Тайный рыцарь - Мельников Руслан - Страница 26

• Предыдущая
• 26/61
• Следующая

Да, гнаться за отрядом нет уже никакого резона. И вообще лазить в сумерках по болотам — опасно. Не заметишь трясины в темноте — хрустнет ненадежный ледок, дрогнет предательски сырая почва под ногой. И поминай тогда как звали. А деньки тут коротки. Темнеет в северных прусских лесах еще по-зимнему быстро. Вон уж багровое закатное зарево гаснуть начинает. Еще немного — и непроглядный мрак вовсе накроет землю.

— Ночуем здесь, — объявил Бурцев. — Поутру попробуем выбраться из болота.

— Здесь?!

Аделаида в ужасе отшатнулась от бездонной могилы, что проглотила ее несчастную лошадь. Отшатнулась — и сама едва не сверзлась в соседнюю топь. Не подхвати Бурцев вовремя супругу, не выдерни из цепких грязевых лап, еще одной безымянной могилкой стало бы больше.

Былой гонор у княжны пропал полностью. Сгинул, вышел весь, остался где-то там — в глубинах чавкающей жижи. Аделаида невольно придвинулась поближе к мужу. Прижалась, озираясь, — крепко, совсем как прежде. Бурцев усмехнулся: нет, выходит, худа без добра. Привычно обнял девушку, прикрыл походным плащом на меху. Вдвоем под таким плащом не замерзнут. Жаль только, без огня остались. И почти без пищи — припасов-то в седельной сумке кот наплакал. И один конь на двоих — вон он, бедолага перепуганный, стоит на привязи у гнилого пенька. Можно было и не привязывать — сам боится копыто лишний раз с места на место переставить.

Все это здорово напоминало Бурцеву их первую с Аделаидой ночевку в Силезском лесу. Ту самую, после нападения Казимировых лжетатар. Да уж, любо-дорого вспомнить беспокойную ночку со строптивой панночкой под боком.

Правда, тогда, помнится, шок у него был сильнейший от нежданного-негаданного путешествия во времени. И первая пролитая в прошлом кровь уже была. И планы какие-то — в том числе и на эту прекрасную полячку, зябко жмущуюся сейчас к его плечу. И залах стоял вокруг совсем другой. Запах пробуждающейся жизни. Запах надежды. Здесь же — болотные миазмы кругом. Но куда хуже другое. И раньше ведь бегала от него вспыльчивая дочь Лешко Белого — еще как бегала! Но никогда ведь не бежала к другому. А сегодня…

Неужто все? Прошла любовь и завяли-таки помидоры?

Что-то хрустнуло вдали. Аделаида вздрогнула. Бурцев успокаивающе погладил жену. Странная все-таки штука эта любовь-морковь. То так обернется, то этак… Вот взять сейчас хотя бы. Он девчонку эту любит — слов нет. Голову потерял, когда понял, что княжна в беде. И она тоже ведь не отстраняется, не ускользает из-под руки. Все вроде как прежде. И не все…

Фридрих — ох уж этот Фридрих фон Берберг, туды ж его налево — никак не шел из головы. Значит, гнать нужно оттуда гада. Гнать в шею.

— Смотри, Вацлав, вон там! — вздрогнула Аделаида. — И там тоже!

В сгустившемся мраке среди размытых силуэтов кривых безлистных деревьев с когтистыми ветками амаячили, подрагивая, фосфоресцирующие огоньки. Действительно, жутковатое зрелище.

— Что это? Лесные духи, коим поклоняются прусские язычники, или души грешников, не нашедшие упокоения?

Девушку трясло капитально.

— Не волнуйся, родная. Ничего страшного. Просто гнилушки светятся. На болотах такое бывает. Спи спокойно — я покараулю. И от духов тебя уберегу, и от грешников.

Видимо, она уже устала бояться. Дрожала-дрожала, да и забылась беспокойным сном. А во сне еще крепче прильнула к нему. Что ж, хотя бы в эту ночь злополучный вестфалец не будет стоять между ними. Ну, а потом… потом видно будет. Глядишь, и образуется все. Коли нет — Фридрих фон Берберг умрет.

Под теплым походным плащом они грелись теплом друг друга. И обнимали друг друга. Пусть ненадолго, пусть потому лишь, что среди топей и трясин обнимать больше было просто некого.

Из болот вышли после полудня. Дважды чуть не стали добычей трясины, но обошлось: тевтонский конь, чуя опасность, вовремя поворачивал и тянул людей прочь от гиблых мест. Никто его не понукал, никто даже не садился в седло. Огромный рыцарский жеребец и без того слишком тяжел для прогулок по топям.

