Финита ля комедиа - Мельникова Ирина Александровна - Страница 52

• Предыдущая
• 52/72
• Следующая

– Но по имени она хотя бы его называла? Упоминала, где он служит? – нетерпеливо спросил Тартищев.

Журналист пожал плечами:

– Право слово, не помню! Если даже и называла, то в памяти моей подобный факт не отпечатался. Мне этот человек был абсолютно неинтересен!

– Ну, Желтовский, вы и фрукт! – Тартищев озадаченно покачал головой. – Делаете заявление, что знаете убийцу. Я сижу, развесив уши, а вы вдруг сообщаете с самым невинным выражением лица, что вовсе не знаете ни его имени, ни рода занятий! И как мне прикажете с вами поступить? – Он слегка приподнялся со стула, оперся ладонями о столешницу и заглянул в лицо Желтовскому. – Ну-с, господин Пинкертон, вы Любкин адрес хотя бы помните?

– Помню, – покраснел тот, – простите, Федор Михайлович, я ведь с самого начала хотел предложить вам встретиться с Любкой. Уверен, она гораздо больше сумеет рассказать. И вспомните, я ведь и вправду обещал вам сообщить имя, но не убийцы, а того, кто его знает. То есть Любки-Гусара...

– Все! Довольно! Едем! – приказал Тартищев и, поднявшись из-за стола, крикнул половому: – Человек, счет! – Расплатившись, он прошел к выходу, где швейцар подал ему шинель из гардероба. Натягивая перчатки, он смерил взглядом Желтовского и неожиданно хлопнул его по плечу ладонью. – Ладно, не журись, как у нас в Одессе говорят! Найдем Любкиного кавалера непременно, а Наташе твоей ничего не грозит, разве что урок хороший получит и больше на поводу у сестрицы не пойдет!

– Федор Михайлович, давайте сначала к ней заглянем, – попросил журналист, – возможно, Любка уже там!

– Ладно, заглянем до Наташи, – согласился Тартищев и ухмыльнулся в усы. – Посмотрим на твоего «розанчика».

– Что вы имеете в виду? – насторожился Желтовский.

– Да так, ничего особенного, – махнул рукой начальник сыскной полиции, – чисто из области растений...

Район, где проживала невеста Желтовского, славился обилием дешевых меблированных комнат. Располагались они большей частью в старых брусовых домах с надстроенным вторым, а кое-где и третьим этажом. Но встречались здесь и каменные здания в пятнах обвалившейся штукатурки и с засиженными голубями крышами и подоконниками.

В подобных домах кое-где еще сохранился деревянный паркет, ныне потрескавшийся и затертый множеством ног, такой же грязный, как и покрытые дешевым лаком ступени лестниц. Многие годы эти дома являлись пристанищем для жалких людей, чья нищенская плата за комнаты едва покрывала расходы на содержание домов, так что на ремонт их владельцы давно махнули рукой. Стоит себе, не разваливается? И пускай себе стоит... Примерно так рассуждали они, нисколько не заботясь даже о самых примитивных удобствах для своих жильцов.

В подвалах и нижних этажах этих домов ютилось множество распивочных, портерных, дешевых кабаков, убогих лавочек и прочих забегаловок, призванных скрасить досуг местного люда. Большинство из меблированных комнат кишели крысами и клопами, а стены были изъедены древоточцами и грибком. Их постояльцы записывались сплошь Ивановыми или Петровыми, иногда, для разнообразия, Сидоровыми, а швейцар, если таковой вообще имелся, совмещал обязанности сутенера и полицейского осведомителя.

Днем здесь по узким тротуарам важно прохаживались городовые с каменными лицами и пристальными взглядами. К вечеру они исчезали, а на смену им выходили женщины с молодой походкой, но лицами цвета старого пива, мужчины, которые, прежде чем шмыгнуть из подъезда, закуривали и быстро рыскали окрест глазами из-под руки, прикрывающей зажженную спичку... Одним словом, здесь ошивались изнуренные жизнью и неумеренными страстями личности без определенных занятий, не отягощенные моралью и взаимной любовью к закону.

А из окон на них глазели изможденные домохозяйки, уродливые старики, исходящие сухим кашлем чиновники и лохматые, вечно голодные студенты в перевязанных шнурками очках. То есть та самая братия, у которой тощ кошелек, и потому единственное развлечение и радость в жизни – наблюдать за тем, что творится на улице.

