Обольщение красотой - Томас Шерри - Страница 2

– А во что я тебя превратила? – Может, она и не образец для подражания, но она старалась быть хорошей женой. Заботилась о его удобствах, не сорила деньгами и не поощряла мужчин, подобных Говарду.

Голос Тони был пронизан горечью.

– Не задавай бессмысленных вопросов.

Венеция снова повернулась к окну. Тротуары почти скрылись под множеством черных зонтиков. Даже в карете ощущалась прохлада. Похоже, осень в этом году будет ранней.

Вскоре после этого события Кристиан закончил последний семестр в Харроу и отправился изучать естественные науки в Кембридж. Летом, по окончании второго курса в Тринити-Колледже, он принял участие в раскопках в Германии. На обратном пути в Алджернон-Хаус он заехал в Лондон, чтобы ознакомиться с новыми поступлениями морских окаменелостей [1] в отделение естественной истории Британского музея.

Дискуссия, вызванная новыми экспонатами, оказалась настолько увлекательной, что Кристиан принял приглашение отобедать с куратором музея и его коллегами. После обеда, вместо того чтобы сразу направиться в свою городскую резиденцию – где сохранялся небольшой штат слуг на тот случай, если он приедет – он решил провести час в своем клубе. Сезон закончился, светское общество разъехалось из Лондона, и можно было надеяться, что его не слишком побеспокоят.

В клубе и вправду было немноголюдно. Кристиан расположился в библиотеке с бокалом бренди и свежим номером «Таймс».

Днем было проще. Его время было заполнено учебой, управлением поместьем и общением с друзьями. Но по ночам, когда мир затихал и он оставался наедине с самим собой, мысли слишком часто обращались к даме, которая похитила его сердце, даже не взглянув на него.

Она снилась ему. Порой эти сны были пугающе яркими, она лежала под ним, гибкая и обнаженная, нашептывая ему на ухо сладострастные слова. В других случаях она держалась на расстоянии, маня его издали, а он не мог двинуться с места, обратившись в мраморную статую. Он кричал и рвался из своего каменного плена, но она ничего не видела и не слышала, такая же равнодушная, как и прекрасная.

В библиотеку кто-то вошел. Кристиан сразу узнал посетителя. Это был Энтони Таунсенд, ее муж.

Последние годы стали для Кристиана настоящим учебником по уязвимым сторонам человеческой натуры. До встречи с миссис Таунсенд он не испытывал зависти, грусти и отчаяния. А также чувства вины, охватившего его сейчас при виде Таунсенда.

Кристиан никогда не желал этому типу зла и вообще воспринимал его исключительно как досадное, но неодолимое препятствие. Однако в своем сознании он бессчетное число раз спал с его женой. И, случись что-нибудь с Таунсендом, Кристиан оказался бы первым в списке желающих быть представленными вдове.

Этого было достаточно, чтобы Кристиан допил свой бренди, отложил газету, которую не успел даже раскрыть, и поднялся, собираясь уйти.

– Я вас видел раньше, – сказал Таунсенд.

После секундной заминки, вызванной удивлением, Кристиан холодно отозвался:

– Не припомню, чтобы мы встречались.

Он не разделял высокомерия своих высокородных предков, но мог быть столь же неприступным, как любой де Монфор, когда-либо живший на свете.

Таунсенд, однако, не выглядел обескураженным.

– Я не говорил, что мы встречались, но ваше лицо мне знакомо. Ах, да. Это было на крикетном матче пару лет назад. Вы были в полосатой кепке Харроу и пялились на мою жену.

Черты Кристиана, отражавшиеся в оконном стекле на фоне темной улицы, потрясенно застыли, словно он смотрел прямо в лицо Медузы-Горгоны.

– Я не помню, как выглядят мои горничные, но помню лица всех джентльменов, которые пускают слюни при виде моей жены. – В голосе Таунсенда прозвучало странное безразличие, словно ему же было все равно.

