Штрафной удар - Мелентьев Виталий Григорьевич - Страница 28

• Предыдущая
• 28/30
• Следующая

– Что от Матюхина? – спросил он.

– Надо ждать ночи, – и, перехватив строгий взгляд, пожал плечами. – Такая связь. И партизаны молчат.

– Послушайте, Лебедев, командарм принял решение – начинать завтра. Он верит Матюхину. Фронт утвердил его решение. Открою тайну: командарм будет рвать оборону всеми танковыми силами в одном месте. На той лощине в направлении эсэсовцев. Хуже того. Танковая атака начнется одновременно с началом общей артподготовки… «Катюши» проделают проходы в минных полях, и они пойдут.

– Интересно, – профессионально заинтересовался Лебедев и бросился к карте. – О таком я не слышал.

– Интересно получится, если они напорются на танковую дивизию. Во всей нашей армии меньше танков, чем у нее одной. Вы представляете, как будем выглядеть мы? Тем более что в связи с решением командарма я отослал капитана Маракушу в часть.

– Что докладывал на совещании контрразведчик?

– Вам что-нибудь известно?

– Да. Я вам докладывал Кроме того, мы анализировали обстановку с Кашириным.

– Полковник Целиков сообщил, что они обезвредили резидента и продолжают игру. Но командарм приказал сменить сигнал.

– Как это – сменить сигнал? Уведомить противника, что наши резервы на месте и что мы можем начать наступление?

– Именно.

– Но какой же резон?

– Не все понимаю. Командарм, посмеиваясь, сказал, что это вызовет у противника если и не панику, то, во всяком случае, разногласия.

– Что ж… Может быть, в этом есть доля истины.

– Но вы представляете, что произойдет, если противник разберется во всех этих увертках?

Полковник говорил слишком многозначительно и слишком уж нудно предупреждал о предстоящих бедах. Увлеченный замыслом командарма, Лебедев не слишком верил во все эти будущие напасти.

– Что будет? Влетит полковнику Целикову. А это значит, нам с вами влетит вдвое меньше. Но я полагаю, что никому не влетит. Я почему-то уверен: Матюхин прав. Танкисты или смотались, или сматываются. И командарм прав: вывешивая новый сигнал, намекая на возможное наступление, он как бы приостанавливает отход эсэсовцев, задерживает хотя бы часть из них. А что может быть лучше для нас, если главный резерв противника окажется ни там, ни сям. Половина колес в пути, а половина стоит и ждет вдали от фронта. На это он и рассчитывает, командарм: прорвется танками, свяжет остатки эсэсовцев, а пехота подтянется позднее. Удача? Быстро попрут вперед. Неудача? Сберегут пехоту. Нет, товарищ полковник, ничего страшного я не вижу. Командарм верит нам, верит Матюхину.

Полковник ушел. Лебедев занялся текущими делами, и тут его вызвали к радистам. Партизаны наконец вышли на связь.

Он примчался к ним уже под вечер. В радиограмме сообщалось:

«Вероятность отхода подтверждается железнодорожником. Уточняем размеры. Направление отхода в обе стороны, с последующим переводом с северного направления на запад, К сожалению, визуально не засечен отход танков, очень хорошая маскировка. Футбольный матч сорван неизвестными, погибло около тридцати человек, преимущественно офицеров. Метод действия неизвестных ни на что не похож. Связь задерживалась неисправностью рации. Продолжаем выполнение задания».

Майор помчался домой. Петрова не было, и он рискнул – сам позвонил командарму и прочел ему радиограмму.

– Ну-ка зайди с нею ко мне, – приказал генерал.

Когда майор вошел в горницу, командарм лежал на кровати – на перине, на горе подушечек и думочек. Голая нога выглядывала из-под одеяла.

– Извини, перед делом надо отдохнуть. Ну-ка читай, читай.

Лебедев прочел радиограмму, и командарм задумчиво повторил:

– «Метод действия неизвестных ни на что не похож…» Правильно пишут! Значит, видели сами.

– Не понимаю, товарищ генерал-лейтенант.

– А ты и не можешь понять. Мне эта твоя радиограмма как верующему елей. Ты хоть знаешь, чем елей знаменит?

