Грех во спасение - Мельникова Ирина Александровна - Страница 14

• Предыдущая
• 14/108
• Следующая

Поначалу Маша пыталась разговорами отвлечь Зинаиду Львовну и Владимира Илларионовича от тягостных дум. Но, вольно или невольно, они вспоминали какое-нибудь событие, связанное с Митей, и тихая беседа заканчивалась слезами.

Поэтому девушка прекратила всякие попытки успокоить дорогих ее сердцу людей и, прижавшись головой к стенке экипажа, старалась задремать, чтобы забыться и не вспоминать о тех горьких минутах, когда ее любимый в первый и последний раз был ласков и нежен с ней. Возможно, ей следовало уступить ему тогда во флигеле, и кто знает, как бы в этом случае повернулись события? И нет ли и ее вины в том, что произошло с Митей?

Из его последнего письма они узнали, что Митя получил назначение старшим офицером на придворную яхту «Церера». Случайно оно запоздало и пришло на следующий день после сообщения Антона. И это радостное и счастливое письмо, в котором он описывал свою службу на «Церере», стало последней каплей в океане горя, поглотившем Полетаево и его обитателей.

Князь в одну ночь поседел и курил одну трубку за другой... И Маша с тоской наблюдала, как он рассыпает табак, а за обедом не может справиться с ножом и вилкой, часто роняет их и вдруг, прикрыв глаза салфеткой, горько всхлипывает. Этот высокий красивый человек, которому никто не давал его пятидесяти шести лет, в мгновение ока превратился в дряхлого старика с трясущимися руками и потускневшим взором.

Зинаида Львовна выглядела не лучше. Она перестала обращать на себя внимание, а темные платья и чепец подчеркивали глубокие тени под глазами и отчетливо проступившие морщины на лбу и в уголках рта. Прекрасные карие глаза, прежде так украшавшие ее, болезненно блестели, а лихорадочный румянец еще сильнее оттенял неестественную бледность лица.

Порой Маша боялась за ее рассудок. Княгиня почти не откликалась на их с князем разговоры, но вдруг, ни с того ни с сего, начинала вспоминать, каким забавным был Митя в детстве, и Маша уже знала, что это непременно закончится истерикой, и старалась перевести разговор в другое русло.

Все эти уловки были призваны спасти князя и княгиню от упадка духа, но Маша от них уставала безмерно, так что ее попытки задремать и таким способом скоротать путь почти всегда заканчивались неудачей.

Но сейчас была та редкая минута, когда она могла спокойно закрыть глаза и подумать о том, о чем не посмела бы никому рассказать. Князь и княгиня сразу же после горячего обеда в придорожном трактире неожиданно заснули, и никто не отвлекал Машу от дорогих ее сердцу воспоминаний, среди которых был и момент первой встречи с Митей после его многолетнего отсутствия...

Порой она спохватывалась и чувствовала вину оттого, что почти не думает об Алексее, но тут же находила для этого убедительное оправдание. Ее жених не испытывал никаких трудностей, и ему не грозила пожизненная каторга на сибирских рудниках. Поэтому она на время просто обязана забыть об устройстве собственной судьбы, она должна помочь князю и княгине справиться с горем и, если получится, хоть как-то облегчить положение Мити.

Она опять перебрала в памяти строчки из его последнего письма, где он ни словом не обмолвился о ней и даже привет забыл передать. Ну что ж, счастливый человек – эгоист по своей сути, ему наплевать на переживания других людей, настолько он упоен собственной любовью и предметом своего обожания и поклонения...