Доверившись чутью животного, Бурцев останавливался и тщательно прощупывал дорогу кривым шестом всякий раз, как только коняга начинал упираться. Только когда под ногами перестало наконец чавкать и хлюпать, Бурцев усадил Аделаиду на коня. Сам шел рядом. Вдвоем в боевом седле с высокими луками передвигаться все равно несподручно, что бы там ни пели менестрели о совместных романтических поездках рыцарей и вызволенных ими из плена прекрасных дам.

Княжна представления не имела, куда править, а потому просто отпустила поводья. Тоже правильно: лошадиный инстинкт и в лесу безошибочно выбирал самый удобный путь. Ни всадница, ни ее пеший спутник не разговаривали. Скверно было на душе, а в животе урчало. Жрать, сказать по чести, хотелось жутко. Но жалкие походные харчи — сухой кислый сыр, просо да вяленую на степняцкий манер конину приходилось беречь. В погоню за женой Бурцев отправился налегке, не потрудившись как следует запастись провизией, а седельные сумки беглянки засосало ненасытное болото.

Уже совсем свечерело, когда трофейный конь вывел их к людям. Правда, к тем, дел с которыми иметь Бурцеву совсем не хотелось: лес заканчивался, и в просветах между деревьями замелькали сторожевые огни тевтонского замка. Умное животное нашло дорогу к родной конюшне, да только проку от этого… Бурцев схватил конягу под уздцы, потащил обратно в лес. Наездница даже не шелохнулась. Похоже, вымотанной, издерганной и голодной Аделаиде все уже было до фонаря.

Нужно убраться подальше от замковых стен, прежде чем стемнеет! Задыхаясь, с трудом переставивляя ноги, он вел немецкого жеребца через сугробы, буреломы и непролазный кустарник, а потом… Потом идти вдруг как-то сразу стало легче. Деревья по-прежнему сплошной стеной возвышались справа и слева, но промеж них пролегала широкая просека без конца-краю. По такой даже сани с телегами пройдут беспрепятственно.

— Вацлав, это же дорога! — тихонько окликнула его Аделаида. — Орденская дорога.

А ведь в самом деле! Не княжеский тракт, конечно, но и не тайная тропа беженцев. Хорошо расчищенная просека половинила лес, словно рубящий удар длинного прямого клинка.

— Интересно, куда она ведет? — заерзала в седле полячка.

— В Наревский замок, куда же еще. Там, должно быть, и обрывается. Замок-то поставлен недавно, значит, дальше пути нет.

— А если ехать из замка?

Он осмотрелся. Если ехать из замка, дорога вела в сторону зашедшего уже солнца — на Запад. Значит, не по пути им с лесной просекой. Ни в ту, ни в другую сторону.

— Ну, так как?

— Дядька Адам говорил, что в этих местах проложена только одна орденская дорога. И ведет она к Кульмской комтурии — в Хелмно. Короче, уходить нам с этой дорожки нужно.

Аделаида задумчиво покачала головой:

— Нельзя, Вацлав. Никак нельзя. Если уйдем — заплутаем, погибнем от голода.

— Не погибнем. На крайний случай у нас конь есть. Целая гора мяса! Совсем туго придется — съедим.

— Фу! — полячка поморщилась. — Есть конину?! Да я лучше сдохну, чем уподоблюсь твоим дружкам-татарам.

— Ничего, поголодаешь еще денек — умнешь за милую душу. Поехали.

Он потащил тевтонского жеребца прочь с опасной дороги. Аделаида в ярости спрыгнула с седла.

— Послушай меня, Вацлав. Хоть раз послушай! Даже если мы с тобой съедим целый табун лошадей, все равно добраться до Руси без проводника не сможем. Вернуться во Взгужевежу — тоже. Тем более пешими. Это же Пруссия — дикая страна. Кругом леса да болота. И язычники, ненавидящие добрых христиан лютой ненавистью. Меня уже чуть не принесли в жертву на капище идолопоклонников. Второй раз испытывать судьбу я не желаю.

— Нам известна дорога к Наревскому замку. Для начала обойдем его, а там видно будет.

— Обойдем?! А ты уверен, что нас пропустят? Да, возможно, твою дружину оставшиеся в крепости тевтоны остановить не смогли, но с нами-то уж как-нибудь управятся. Даже если не убьют сразу — устроят допрос, которого ни тебе, ни мне не выдержать. Здесь не безопасная Кульмская комтурия, Вацлав! Здесь немцы наверняка осторожничают сверх всякой меры и тщательно проверяют каждого путника. Если таковые вообще заходят в эти проклятые края.

• Предыдущая
• 26/61
• Следующая