Холод юга - Каменистый Артем - Страница 12

• Предыдущая
• 12/72
• Следующая

— Это важно или может подождать?

— Без вещей я точно не выживу.

— Но хижина уничтожена вместе со всеми вашими предметами.

— Когда мы здесь оказались, кое-что припрятали в стороне, на всякий случай. Мало ли что. Часто ведь уходили надолго, не враг, так воры могли забраться. Хотя откуда им здесь взяться…

— Как можно быстрее забирай все необходимое и уходи.

— Да знаю. Найти бы еще…

— Фиксирую работу аппаратуры связи в твоих координатах. Имеется вероятность обнаружения узконаправленного канала. Прекращаю работу на передачу. Сохраняй молчание.

Что означают эти слова, Влад понял. Тот, кто уничтожил лагерь, никуда не ушел. Скорее всего, летает невидимкой в ночном небе, пытаясь заметить уцелевших. Он не знал, каков принцип действия устройства связи, скрытого в его организме, но со слов Космоса можно было догадаться — при разговоре оно излучает что-то вроде узкого луча, направленного на определенную точку небосклона. Пеленгаторы или их аналоги, располагаясь в стороне, не попадают в его действие и, следовательно, не могут его засечь. Но если такой пеленгатор оказывается в зоне действия луча, к примеру на воздушной машине, то все меняется.

Вот и сейчас беспилотник, или что там напало на лагерь, при удаче может засечь источники сигналов, после чего Владу сто процентов каюк, а Космос, возможно, и уцелеет, если у противника нет оружия, способного поражать цели на высоких орбитах.

Да и без сигнала надо побыстрее ноги уносить. Если предположить, что машина засекла лагерь по теплу очага, то засечь далеко не холодное человеческое тело тоже сумеет. Сейчас, правда, это затруднено помехами: куда ни глянь, десятки очагов пожара. Но вечно гореть этот хлам не сможет. Охотничий сезон начинался весной и заканчивался осенью. Холодов в этот период не бывает, так что хижины строили абы как, из веток кустарников, пучков травы, камыша и жердей. Чтобы не околеть в таком «шалаше», Владу с Давидом пришлось хорошенечко прикопать его снегом.

Очень хотелось бежать как можно быстрее, но истерзанное тело едва ковыляло, опираясь на неудобную палку. Только сейчас до Влада дошло, что при взрыве он ухитрился остаться без лыж. Придется возвращаться к бывшему сараю и попробовать их разыскать Так же как мешок с копиром и копией пистолета. Ну и бизонью ногу бросать на произвол судьбы не стоит. Магазинов в округе нет, а питаться чем-то надо. Тем более, опыт показывает, что одно из последствий быстрого лечения тяжелых травм — зверский аппетит. Осенью, после длительного боя с церковниками, он до того дошел, что, едва придя в себя, начал горстями есть муку из валяющегося рядом седельного мешка.

Веревочное крепление на лыжах было сорвано. Видимо, взрывом Влада отшвырнуло назад, а деревяшки, завязнув в снегу, не успели за телом. Поломка пустячная, но одной рукой справиться с ней не удалось. Пришлось кое-как приматывать их к ногам, затем долго бродить кругами, пока под кучей тлеющих жердин не обнаружился мешок и подгоревшая бизонья нога. Связав их вместе, перекинул через плечо, и походкой краба, которому оторвали почти все ноги, поплелся, как он надеялся, на восток. Не оглядываясь и ни о чем не думая.

Ему надо как можно дальше убраться от этого места, прежде чем свалится от ран и усталости. И хорошо бы успеть найти хоть какое-нибудь убежище, прежде чем это случится.

И пусть невидимая машина в небесах не заметит его ни спящего, ни бодрствующего.

У степей, окружающих святые земли с запада, юга и востока, существует четыре облика. Первый, самый приятный для глаз: изумрудное покрывало, испещренное неисчислимыми точками пестрых цветов, которое тянется от горизонта до горизонта. Редкие пушистые кустарники напоминают пасущихся барашков, которых в шутку покрасили в зелень, овражки и балки, будто небрежные складки на бесконечном бархатном покрывале. Уши ласкают птичьи трели, а нос щекочет нежный аромат душистых трав. К сожалению, длился этот период недолго: вторая половина весны, начало лета.