«Казармы экипажа находятся на Мойке, – писал Митя, – но я снял себе небольшую квартиру на Театральной площади. Она состоит из прихожей, гостиной и спальни, но нам с Антоном этого достаточно. После вашего приезда я, конечно же, переселюсь в наш дом, чтобы заняться приготовлениями к свадьбе». Тут Маша обычно вздыхала. Митя не знал, когда писал это письмо, что свадьба теперь вряд ли состоится... Девушка представила Митю в тот момент, его счастливое лицо – лицо человека, не подозревающего, какие испытания ждут его в будущем, и почувствовала, как сжалось ее горло. Чтобы успокоиться, она решительно выбросила из головы строки, в которых Митя, в какой уже раз, пел дифирамбы своей невесте, и переключилась на ту часть письма, где он рассказывал о своей службе на яхте:

«...Надеюсь, батюшка, вы помните красавицу „Цереру“, входившую в состав придворной эскадры, на которой я теперь служу старшим офицером. Помимо „Цереры“, в эскадру входят „Золотой Фрегат“ с его знаменитыми золотыми украшениями и арматурой и яхты „Паллада“, „Нева“ и „Голландский ботик“, который постоянно стоит у пристани перед дворцом...

Сейчас Государь живет на Каменном острове, поэтому мы стоим на Малой Неве против дворца, но уже успели побывать в Петергофе и Ораниенбауме...

Конечно, самое приятное время мы проводим на Каменном острове. Вечером на фрегате всегда играет музыка при заре, следом спускают флаг и брам-реи, затем барабаны бьют на молитву, а после нее исполняют дробь – и конец церемонии. До вечерней зари бывает обычно много посетителей, дам и их кавалеров. Мы занимаем их разговорами, водим по яхтам и фрегату, разъясняем значение разных морских предметов. Государя видим почти ежедневно. Перед дворцом до самого берега идут цветники и растут кусты уже отцветшей сирени. Иногда Его Величество появляется в цветнике один, иногда с императрицей. Конечно, мы наблюдаем за ними из кают– компании, потому что находиться в это время на палубе не совсем прилично, но вахтенный офицер всегда на своем месте.

Позади дворца есть большой тенистый сад, по которому Государь любит прогуливаться. На днях я проходил садом и в одной из аллей увидел Государя. Я остановился, повернул шляпу по форме, потому что обыкновенно ношу ее с поля, и приложил к ней руку. Государь посмотрел на меня, улыбнулся и спросил: «Гагаринов?» – «Точно так, Ваше Величество!» – ответил я и поклонился. «Молодец!» – Государь снова улыбнулся и прошел мимо.

Я был в полном восторге! Государя очень любят в гвардии, и каждый, к кому он обращается с каким-нибудь милостивым словом, счастлив безмерно...»

И так все письмо. Веселое, радостное, переполненное счастьем и ожиданием удачи... Ничто в нем не предвещало трагедии, случившейся через неделю.

Митя с восторгом рассказывал о батальонных учениях в манеже, о своих товарищах, славных молодых людях, между которыми почти никогда не случается ссор или каких-либо неприятностей, что бывало на прежнем месте службы. Митю несказанно радовали и караулы по городу, разводы перед Государем, а также показательные учения экипажа на дворцовой площади. Государь был особо доволен ими и наградил многих матросов и офицеров.

Это была его жизнь – жизнь молодого здорового человека, который уверен в своем будущем, как никто другой, и, кажется, судьба его балует, наградив умом, красотой и любовью одной из самых прекрасных женщин Петербурга... Маша вздохнула. Что же заставило Митю переступить через все это и поднять руку на такого же молодого человека, но в котором течет царская кровь, а значит, преступление носит уже политический характер. Митя зачислен в разряд государственных преступников, и хорошо, если дело закончится каторгой...

Нет, она не должна думать об этом. Маша встряхнула головой и словно воочию увидела те места, о которых Митя рассказывал в своем письме.

Она знала их и по-особенному любила, потому что среди этих садов и цветников проходило ее детство до самого поступления в Смольный институт. Но более всего она любила Царское Село, куда Владимир Илларионович, будучи обер– шталмейстером, переезжал со всем семейством вслед за двором.

По обычаю они занимали один из китайских домиков, расположенных в прекрасном царскосельском саду среди благоухающих цветников.

На это время нравы общества становились проще и бесцеремоннее, отчего загородная жизнь делалась еще приятнее. Обедали обычно на террасе, по вечерам много гуляли, устраивали веселые представления и маскарады. Часто посещали царскую ферму и сыроварню. Ходили слушать пение соловьев, и один раз Маша видела, с каким восторгом и слезами умиления слушала соловья сама императрица.

• Предыдущая
• 14/108
• Следующая