Финита ля комедиа - Мельникова Ирина Александровна - Страница 31

• Предыдущая
• 31/72
• Следующая

– Ну, попали, как кур в ощип! – пробормотал сквозь зубы Корнеев. – Придется за Тартищевым посылать. – И крикнул уже в полный голос: – Погоди, не нервничай! Нам надо начальству доложить! Сам понимаешь, такие вопросы мы не вправе решать!

– Хорошо, – неожиданно легко согласился мошенник, – я подожду! Но при условии, что вы покинете комнату! И еще, – он посмотрел на настенные часы, стрелки которых уже перемахнули шестнадцать часов, – пусть сам Тартищев приедет! Я его знаю! Он слов даром на ветер не бросает!

– Мы уйдем, – пообещал Корнеев, – но отдай нам Ивана. Он ведь кровью исходит.

– Не бойся, легаш! – усмехнулся Гиревич. – На каторгу из-за вашего «сусла» идти не собираюсь. Сам найду чем перевязать, а вы валите отсюда, да поживее, пока я не передумал.

Полицейские покинули «кабинет», а злоумышленник мгновенно запер за ними дверь на ключ.

– Ну, все, теперь точно клизмы с гвоздями не миновать! – произнес скорбно Корнеев, опускаясь на стул.

Разгневанный Тартищев появился в «приемной» через полчаса в сопровождении посланного за ним агента и врача Олябьева. А за это время Алексей узнал от Корнеева, кто такой Гиревич и почему так хорошо знаком ему и Ивану.

Сам Василий Гиревич, который заперся сейчас в кабинете, был знаменит всего лишь рядом мелких мошенничеств, старший его брат – Андрей – отбывал десять лет каторги за убийство в пьяной драке, а средний – Анатолий, опытный «медвежатник» – погиб осенью, когда уходил от полиции ночью по мокрым крышам. Он в компании с двумя приятелями пытался ограбить один из банков Североеланска, но попал на засаду. Во время погони полицейские ранили его в ногу, и средний из братьев Гиревичей рухнул на землю с высоты четвертого этажа...

Так что в кабинете забаррикадировался «доблестный» представитель весьма «доблестного» семейства.

Пока на Тартищеве затягивали ремни пуленепробиваемого панциря, Корнеев доложил ему обстановку. Федор Михайлович на удивление спокойно воспринял ситуацию и, прикрыв голову портфелем, внутри которого была пластинка из того же состава, что и панцирь, подошел к двери.

– Эй ты, герой Севастополя,[8] сдавайся! – крикнул он сквозь дверь. – Не заставляй попусту двери ломать!

Гиревич моментально его узнал.

– А, самый главный «сусло» явился! Что, за третьим братом приехал?

– Честно сказать, не помню, за которым по счету. Знаю, что острог по всем слезы льет!

– Собственно, что вам от меня нужно? – уже более вежливо справился Гиревич.

– На самом деле, Гиревич, нам нужен начальник охранного отделения. Но сейчас выисполняете его обязанности, так что у нас к вам есть несколько вопросов! – ответил Тартищев с изрядной долей сарказма в голосе.

– Не советую, господин начальник, подходить близко к двери, а то прострелю головешник. Вы Гиревичей знаете, за нами не заржавеет!

– Полно, Василий, дурака валять! Не заставляй меня прибегать к крайним мерам. Бомбы у тебя никакой нет, это мне доподлинно известно, а если сейчас мои агенты ворвутся в комнату, где гарантия, что они в свалке тебя не пристрелят? Выходи, не теряй время! Сам знаешь, чем пахнет вооруженное сопротивление властям и покушение на жизнь сотрудника полиции! Не усугубляй свое положение! Сдавайся! – приказал Тартищев и сел на стул, который ему подал один из агентов. – Я жду три минуты, и мы выбиваем дверь!

– Погодите, дайте подумать! – раздалось из комнаты.

Последовала длинная пауза. А затем щелкнул замок, и дверь распахнулась. И перед сыщиками предстал Василий Гиревич. Рядом с ним – Вавилов с повязкой из полотенца на голове, бледный, но живой и на своих ногах.

– Сдаюсь! – почти весело заявил Гиревич, стараясь за бахвальством скрыть свой испуг. – Будь у меня и вправду бомба, собирали бы сейчас клочки по закоулочкам. – Он вытащил из кармана крупный лимон и перебросил его в руки Тартищева. – Чайку попейте, Федор Михалыч, за свое да мое здоровье!

На него тотчас надели наручники, обыскали и увели в арестантскую карету, в которой его отвезли в сыскную полицию.

