Короткое детство - Курочкин Виктор Александрович - Страница 26

• Предыдущая
• 26/31
• Следующая

— А здорово было слышно? — спросил Митька.

— Не так, чтоб очень. А если хорошенько прислушаться, слышно. Ну, ты не перебивай меня, а то плюну и рассказывать не буду… Просидел я на вокзале до вечера, съел последнюю луковицу, а жрать так хочется, аж в глазах свербит. Стемнело, подтянул ремень на последнюю дырку и пошёл под вагонами шнырять, как заяц. Часовые злые, как черти: «Стой! Кругом! Стрелять буду!» — и затворами щёлкают. А один даже стрелять начал.

— Да ну! — ужаснулся Митька.

— Я между рельсов лёг и руками голову закрыл. А пули шасть, шасть — и всё мимо. Пострелял он, пострелял и бросил. Наверное, подумал, что убил. А я дальше пополз. Гляжу, стоит длиннющий поезд с танками. Часового не видно. Я потихоньку забрался на платформу — и под танк.

— Чего ты меня с собой не взял? — простонал Митька.

Стёпка насмешливо посмотрел на Локтя и продолжал:

— Лежу под танком, жду, когда поезд пойдёт. Целый час, наверное, он стоял, я аж окоченел, а потом пошёл. Вначале было ничего, потом ужас как холодно. Ветер хлещет, до костей прохватывает. «Ну, — думаю, — этак я не на фронт попаду, а в «Могилёвскую» губернию спичками торговать». Помнишь, как Васька Тракторист говорил про покойников: поехал в «могилёвскую» спички чертям продавать.

Митька захохотал, а Стёпка обиделся.

— Тебе смешно. Побыл бы ты на моём месте, небось в сосульку бы превратился. А я выжил! Ночь морозная, ветер злющий. Думаю, надо как-то спасаться. Вылез из-под танка. Смотрю, люки открыты. Я обрадовался. Хоть можно малость согреться в танке.

Митька схватил Стёпку за руку:

— Неужто в танк забрался?!

— Забрался! — Стёпка тяжко вздохнул. — Только когда залезал — шапка с головы свалилась, ветер её подхватил и унёс. Остался я без шапки. Хорошо, что у меня волосы густые, как овчина. Пощупай, какие у меня волосы.

Митька пощупал Стёпкины волосы и сказал, что они густые, как баранья шуба.

— Если б не волосы, наверняка бы меня отправили в «могилёвскую». Ты думаешь, в танке тепло? Ха, тепло! В погребе в сто раз теплее. А мне наплевать, только бы до фронта добраться. Сжал я зубы и еду. А холодно невтерпёж. Вдруг как кольнёт мне уши. Словно гвоздём их через голову насквозь проткнули. Схватился я за уши — как ледяшки. Пощёлкал — звенят. Я давай их щипать. Изо всех сил щиплю — не больно. Ну, я сразу догадался, что отморозил уши. Если бы снег был, я их сразу бы оттёр. А где же в танке найдёшь снег? Поезд мчится, как сумасшедший. Если бы он хоть на минуту остановился, я набрал бы снегу и спас бы уши.

Стёпка замолчал, опустил голову.

— А дальше? — спросил Митька. — На фронт-то попал?

— Попал, — неохотно ответил Стёпка. — Как раз к самому фронту поезд подошёл.

— Рассказывай, рассказывай. До самого интересного места дошёл и молчит, — возмутился Митька.

— Да чего рассказывать, — Стёпка посмотрел на потолок. — Разыскал главного начальника фронта и сказал ему, что воевать приехал. Он мне говорит: «Поезжай домой лечить уши. Какой же ты вояка без ушей?» Да я и сам понимал: какой же я боец без ушей? — И Стёпка тяжко вздохнул. — Если б я не потерял шапку, теперь наверняка бы в разведку ходил за «языком». Из-за чего погорел? Из-за дурацкой шапки!

— Глупо из-за шапки погореть, — посочувствовал Митька.

Стёпка подошёл к окну, стал пристально разглядывать запушённые инеем стёкла.

— Ну, а потом? — спросил Локоть.

— Потом забинтовали уши и повезли в Веригино.

— А как тебя везли? — пытал Митька.

Стёпке не хотелось отвечать на вопросы, смотреть в глаза товарищу.

— Поездом повезли. Понятно? — сердито спросил он.

— Каким? Санитарным, с ранеными вместе?

— Конечно, санитарным и с ранеными вместе.

— А почему тебя в госпиталь не взяли?

Такого вопроса Стёпка, видимо, не ожидал. Он нахмурился и буркнул:

— Сам не захотел в госпиталь.