Лицо Кристиана загорелось, но он промолчал. Как ни вульгарно говорить о собственной жене в подобном тоне, делая намеки на толпы воздыхателей, которые ее домогаются, Таунсенд не вышел за рамки дозволенного.

– Вы напоминаете мне кого-то, – продолжил Таунсенд. – Вы случайно не родственник покойного Лексингтона?

Интересно, станет ли Таунсенд порочить его имя перед своей женой, если он признается?

– Покойный герцог был моим отцом, – сказал Кристиан, глядя на свое отражение в стекле.

– Да, конечно. Значит, вы – Лексингтон. Она будет в восторге, узнав, что персона, обладающая столь высоким статусом, считает ее завидной наградой. – Таунсенд издал сухой, лишенный веселья смешок. – Возможно, ваше желание еще исполнится, ваша светлость. Но советую дважды подумать. Если не хотите закончить так же, как я.

На этот раз Кристиан не смог сдержать своего презрения.

– Обсуждая свою жену с посторонними? Едва ли.

– Я тоже не думал, что способен на это. – Таунсенд пожал плечами. – Прошу прощения, сэр, что задержал вас своим нытьем, недостойным джентльмена.

Он поклонился. Кристиан коротко кивнул в ответ.

И только на следующее утро он задался вопросом, что имел в виду Таунсенд, когда сказал: «возможно, ваше желание еще исполнится».

Через неделю в газете появился некролог. Таунсенд отправился в мир иной. Потрясенный, Кристиан навел справки и узнал, что Таунсенд находился на грани банкротства. Более того, он задолжал крупные суммы ювелирам, как в Лондоне, так и на континенте. Неужели он влез в эти долги, чтобы его жена была довольна и не поглядывала в сторону чересчур пылких поклонников, готовых осыпать ее щедрыми дарами за милости?

Через год и один день после его смерти миссис Таунсенд снова вышла замуж – скандально быстро, учитывая, что период скорби обычно длился два года. Ее новый муж, мистер Истербрук, был богатым джентльменом старше ее на тридцать лет. Вскоре пошли слухи о бурном романе, который она завела прямо под носом у мистера Истербрука с одним из его лучших друзей.

Похоже, возлюбленная Кристиана – пустая, алчная, эгоистичная дамочка, приносящая несчастье и позор окружающим.

Кристиан заставил себя принять правду.

Избегать ее оказалось не так уж сложно. Они вращались в разных кругах. Кристиан не участвовал в лондонском сезоне и не следовал календарю модных светских событий. Поэтому он меньше всего ожидал, что столкнется с ней, выходящей из монументального здания на Кромвел-роуд, где располагался Британский музей естественной истории.

С тех пор как он видел ее в последний раз, прошло почти пять лет. Время только пошло на пользу ее красоте. Она стала более сияющей, более притягательной и более опасной, чем раньше.

В его сердце вспыхнул пожар. Его больше не волновало, что она из себя представляет. Единственное, что имело значение, это сделать ее своей.

Он повернулся и зашагал прочь.

Скелет ихтиозавра, выставленный в Музее сравнительной зоологии, был неполным. Но это была первая рыба-ящер, обнаруженная в американской почве, в штате Вайоминг, и понятно, что американскому университету не терпелось показать его публике.

Венеция Фицхью Таунсенд Истербрук подошла ближе, чтобы лучше рассмотреть челюсти древней рептилии, унизанные крохотными зубами, напоминавшими лезвие ножа для хлеба, что указывало на диету из мягкотелых морских организмов. Возможно, кальмаров, которыми кишели триасовые [2] моря. Затем тщательно изучила плавник, состоявший из плотного ряда костей, и даже пересчитала ребра, длинные и тонкие, как зубья изогнутой расчески.

Выполнив это подобие научного осмотра, она позволила себе отступить на шаг и окинуть взглядом все создание длиной двенадцать футов, не считая хвоста, значительная часть которого отсутствовала. Больше всего ее всегда поражали размеры этих доисторических чудовищ.

– Говорила тебе, что она будет здесь, – произнес знакомый голос, принадлежавший младшей сестре Венеции, Хелене.