченного, неуверенного в своем будущем. Но, несмотря на эти перемены, он был, как и в те безвозвратные времена, очень красив, и Маша испытывала странное напряжение – скоро им позволят остаться одним, и она была совсем не уверена, что сумеет сдержаться и не выдать своих истинных чувств...
– Машенька, – хозяйка оказалась тут как тут, умильно улыбаясь, она слегка подтолкнула ее к Мите, – проводи Дмитрия Владимировича к себе в комнату, а мы пока с Антошей со стола уберем, порядок кое-какой наведем...
Митя послушно, как по команде, поднялся и, погромыхивая цепями, прошел следом за Машей. Она молча отворила двери в комнату и первой переступила порог, освещая дорогу масляной лампой. Поставила ее на стол и повернулась к Мите. Он по-прежнему стоял на пороге, молча озирая комнату, потом перевел взгляд на девушку и криво ухмыльнулся:
– Ну, что же ты не бросаешься на шею своему жениху, дорогая невеста? Помнится, ты желала выбрать себе в мужья каторжника в коростах. Так вот, он перед тобой! Радуйся!
– Ты сердишься на то, что я приехала, или на то, что я опять назвалась твоей невестой? – спросила Маша тихо и посмотрела ему в глаза. – Говори все, что думаешь, и если велишь мне возвращаться, я тут же вернусь, без всякого промедления! Но неужели не пожелаешь выслушать меня? Ведь я приехала сюда не только затем, чтобы просто повидаться с тобой...
– Ты собираешься совершить подвиг, разве непонятно? – Митя скептически усмехнулся. – Но тебе здесь нечего делать, я не собираюсь жениться на тебе. У меня была одна невеста, она и останется для меня единственной и неповторимой. Возвращайся назад, в подобных жертвах я не нуждаюсь. – Он повернулся лицом к двери и с болью в голосе произнес: – Я очень благодарен за все, что ты сделала для меня: за одежду, за провизию, но, право, не стоило ради этого мчаться через всю Россию, вполне достаточно было передать посылки с Кузевановыми...
- Предыдущая
- 53/108
- Следующая
