Грех во спасение - Мельникова Ирина Александровна - Страница 49

• Предыдущая
• 49/108
• Следующая

– Да ты не суетись, услышим, как их поведут, – успокоила ее хозяйка, заметив бесполезные попытки девушки оттаять дыханием хотя бы небольшой просвет на стекле.

И действительно, через некоторое время раздался мерный глухой звук, как будто где-то далеко-далеко ехала груженная пустыми бочками подвода и слегка погромыхивала ими на неровностях булыжной мостовой.

– Ведут, родимых, – удовлетворенно вздохнула хозяйка и перекрестилась. – Слышите, как цепи бухают-то?

Маша, как была в одном платье, рванулась к двери, но Прасковья Тихоновна ухватила ее за рукав и приказала:

– А ну-ка, сиди пока и не высовывайся! Лучше форточку отвори и посмотри, не видно ли твово милого.

Маша вновь бросилась к окну, распахнула форточку и выглянула на улицу. По улице двигались десятка два арестантов, облепленных снегом, в заледеневших оковах. Со всех сторон их окружили вооруженные солдаты. Каторжники шли, низко опустив головы, держа под мышкой узелки с бельем. Но, как Маша ни вглядывалась в их серые, изнуренные лица, Митю среди них не обнаружила.

– Ну, ладно, затворяй уж фортку, а то всю избу застудишь, да и сама захвораешь! – заторопила ее хозяйка. – По лицу вижу, нет там твово суженого. Знать, не обманул Гошка...

Но только Маша успела захлопнуть форточку и сойти с лавки, на которой стояла коленями, в стекло тихо постучали. Маша вновь метнулась к окну и увидела снаружи молодого солдата, видно, из охраны. Испуганно озираясь по сторонам, он торопливо прошептал, что его светлость поведут вслед за первой группой, а не после обеда, как намечалось раньше. Сообщив это, солдатик – видимо, это и был Гошка – спрыгнул с завалинки и помчался со всех ног догонять арестантов, пока унтер-офицер не заметил его отсутствия.

Маша тут же велела Антону одеться потеплее и поставила его на крыльце, наказав кричать ей сразу же, как он увидит своего барина, а сама вся превратилась в ожидание, держа наготове короткую хозяйскую шубейку, более легкую и удобную, чем ее шуба, и теплую пуховую шаль, которую Зинаида Львовна подарила ей в дорогу.

Но прошло не менее часа, прежде чем Антон, уже изрядно продрогший на своем посту, завопил истошным голосом:

– Барин! Барина ведут, Мария Александровна!

Маша выскочила на крыльцо и увидела в колонне арестантов Митю, казалось, еще более похудевшего, с окладистой темной бородой, повзрослевшего, с угрюмым выражением лица, и только глаза его были прежними – ярко-синими и словно светившимися на темном обветренном лице. Она успела заметить, что на нем рваный короткий полушубок, совсем не тот, какой они ему отослали, и нелепый войлочный колпак. В следующее мгновение их глаза встретились, и Маша прижала одну руку к груди, стараясь унять бешеное биение сердца, а другой прикрыла рот, чтобы не закричать, не разрыдаться во весь голос. Какую-то секунду они смотрели друг на друга. Маша не могла ошибиться: поначалу его глаза сверкнули сумасшедшей, неподдельной радостью – и тут же потемнели от гнева. И, даже не улыбнувшись, а это было самое малое, на что она втайне надеялась, Митя встряхнул головой и посмотрел на нее с такой неприкрытой злостью, что Маша судорожно вздохнула, отступила назад и, если бы Антон не поддержал ее, непременно бы упала.

Но лакей передал ее хозяйке и вдруг, спрыгнув с крыльца, бросился к своему барину. Солдат конвоя попытался оттолкнуть его, но Антон ухватил его за плечи, словно стул, отставил в сторону и обнял Митю. Маша увидела, как просветлели и расплылись в счастливой улыбке лица Антона и его хозяина. Но, похоже, они не успели и словом обмолвиться, на Антона налетели сразу три солдата, оттащили его от Мити, а один из сторожей даже замахнулся на парня прикладом. Маша заметила, как побледнел Антон, увернулся от удара, а затем выхватил у конвоира ружье и отбросил его в сторону. Два оставшихся солдата вскинули ружья к плечу. Не чуя под собой ног, Маша сбежала с крыльца и загородила Антона.

Конвоиры тем временем остановили колонну. Маша увидела бегущего на шум толстого унтер-офицера, за которым едва поспевал совсем еще юный поручик.