Митька хотел сказать: «Не ври!», — но побоялся, что Стёпка обидится и совсем перестанет разговаривать. Во всё, что говорил Коршун, Митька верил и не верил. О том, как пробирался к фронту, как отморозил уши, он рассказывал подробно и с удовольствием. А конец, самое интересное место, скомкал. Митьке показалось это подозрительным.

— А фронт ты видел? — спросил он.

— Конечно, видел! — озлобленно закричал Стёпка. — Совсем рядом был!

— Какой он?

— Обыкновенный. Пушки выстроились в ряд и лупят почём зря. Пулемёты строчат… танки.

— А самолёты?

— Самолётов там больше, чем ворон в нашей деревне. Всё время летают и бомбят. В общем, Локоть, фронт есть фронт. Это тебе не в снежки с Лаптем играть. Там в один миг голову снесут. Свалится сверху вот такая штукенция, — Стёпка показал руками, — и, как муху, прихлопнет.

Однако это не очень-то убедительно звучало, и Митька продолжал допрашивать:

— А фрицев ты видел?

Стёпка презрительно усмехнулся:

— Мне на них и смотреть-то надоело.

— Какие они?

Стёпку взорвало:

— Вот пристал, как банным лист. Что, ты не знаешь, какие фрицы? Звери.

— Неужели с рогами?

Стёпка безнадёжно махнул рукой:

— А ну тебя. С таким дураком и разговаривать не хочется.

Митька обиделся.

— Пусть я буду дурак. А ты всё это выдумал.

Стёпка засмеялся, потом вытащил из-под кровати сумку и, загадочно улыбаясь, спросил:

— По-твоему, я всё выдумал? Хорошо. Попробуй ты так выдумать.

Он развязал мешок, покопался в нём и вынул горсть патронных гильз. Митька схватил их и стал внимательно рассматривать.

— Фашистские, — пояснил Стёпка. — А сейчас я тебе покажу такое… Смотри, чтоб глаза не лопнули, — и он вытащил немецким пистолет с обгоревшей рукояткой и без курка.

— Вот это да! — ахнул Митька. — Дай хоть в руках подержать.

Локоть вертел в руках пистолет. Стёпка, улыбаясь, наблюдал за ним.

— Жаль, что испорчен, — сказал Митька.

— Исправим, — Стёпка отобрал пистолет, запрятал в сумку и загадочно подмигнул. — Вот сейчас я покажу тебе штуку. Смотри не умри от зависти. — Он так долго копался в мешке, что у Митьки от напряжения взмокли волосы. — На, смотри! — Стёпка разжал кулак, и Митька увидел чёрный, обведённый жёлтой каёмкой крест.

Крест не произвёл на Митьку впечатления.

— Ну, а я-то думал…

— Дурак, — сказал Стёпка. — Это же орден. Сам Гитлер фрицам такие на шею вешает. А ну, дай сюда! — он вырвал из рук Митьки крест, запрятал в мешок и крепко завязал верёвкой.

Теперь Митька не сомневался, что Стёпка побывал на фронте, и очень ему завидовал. Он готов был бежать на фронт сегодня, сию минуту, даже не поужинав. Стёпка насмешливо посмотрел на Митьку и снисходительно похлопал его по плечу.

— Вот так-то, товарищ Локотков. Теперь поверил, что я был на фронте?

У Митьки от обиды покатились слёзы.

— Что же ты меня с собой не взял?

— Я хотел взять, но ты сам всё испортил, — заявил Стёпка. — А потом, тебе нельзя на фронт. Ты слабохарактерный.

— Я слабохарактерный?! — закричал Митька. — Да я сегодня же Миху на улицу выброшу. Пусть сдыхает. Ничуть не жалко мне его.

— Ага! — воскликнул Стёпка. — Всё-таки ты подобрал Миху. И лечишь, наверно?

Митька стукнул себя по груди кулаком:

— Я сказал тебе, что вышвырну его на улицу.

— Не надо. Пусть выздоравливает. Ему тогда порядком досталось. Авось теперь малость поумнеет, — сказал Стёпка.

Митька обрадовался и заговорил торопливо, взахлёб.

— А знаешь, я за тебя ужасно переживал. Всё боялся, что тебя поймают и вернут с фронта домой. Не веришь?

Стёпка усмехнулся и ничего не сказал. Митька покраснел. Ему стало стыдно. Он очень хотел, чтобы Стёпкин побег не удался. Митька посмотрел на потолок, потом покосился на Стёпку.

— А ты знаешь, Васька Тракторист с войны без руки пришёл.

— Знаю. Наверное, Пугая заберёт.

— Жалко небось Пугая?

• Предыдущая
• 26/31
• Следующая