Агент сыскной полиции - Мельникова Ирина Александровна - Страница 30
- Предыдущая
- 30/74
- Следующая
На стоянке извозчиков они купили по кульку семечек и направились проходными дворами на Баджейскую улицу, где располагалась основная часть трактиров и два ресторана – «Райская поляна» и «Бела-Вю». В них подавали европейские блюда, в отличие от трактиров, где по-прежнему потчевали по-русски – сытно и обильно.
– Вот ты, Алексей, скажи, что самое важное в нашей работе, помимо маскировки? – спросил Вавилов и сам же ответил: – А это, брат, «география». Город ты обязан изучить как свои пять пальцев. Все проходные дворы, как «Отче наш», должен знать! Все пожарные лестницы, черные ходы, люки сточные, выгребные ямы, даже сортиры уличные. У меня, да и не только у меня, полно случаев было, когда воры или разбойники от нас через очко в клозете ускользали, или через люки в мостовой, один даже в выгребную яму с головой нырнул, чтобы от погони уйти. Вытащить-то мы его вытащили, но вони потом на все сыскное было, упаси господь! – Он поморщился. – Но даже это не самое сложное. Сложнее всего с людьми работать, тем более с теми, кого человеком назвать язык не поворачивается. Сам посуди, у меня, как старшего агента, в подчинении обычно десять-двенадцать младших агентов работает, для встречи с ними две-три явочные квартиры в разных концах города использую, а у каждого младшего агента имеется еще по десять-пятнадцать доверенных лиц, это уж из числа тех, кого он сам вербует и о которых только он знает, и никто другой. К тому же на твоем участке на тебя и извозчики должны пахать, и швейцары, и дворники, и акушерки, и провизоры в аптеке... Но учти, ни в коем случае не ввязывайся ни в какие склоки, ни в какую мелочевку. Старайся уклоняться от тех происшествий, в которых ты так или иначе мог бы фигурировать как гласное лицо: понятым или свидетелем...
Они вышли на базарную площадь, и Иван сразу подобрался и приказал Алексею:
– Отстань от меня на несколько шагов, но так, чтобы все видеть и слышать, а потом подробно доложишь, что успел заметить!
Бросая в рот семечки и сплевывая шелуху особым способом, чтобы она не налипала на губе, Вавилов шел по базару степенно и важно, словно не замечая, что толпа перед ним расступается, а кое-кто спешит и скрыться от греха подальше.
Вот подбежал к нему плюгавый малый и что-то быстро проговорил. Вавилов замедлил шаг и пробормотал догнавшему его Алексею:
– Плотва опять объявился. Обратник с каторги. Говорят, проигрался, сейчас по злому работает. Вместе с марухой своей Варькой. – Он всмотрелся в высокую женщину в пестром платке и едва слышно присвистнул. – Да вон же они. Рядом со старьевщиком крутятся... Ухват... Так-с!.. Корявый... Цапля... Варька мосластая и сам Плотва... Шуруют, вон гляди...
Алексей издали наблюдал, как женщина быстро посмотрела в их сторону, что-то сказала своему партнеру – мужику в поддевке и с козлиной бородкой, и они стали, быстро работая локтями, выбираться из толпы. Остальные ширмачи, видно, подчинившись условному знаку, мгновенно исчезли среди массы торговцев и продавцов.
Вавилов прибавил шагу, ввинтился в толпу и моментально нагнал парочку.
Алексей увидел, как забегали глаза у Плотвы.
– Ей-богу, ничего не успел взять... Вчера до кишок раздели... Проигрался в пух и прах на мельнице у Ахмета-татарина...
– Что ж ты к нему подался? Беспалый вон шесть взял у Утюга на катране.
– Да и сам не знаю! Волосы теперя на себе рву... Окромя меня, еще Стрелка взяли на четыре куска...
– Стрелка? – поразился Вавилов. – Я ж его самолично по этапу отправил еще в октябре.
Глаза у Плотвы забегали, и он едва слышно пробормотал:
– Эка вы... Отправили... Да он, почитай, четыре месяца на Хлудовке околачивался... Захар Игнатьич его от чирьев лечил... Кормил... А в четверг пофартило... Слыхал я, что купца какого-то на пару с Сохатым пришили, кажись, в Сорокино... Как одну копейку четыре больших отдал... Ахмет метал... Горох метал... Назар Кривой резал...