Далее наступала очередь второго: когда растительность выгорала под жаркими лучами Солнца. Свою лепту в перерождение степи вносили многочисленные копыта и челюсти бизонов, лошадей, диких быков и прочей жвачной живности. Хищным птицам наступало раздолье: видно каждое пятнышко на земле, прятаться сусликам и хомякам негде, разве что нос не высовывать из норки в светлое время суток. При сильном ветре прах от погибшей травы, пыль и песок поднимались исполинскими тучами, из-за чего в полдень при ясном небе становилось мрачнее, чем при вечерних сумерках.

Осенью степь вновь преображалась. Разверзались небеса, сверх меры напитывая землю долгожданной влагой. Почва раскисала, жирный чернозем налипал на ногах охотников и копытах животных мерзкого вида гирями. Нечего даже мечтать в это время года передвигаться здесь на конной повозке. Ну разве что испытываешь удовольствие от процесса извлечения колес из хваткой грязи, причем заниматься этим приходится чуть ли не через каждый метр пути.

Сейчас брат Либерий имел сомнительное удовольствие любоваться четвертым, последним, обликом степи. Вместо зелени белизна чистейшего савана, кусты больше не похожи на отдельно пасущихся барашков, скорее на их скелеты. Ни запаха разнотравья, ни пыли, щекочущей ноздри, — ничего. Мертвая земля, затаившаяся в ожидании весеннего тепла. Не дай Бог задержаться здесь до момента таяния снегов — испытаешь все прелести третьего, осенне-весеннего состояния.

Воин Святой Церкви, как все его братья, степь не любил в любом облике. Для кого-то это перспективные места под вспашку, для других бесконечное пастбище для обладателей ценных шкур, третьим она просто глубоко безразлична. Но для Либерия эта ненавистная равнина означала лишь одно: смерть.

Он многих здесь терял, и сам не единожды с трудом удерживался на этом свете. Пусть не совсем здесь, на юге, а на сыром западе, но какая разница? Что там, что здесь степь выглядела абсолютно одинаково — узкой полосой между святой землей и хаосом богопротивной скверны, оставленной грешными пращурами. Территорией, откуда приходит зло в самых разных видах: болезни, от которых не помогает даже свежая биота, мерцающий свет в ночи, сводящий с ума, невиданные чудовища, созданные лишь для убийства и ничего другого, бездушные люди, порабощенные Тьмой. Много чего…

Ничего хорошего из степей ни разу еще не приходило. Неудивительно, что и Древние не изменяют этому обыкновению.

В такой же зимний день, в таком же заснеженном от края до края ровном до отвращения месте Либерий потерял лучшего учителя и лучшего друга. И вот уже четвертый день пытается изгнать из головы навязчивые воспоминания.

Сейчас они набросились с новой силой. Потому что к чистейшему листу снежно-белой равнины Тьма приложила свою черную печать. Все как в тот раз. Демоническая сила ударила по степи с такой силой, что образовался глубокий, ненормально ровный провал, заполненный воняющей кислятиной жижей, а округу забрызгало многими тоннами комков плодородного степного чернозема.

Не провал — гноящаяся рана земли.

Еще вчера на этом месте располагался один из охотничьих лагерей. Южане любят сколачиваться в ватаги и пропадать здесь месяцами, истребляя стада бизонов ради дурно пахнущих шкур, из которых мастера Новограда выделывают отличную кожу. С туш больше ничего не берут, разве что отхватят язык или кусок печенки для ужина. В сезон хищники и падальщики здесь так отъедаются на дармовщине, что через обленившихся сволков можно переступать безбоязненно, а стервятники не могут оторваться от земли.

Охотники народ разношерстный, но Либерий, да и остальные братья, их не любил всех до единого. Слишком сильно в южанах семя былой скверны, а уж сюда, к самой границе с Тьмой, заявляются далеко не лучшие. Если кто из них и обращается к Богу, то лишь произнося богохульство. Всех без разбора можно смело предавать церковному суду лишь за то, что избрали такой образ жизни — при нем невозможно не испачкаться. Но не так все просто в мире, потому и не трогают поганцев.

• Предыдущая
• 12/72
• Следующая