– Признаться, не знаю…

– Разведчик!.. Разведчик все должен знать. И про религию тоже. Так вот, верующих елеем мажут после отпущения грехов. Понял? Благословение, так сказать, на праведную жизнь. А я был вроде верующего – верил, что эсэсовцы уйдут. И Матюхину верил. И он не подвел. Всю мою веру утвердил. И оба задания выполнил… Ах да, я ж тебя обещал выпороть, а потом рассказать о втором задании. Но сейчас времени нет. Придут, они тебе сами все расскажут, а ты их опыт учтешь. Ну спасибо тебе, Лебедев. Вовремя ты меня утешил. Ведь если честно, я и заснуть не мог, все думал, ушли или не ушли? Верил – Ушли, а подтверждения ваши… академические. Теперь и тебе скажу – ушли эсэсовцы. Все ушли. Для того и матч этот дурацкий под занавес затеяли, чтобы показать всем, кто мимо бродит: «А мы еще здесь! А мы никуда не собираемся!» Сорвал им Матюхин всю музыку. Ты, кстати, не забудь представить их, как вернутся. А то мы в спешке все забываем. Вот и ты все в майорах ходишь… Ну ладно, ладно, иди. Скажи там адъютанту, чтоб часа четыре… нет, пять! – никто не будил. и теперь засну.

Как и требовалось, в свой час разведчики Матюхина подала условленные сигналы, перескочили дорогу и к утру вышли в расположение резервов. Отличные капониры для танков, стоянки для автомашин, жилые землянки – все добротное, все отделанное и ухоженное – были пусты. Орали сороки, но Грудинин не пугал их клекотом…

Разведчики прошлись по притрамбованным, обложенным дер. нам и присыпанным песочком дорожкам, заглянули в каждое помещение и облюбовали землянку на отшибе. Низкая, со сплошными нарами, зарешеченными окошками – как видно, гауптвахта. Здесь сложили тощие вещмешки и продвинулись подальше по следам траков: они наворочали немало дерна. Обследовали еще одно брошенное становище и дальше уже не пошли. Последняя проверка подтвердила и слова Егора Грубого, и свои наблюдения – эсэсовцы стояли там, где говорил Грубый, и ушли тогда, когда они их видали.

Они вернулись в землянку, заперлись изнутри и впервые за все эти дни поспали всласть. В лесу дрались из-за остатков помоев сойки и сороки, противно каркали галки и вороны. Ночью поели, и Сутоцкий с Гафуром пошли к передовой давать сигналы. Когда они вернулись, уже светало, спать не хотелось. Обчистились, поели и не спеша ушли в лес.

Далекая передовая почти не слышалась. Отдельные орудийные выстрелы не трогали – они казались глухими и нестрашными. На подходе к старой, помеченной на карте дороге, там, где она круто разворачивалась и спускалась вниз, к мосту через сонную речушку, передовая вдруг ожила – шип, серия разрывов, снова уже не шип, а рев в слившиеся в сплошной гул разрывы. Ударили «катюши», много «катюш». Наверняка больше дивизиона. Может быть, даже полк.

Разведчики приостановились. Разрывы стихли. Всполошенно застрекотали сороки, и пронзительно заверещали сойки.

– Может… началось? – нерешительно сказал Гафур.

– Не помню, чтобы артподготовка начиналась с «катюш», – неуверенно ответил Матюхин. – Ими обычно кончают. Да и рано еще. Нас же предупреждали – через неделю. А сейчас четвертый день.

Они еще погадали и услышали несколько орудийных выстрелов – хлестких, звенящих даже на расстоянии. Неожиданно неподалеку, километрах в полутора, раскатилось эхо разрыва. Лес перекатил эхо, и, когда оно умолкло, донесся слитный тяжелый гул.

– Неужели танки? – спросил Гафур.

– Похоже, но чьи? – ответил Матюхин. Что спросил Сутоцкий, он уже не услышал. Справа и слева загремели не то орудия, не то разрывы, и сейчас же над лесом прошли бомбардировщики.

Воздух сразу уплотнился, стал звенящим и упругим. Артиллерийская подготовка пехотной атаки развивалась полным ходом. Грохотали орудия, глухо рвались снаряды. Постепенно пришли в себя и немецкие артиллеристы и начали отвечать нашим, норови подавить стреляющие батареи.

Им стали отвечать, и грохот боя ощутимо приблизился, особенно после того, как над разведчиками стали разворачиваться отбомбившиеся по батареям штурмовики.

Минут через двадцать опять сыграли «катюши». На этот раз гул их разрывов разнесся по всей передовой.

• Предыдущая
• 28/30
• Следующая