– Это что за безобразие? – прорычал унтер-офицер, с трудом переводя дыхание после пробежки по глубоким сугробам. – Что вы себе позволяете, мадам?

– Ничего предосудительного я себе не позволяю, – сердито сказала Маша и с вызовом посмотрела на подбежавшего поручика. – Интересно, как бы вы поступили, если бы встретили близкого вам человека, которого не видели более года?

– Сударыня, – поручик покраснел и отвел глаза в сторону, – вы нарушили предписание не подходить к заключенным без особого на то разрешения. Ваш слуга посмел напасть на конвой и обезоружить солдата. Я вынужден задержать его и отвести в холодную, пока господин комендант не решит, как с ним поступить дальше.

Маша бросила быстрый взгляд поверх головы офицера. Митя хмуро наблюдал за происходящим и, заметив, что она смотрит на него, отвернулся. Сердце у Маши сжалось. Похоже, все ее старания напрасны и Митя крайне недоволен ее появлением здесь. Она стиснула зубы, чтобы не выдать своего смятения, и подступила к поручику, сжав кулаки и раскрасневшись от негодования:

– Если вы вздумаете забрать в холодную моего слугу, то забирайте и меня. Я виновата не меньше, раз позволила себе выйти на крыльцо и взглянуть на дорогого мне человека.

Но тут на ее сторону неожиданно встала Прасковья Тихоновна. Оттеснив девушку в сторону и подбоченясь, она пошла грудью на унтер-офицера, удерживающего за руку Антона:

– Ах ты, Ерофейка, собачий сын! Не видишь разве, что они люди новые в наших краях и не приучены эти подлючьи законы справлять? Что ты лапы распустил, схватил парня и рад! Он барина свово увидел, с которым вместе с пеленок рос. Он ему вроде брата, а ты, вражья детина, вместо того чтобы людям обняться позволить, ружжо им в морду тычешь!

– Ты, Прасковья, охолонись, – угрожающе проворчал унтер, – а то ненароком и сама загремишь в холодную, чтобы языком попусту не трепала и служивых при исполнении обязанностей не оскорбляла!

– Нет, вы только посмотрите, люди добрые! – Прасковья Тихоновна перешла на более высокие тона, а поручик страдальчески сморщился и отступил за спины солдат. – Вы только посмотрите! – Она сжала внушительный кулак и поднесла его к усам Ерофея. – Ты это нюхал? Я им, бывало, мово мужика усмиряла, а ты против него – тьфу! Сакердон на палочке! – Она сплюнула под ноги унтер-офицеру и с гордым видом оглядела присмиревших солдат и молча взиравших на происходящее каторжников. – Ты, Ерофейка, еще с голой задницей до ветру бегал, когда я с мужем своим, Захаром Данилычем по Амуру ходила, с маньчжуром сражалась не хуже мужика какова. Мне сам генерал-губернатор руку целовал, когда я Мишку-колодника в лесу споймала. Не помнишь разве, сколько тот невинных душ загубил? Или хочешь, чтобы и тебя душегубом прославили?

– Успокойся, Прасковья Тихоновна! – подал голос поручик. – Отпустим мы твоих постояльцев. Но вам, барышня, придется подать письменное объяснение на имя коменданта. Я не имею права не доложить ему об этом случае. А там уж как он решит, наказывать вас или на первый раз внушение сделать!

– А ты, Петруша, не хитри, – погрозила ему пальцем Прасковья Тихоновна, – ведь как ты это дело представишь, так оно и будет. – Хозяйка решительно схватила за руку Антона. – Пойдем, Антоша, пойдем, сынок, этим дьяволам только волю дай, живо в кандалы закуют и в рудник отправят. – Она подтолкнула Антона к крыльцу и обратилась к Маше: – Возвертайся, девонька, в избу, а то энти ироды всех бедолаг заморозят. Им-то самим что, в валенках да тулупах, а у каторжных – шубейки на рыбьем меху да опорки, что каши просят. – Она еще раз обвела всех сердитым взглядом и пригрозила: – Только попробуйте мне девку или парня тронуть! Не посмотрю, что ружжо в руках, по-своему расправлюсь, да так, что вся округа со смеху помрет.

– Ну, ведьма, форменная чертова невеста! – сплюнул в сердцах унтер-офицер и, повернувшись к понурившимся каторжникам, крикнул что было мочи: – Становись, ядрена вошь! Вперед, шагом марш!

• Предыдущая
• 49/108
• Следующая