Попадались среди обитателей «меблирашек» и такие, кто исправно, каждый день ходил на службу. Но подобных жильцов здесь было мало. И исчезали они обычно рано утром, когда дворники только еще просыпались в своих каморках под лестницей или в подвалах.

Тартищев и Желтовский оставили коляску в начале улицы и дальше пошли пешком. К доходному дому купца Хитрова, куда они в данный момент держали путь, подъезда не было. Дом стоял на крутом склоне, и к нему вела каменная, с выщербленными ступеньками лестница. Давно не метенная, заваленная мусором, в зимнее время она превращалась в ледяную горку и была, по словам репортера, причиной множества бед, проще сказать, сломанных конечностей, разбитых носов и ушибленных спин и голов.

Фасад дома был выложен из темно-красного кирпича, первый этаж оштукатурен совсем недавно, правда, окна его находились на уровне тротуара и были изрядно затянуты пылью. Но на втором и третьем этажах кое-где виднелись кружевные занавески и даже жалюзи. Тартищев быстро огляделся по сторонам. Здание этих меблированных комнат выгодно отличалось от окружающих еще и тем, что под стеклом входной двери виднелся длиннющий список жильцов. Правда, Ивановых, Петровых, Сидоровых в нем тоже хватало, но в разумных пропорциях.

– Осторожнее, – предупредил его Желтовский. – Здесь ступеньки.

Они спустились вниз по трем окантованным жестью ступенькам и оказались в коридоре первого этажа. Он был настолько узким, что, слегка раздвинув локти, Тартищев касался ими стен. Им даже пришлось прижаться спиной к стене, чтобы пропустить невзрачную личность, судя по накинутой на голову дерюжке, даму, оказавшуюся при ближайшем рассмотрении усатым мужичонкой с перевязанной щекой. В руках он сжимал медный чайник, вероятно, спешил в швейцарскую за кипятком.

– Местный портняжка, – пояснил Желтовский, – живет напротив Наташи.

Они прошли по коридору до конца и поднялись по лестнице на второй этаж. Здесь было светлее, так как с обеих сторон коридора находились окна, затянутые железными решетками.

– Чтобы спьяну кто не вывалился, – объяснил репортер подобную заботу домовладельца и вытянул руку в направление двери с выведенным на ней мелом номером 207. – Сюда, Федор Михайлович! Это Наташина комната.

– Не боитесь за свою невесту? – быстро спросил Тартищев. – Местечко крайне неприятное.

– Я плачу швейцару, он не дает ее в обиду, к тому же я вскоре ее заберу отсюда. – Желтовский несколько виновато посмотрел на Тартищева. – Я хотел сделать это и раньше, но Наташа ни в какую не соглашалась переехать! На более дорогую квартиру у нее денег не хватает, а у меня она наотрез отказывается брать.

Он постучал в дверь костяшками пальцев. Прислушался. За дверью было тихо. Ни шагов, ни прочих звуков, которые указывали бы, что в комнате кто-то есть. Желтовский с недоумением посмотрел на Федора Михайловича и вновь постучал. Но и на этот раз никто к двери не подошел.

– Наташа, открой, это я, Максим! – позвал он девушку поначалу спокойно, а потом уже более громко и нервно: – Наташа, не глупи! Открой дверь! – и с силой ударил по ней кулаком.

– У тебя ключи есть? – спросил Тартищев. Честно сказать, ему не слишком понравилось это странное молчание за дверью.

Желтовский облизнул губы и достал связку ключей из внутреннего кармана. Пальцы его дрожали, когда он отыскал нужный и вставил его в замочную скважину. Но не повернул, а затравленно посмотрел на Тартищева.

– Федор Михайлович, я не могу... Я боюсь... Давайте вы первым!

– Отойди, – приказал тот и повернул ключ. Замок с готовностью щелкнул в ответ, и Федор Михайлович надавил ладонью на дверную ручку. Желтовский шумно дышал ему в ухо. Тартищев переступил порог. Ворвавшийся следом сквозняк запарусил, закрутил занавеску, и она тут же выбросилась в окно. Следом глухо стукнула оконная рама и прикусила занавеску, словно огромный язык. Лязгнуло стекло, но не разбилось.

– Закрой дверь! – приказал Тартищев своему спутнику. И тут же увидел девушку. Она лежала на вытертом коврике ногами в прихожей, а головой в небольшой гостиной, заставленной дешевой, знавшей лучшие времена мебелью.

• Предыдущая
• 52/72
• Следующая