– Ну-с, Гиревич, а теперь поговорим предметно, – сказал ему Тартищев, когда мошенника доставили в его кабинет. – Прежде всего, где тот билет на пять тысяч, который вы отобрали у Мейснера?

– Какой билет? – удивился Гиревич. – Первый раз слышу.

– Выходит, ты и твои сообщники не арестовывали его третьего дня и не отбирали бумажник с пятитысячным билетом ренты и тремя сотнями рублей?

– С чего вы взяли? – с изумлением посмотрел на него мошенник. – Только от вас и слышу о таком гнусном деле.

– Не кривляйся, Гиревич, – Тартищев хлопнул ладонью по столешнице. – У нас имеется масса живых свидетелей твоих гнусных похождений, причем не только по делу Мейснера. Долго мы тебя поймать не могли, так что выскользнуть из наших рук – увы! – не получится. Придется отвечать по всей строгости закона! Советую не болтать ерунды и признаться, и, возможно, это облегчит твою вину и смягчит наказание.

– Послушайте, господин Тартищев, не принимайте меня за болвана! Зачем я повешу на себя еще пять тысяч, если мне хватит тех, на которых вы меня поймали?

– Кроме мошенничества, милый мой, не забывай, тебе светит приличный срок за покушение на жизнь полицейского, но я готов пойти на некоторые уступки. Если ты добровольно вернешь билет Мейснеру, он не будет фигурировать в деле. Признай, ведь тебе все равно им не воспользоваться. Номер его известен, и того, кто его предъявит к оплате, загребут в первую же секунду. Второе... – Тартищев выдержал паузу. – Мы готовы забыть про нападение на агента с условием, что ты оплатишь его лечение в больнице, иначе не меньше пяти-шести лет арестантских рот, а без этого годом-полтора отделаешься!

– Что я должен сделать для этого? – спросил Гиревич сквозь зубы и добавил, не поднимая глаз: – Только если фискалить прикажете, я на это не пойду!

– Нет, не фискалить, – спокойно ответил Тартищев. – Скажи, откуда тебе стало известно о «каплях Муромцевой» и что они исчезли из дома Мейснера?

– И всего-то? – вздохнул с облегчением Гиревич. – Я про это совсем мало знаю, но расскажу охотно, тем более что Анатолия уже нет в живых. Незадолго до гибели брата нанял какой-то господин. Он велел ему проникнуть в дом Мейснера и взять пузырек с ядом из шкафа. Этот господин не скрывал, что это смертельный яд, и просил действовать осторожно.

– Подробнее, пожалуйста!

– Я же говорю, Анатолий совсем мало об этом рассказывал, – пожал плечами Гиревич. – Я знаю, что в дом он проник под видом пожарного чиновника, якобы для проверки печей. Сейфы он вскрывал любые, так что распотрошить шкафчик Мейснера труда не составило. Вот и все!

– Анатолий знал этого господина?

– Понятия не имею. Но, наверное, все-таки не знал, иначе обязательно бы назвал его имя.

– Хорошо, – вздохнул Тартищев. – Спасибо и на этом! – И, окинув взглядом Гиревича, строго произнес: – Я от своего слова не отказываюсь. Все, как обещал, исполню. Говори, где билет?

Гиревич тоже вздохнул в ответ и обреченно произнес:

– Ладно, черт с вами! Записывайте...

– Давай посмотри, что мы имеем на сегодняшний момент! – Тартищев разложил по столу бумаги, окинул их глубокомысленным взглядом и перевел его на Алексея. – Одно, что мы почти не продвинулись в розыске толмачевского убийцы, другое, что вышли на другое преступление. Теперь у меня нет никакого сомнения, что Муромцева не отравилась. Ее убили... – Федор Михайлович вышел из-за стола и сверху вниз посмотрел на Алексея. – Пока ни одна душа, кроме тебя и меня, об этом не знает. Ходят слухи, и пусть ходят. Мы пока очевидных, повторяю, очевидных действий проявлять не будем. Иначе это вызовет излишние разговоры. Да и, сам понимаешь, пока мы ничего, кроме весьма сомнительных показаний Гиревича, не имеем. Тебе предстоит самым секретным образом встретиться с этой девицей Соболевой, с Булавиновым, его женой... Хотя нет, девицу возьми на себя, а остальными я сам займусь. Так-то вернее будет. Жаль, Иван из строя вышел, но, думаю, дня через три не вытерпит, появится! Корнеев же займется окружением Мейснера. Возможно, неизвестный нам господин как раз очень хорошо знаком архитектору...

• Предыдущая
• 31/72
• Следующая