Голубые люди Розовой земли (др.изд.) - Мелентьев Виталий Григорьевич - Страница 43
- Предыдущая
- 43/51
- Следующая
Юрий и Зет были чуть выше подрагивающих колен Шарика. Если бы они захотели, они могли бы свободно ходить под его брюхом, даже не касаясь головами о свешивающиеся толстенные шерстинки. И тут только стало совершенно понятно, как катастрофически выросла собака, как несерьезны были решения Квача.
– Ах, Шарик, Шарик! – горестно сказал Юрий. – Что же ты наделал…
В эту минуту он начисто забыл, что собака понимает язык голубых людей, а Юрий уже так привык к нему, что произнес эти слова именно на этом языке. Шарик посмотрел вниз, на крохотных по сравнению с ним космонавтов, и заскулил.
– Ну ладно, ладно, – пожалел его Зет и похлопал по огромной, как дерево, ноге. – Ложись-ка на живот, мы тебе сейчас приделаем аппарат и тогда поговорим.
Пока Шарик осторожно ложился на пол, пока вытягивал лапы и устраивал на них голову, он жалобно и обиженно скулил, а Зет приговаривал над ним, как над маленьким:
– Ну ничего, Шарик, ничего… Все обойдется… Вот получим рецепт, и опять ты станешь нормальной собакой…
Он долго лазил по собачьей шее, пристраивая на мохнатой голове переговорный аппарат, вздыхал и пришептывал, как добрая бабушка над заболевшим внуком. А как только аппарат был включен, в разговор вмешался Шарик.
– Эх вы, люди, люди! – взмолился он. – Я вам так верил, я на вас так надеялся, а вы меня бросили.
– Ну, что же мы можем сделать! – возмутился Юрий. – Мы же тебя не заставляли пить биостимулятор.
– Да-а, не заставляли… – скулил Шарик. – Если бы ты меня кормил как следует, а не только одной земляникой, если бы ты разрешил мне напиться как следует, разве я бы полез за этим проклятым биостимулятором. Очень он нужен! Да еще такой горький, противный!
– Но ты ведь и сам не маленький…
– «Не маленький»! А откуда я знал? Если бы меня учили…
– Ну, не скули, собачка, не скули, – стал опять пришептывать Зет. – Никто тебя не заставлял пить стимулятор. Мог бы и за столом как следует поесть и попить.
– Да-а… А если я стеснялся… Первый раз на корабле… Вот и стеснялся.
– Ну ладно, ладно… В следующий раз ты будешь умнее.
Шарик дернулся и подскочил. Зет кубарем скатился с его шеи.
– Ты что?! – закричал Юрий. – Не понимаешь, что ли? Ведь так можно и убить…
– Я ничего… Ничего… Но неужели?.. Неужели мне еще раз дадут этот самый стимулятор?
– При чем здесь стимулятор?
– Да-а. Вот Зет говорит, что в следующий раз… Так мне что – опять нужно будет расти? Да? Опять расти?
– Ты не так понял, – уже не шептал, а, кажется, выпевал Зет, потирая ушибленный при падении бок. – Просто ты не так понял, мой милый Шарик. Больше ты не вырастешь, если, конечно, опять не будешь есть, как… как не знаю что…
– А если мне все время хочется есть?
– Нужно потерпеть… Ты же сознательная собака? Ведь верно? А? Сознательная?
– Я не знаю… Я есть хочу. А расти больше не хочу. Мне уже надоело.
– Так и нам надоело, вот потому мы тебя и просим честью: перестань есть. Если ты научишься сдерживаться, может быть, действие биостимулятора пройдет и ты перестанешь расти.
– А если не пройдет?
– Что ты заладил: «Если, если»! – разозлился Юрий. – Раз сказано, что нужно потерпеть, – значит, нужно терпеть.
– А если не могу…
– Ну вот что… Здесь тебе не наша… Голубая земля. Здесь космос. И здесь нужна дисциплина.
– Дисциплиной сыт не будешь, – философски ответил Шарик и облизнулся.
Вот тут стало страшно: Шарик, оказывается, может быть опасным зверем.
В рассеянном свете коридора влажно блеснули его огромные молочно-белые клыки. Они были почти как бивни. Такие грозные и могучие.