– Так, значит, Стрелка до копья раздели, где ж он теперь отсиживается?
– Нигде! Ахмет ему сотенную дал, да плакат[41] ему еще раньше выправили. Отослали поутру почтовыми в Томск, а там дальше в Нижний... На ярманку... А Ахмет сегодня новую мельницу открывает, на Воздвиженской... Богатую!
– Ладно, валяй, – махнул Вавилов рукой, – но смотри, из города не уберешься – пеняй на себя!
– Иван Лександрыч, – затянул плаксиво Плотва, – позволь отыграться. Сегодня чуток пофартило... А завтра и духа мово тут не будет...
– Сроку тебе до утра, Плотва, – сказал сердито Вавилов, – соврешь, другой дороги тебе не будет, кроме как на рудники.
– Премного благодарны! Спасибочки вам! – чуть не взвился от радости Плотва и мгновенно растворился в толпе.
А Вавилов уже подходил к толстому татарину с узкими, почти затерявшимися в складках жирного лица глазами.
– Что, Ахметка, с добычей тебя! Когда на новоселье позовешь?
Ахмет побагровел, замахал толстыми, с короткими пальцами руками, не зная, что сказать.
А Вавилов добивает его окончательно:
– Стрелка, значит, на четыре больших обглодали и в Томск спровадили?.. Ну, когда ж новоселье?
Татарин молча открывает и закрывает рот, а Вавилов, почти по-дружески хлопнув его по плечу, отправился дальше, чтобы удивить местное жулье своими познаниями, но и от них выудить все, что ему нужно...
Через час они сидели в трактире «Ромашка», на чистой его половине, выбрав места около окна, чтобы наблюдать за происходящим на улице.
– По одежке, смотри, выбирай, где закусить и что заказать, – опять стал учить его Вавилов. – Вот мы с тобой сейчас семгу и расстегаи с налимьей печенкой взять не в состоянии, так же как и мозги в горшочке, это для купчишек скорее подойдет, а вот окрошка в самый раз – лучшая еда для приказчика, особенно если хорошо погулялось накануне...
От выпитого пива Иван зарозовел, вытащил из портсигара папиросу и закурил.
– Сейчас мы ради твоей учебы, Алексей, по улицам шастаем, а вот когда перед тобой цель поставят, про все забудь: и про обед, и про ужин... – Он глубоко затянулся и щелчком отправил пепел в стоящую рядом пепельницу. – У нас всегда работы невпроворот. Будь «сусла» в отделении в пять раз больше, и то всем работа найдется. Да к тому же при Тартищеве спросу больше стало. Он и сам вихрем летает, но и с нас три шкуры дерет, если что-то не так... А десять лет назад, когда я только-только начинал, на весь город и губернию в придачу нас восемь сотрудников было вместе с Федором Михайловичем... И ничего, справлялись... Помню, был у нас старый сыщик Зимогоров, всю жизнь один прожил, хором не выстроил, ходил в шинели, на которую дохнуть страшно было, такая она ветхая, а когда пять лет назад помер, у него одних лишь часов золотых и серебряных целое ведро нашли...
– Взятки, что ли, брал?
Вавилов вздохнул:
– А в то время все брали. Сейчас с этим пожестче, но все равно не обойтись. – Он бросил окурок в пепельницу, достал новую папиросу, но не раскурил, а положил за ухо и внимательно посмотрел на Алексея. – Вот сейчас сидишь, наверное, и думаешь, уж я-то в жизнь никогда не возьму. И не бери, если получится. Самое паскудное – чувствовать, что эта мразь тебя покупает. И от этого ненавидишь их еще больше. Я ведь помощником околоточного начинал. Так наш надзиратель, я не говорю уж о приставе, взятки брал вовсю, открыто, без особых церемоний. Без приношения в околотке бесполезно было появляться. Все знали, что даром им никто и ничего не сделает. Мордвинов, околоточный, меня учил: «Копи денежки на черный день. Служба у нас шаткая, положение скверное, доверия никакого. Уволят – и пропал, коли не будет сбережений. После полицейской службы никакой другой не найдешь. Поэтому и следует заранее запасаться тем, чем люди живы бывают». – Иван допил пиво и ухмыльнулся. – Особенно он любил с ворами работать, которых с поличным поймали. Целые спектакли устраивал. Приведут к нему вора, и начинает он при потерпевшем на него орать:
41
Паспорт.
- Предыдущая
- 30/74
- Следующая