Но Юрий не испугался этих клыков. Он резко… нет, не то что крикнул – кричать нельзя, – скорее, он резко подумал, этак стремительно и отрывисто:
– Прекрати болтать! – И хотя Шарик тоже не болтал, а только думал, это не смутило Юрия. – Думать как следует нужно. Голова вон какая огромная выросла, как у слона. Или даже как у мамонта, а думать не научился. Что у тебя, мозгов нет, что ли?..
И как это ни странно, но огромный Шарик испугался совсем так, как пугался на далекой теперь Голубой земле, когда рассерженный Юрий покрикивал на него. От страха он даже начал колотить хвостом по стенам кухни, и Юрий вынужден был опять мысленно закричать на него:
– Не болтай хвостом! Ты же там все расколотишь! Тебе сказано – не ешь, значит, не ешь.
– Ах, люди, люди!.. – опять заныл Шарик. – Чего вы от меня хотите? Зачем вы меня мучаете? Разве я просился в космос? Привезли меня в космос и мучают. Я домой хочу. Я косточек хочу… Са-ахарных…
На его огромные, как тарелки, глаза навернулись слезы, и Зет не мог не пожалеть собаку:
– Ну ладно, ладно, собачка. Успокойся. Ешь, только немного. А то ведь тебе хуже будет.
Шарик еще скулил и плакал килограммовыми слезами, и ни Юрий, ни Зет не знали, что им делать. Шарик просился домой, чтобы погрызть сахарных косточек из борща.
И как раз в этот критический момент внутренняя связь донесла голос роботов – противно-металлический, ровный и потому показавшийся особенно властным:
«Получена телеграмма Центрального Совета Космических Исследований. Слушайте текст. Слушайте текст. „Центральный Совет Космических Исследований крайне недоволен самовольством экипажа корабля. Его посадка на планету с неуточненной цивилизацией не вызывалась необходимостью. Единственное оправдание космонавтов – их возраст, но…“»
Тут у роботов-доносчиков что-то не сработало: внутренняя связь зашипела и передача прервалась.
Юрий взглянул на Зета и стал бледнеть: таким серым стал Зет. Он чуть приоткрыл рот и неотрывно смотрел в угол, откуда, кажется, и доносился металлический голос роботов. Даже Шарик перестал визжать и скулить и со страхом посмотрел на Зета.
Зет молчал, но ведь он думал. А раз думал, то все слышали его мысли. И мысли эти были не то что невеселые, а прямо-таки панические.
– Вернут, обязательно вернут!.. А за что? Что мы такого сделали? Запустили нас в космос, и получается, что мы не имеем права действовать как хотим. Как подопытные животные какие-то… Ничего не имеем права!
Так можно было выразить одну часть панических, скачущих мыслей Зета. А вперемежку с ними шла еще и вторая половина. Она звучала примерно так:
– Ну и правильно, что нам нет оправдания. Великая цель требует великой дисциплины. Мало ли кто что хочет, а если он решил подчиняться, он обязан это сделать. Иначе он не человек. Только человек и умеет сам подчиняться. По своей воле. По своему разумению. А если он сам себе не может подчиниться – значит, он не человек, а тряпка. У него нет воли.
Потом в дело вступала первая часть, и Зет начинал скулить, как скулил только что Шарик. А потом эти мелкие прыгающие мыслишки сменялись суровыми и честными словами осуждения… Одним словом, самокритикой.
Но, как ни странно, ни первая часть мыслей Зета, ни вторая не приносили облегчения ни ему, ни другим. Все равно было ужасно неприятно, даже противно. Потому что, как ни оправдывайся и ни набивайся на чужую жалость, как ни критикуй самого себя, все равно признавать себя виноватым очень и очень неприятно. Хоть на любой планете, хоть в космосе. Хоть в низшей, хоть в высшей цивилизации.
И Юрий великодушно сказал:
– Брось, Зет. Не переживай так сильно. Ведь…
Но не успел он договорить, потому что роботы исправили поломку и заговорили вновь:
«Ввиду провала в космической связи повторяем последние слова. „…Единственным оправданием космонавтов является их возраст, но Центральный Совет считает, что высокая сознательность и дисциплина должны присутствовать в каждом космонавте, независимо от его возраста. Иначе он не сможет быть космонавтом и принимать решения, необходимые для выполнения поставленной цели“.
– Вернут… Вернут… – лепетал Зет, и ему вторили остальные голубые космонавты:
– Может быть, и правильно, что вернут: провинились. Но ведь в другой раз не пустят.
Прощай тогда, космонавтика!
- Предыдущая
- 43/51
- Следующая
