Сильные духом (Это было под Ровно) - Медведев Дмитрий Николаевич - Страница 58

• Предыдущая
• 58/114
• Следующая

Утром первой его мыслью было вызвать и допросить Дуля. Но, подумав, Кригер решил, что допрос бесполезен. «Эта свинья все равно не признается, — подумал он. — Не знаю, где есть воры хитрее баварцев». Кригер сделал то, что подсказала «возмущенная совесть». Он сел и написал приказ о смещении своего заместителя.

Неприятности Дуля на этом не кончились. В Ровно после знакомства с его характеристикой, составленной Кригером, Дуля понизили в чине и отправили на фронт.

Иван Кутковец был вне подозрений. Больше того — Кригер сам поведал ему историю с «вальтером», высказав при этом свою уверенность в том, что кража — дело рук Дуля.

Кутковец выразил шефу глубокое сочувствие и возмущение поступком неблагодарного баварца.

Соловьев и Кутковец задались целью добыть бланки документов. «Хорошие» паспорта, мельдкарты, аусвайсы являлись делом первой необходимости для успешной работы организации. До тех пор пока не налажено снабжение всеми этими документами, рискованно было посылать людей на важные объекты, можно было провалиться.

Соловьев занялся «районной управой». В этом учреждении можно было заполучить все необходимые бланки. Он стал выслеживать, как и где они хранятся.

Соловьев стал часто наведываться в управу. Он познакомился с сотрудником — Георгием Якимовичем Сытем, ведавшим выдачей документов. Однажды, улучив момент, когда Сыть вышел из комнаты, Соловьев взял со стола несколько мельдкарт с печатями, прихватил бланки паспортов и спрятал в карман. Когда Сыть вошел, агроном, весело насвистывая, ходил по комнате.

Так повторялось несколько раз. Однако Соловьев отдавал себе отчет в том, насколько ненадежен этот способ и какими опасностями он чреват. Документы могли быть заранее подсчитаны, исчезновение замечено и тогда ничто не спасло бы его — ни знакомство в управе, ни дружба с самим крайсландсвиртом.

— Не нарвитесь! — предупредил его Новак при очередной встрече. — Вы лучше подберите человека, который мог бы все это делать более безопасно.

Соловьев вспомнил о своем новом знакомом в управе. Он назвал его Новаку.

— Георгий Якимович Сыть, — повторил Новак, припоминая. — Так, так. Сын учителя?

Он знал в Гоще чуть ли не всех поименно.

— Как будто так, — подтвердил Соловьев. — Такой, среднего роста, шатен, серые глаза… У него приятный взгляд — прямой и открытый.

— Помню, хорошо помню, — сказал Новак. — Хлопец как будто должен быть надежный, только вот почему он у гитлеровцев стал работать, да еще в отделе труда, при документах?

— В отдел труда он попал случайно, а почему вообще стал работать, это попытаюсь проверить. Все-таки мне кажется, что он неплохой человек!

— Что же, проверьте, — сказал Новак. — Это не помешает.

После нескольких бесед с Георгием Сытем Соловьев пришел к мнению, что тому можно довериться. Однажды, заглянув в управу, он предложил Сытю пойти вместе купаться. Тот охотно согласился. Они переплыли Горынь и улеглись на лугу, скрытые густой травой.

— Люди на фронте воюют, бьют фашистов, а мы с тобой здесь отсиживаемся! — повернувшись к приятелю, вдруг сказал Соловьев. — Совесть мучит, — добавил он с досадой.

— Да, — задумчиво протянул Сыть и замолк.

— Если бы хоть чем-нибудь помочь, сделать бы что-нибудь такое… Как ты думаешь, Георгий?

— Я бы с удовольствием, — доверчивее взглянул тот на Соловьева, — но как поможешь?

— А что бы ты сказал, если бы понадобилось достать некоторые документы?

— Немецкие? В отделе труда?

— Да.

— Любые, — сказал Георгий. — Кстати, их у меня уже кто-то таскает…

Так у Соловьева появился новый помощник.

Георгий Сыть оказался славным, умным юношей, человеком преданным и скромным. Никто и никогда не знал, каких трудностей стоит ему добыть тот или иной документ, он об этом не рассказывал. Свое дело выполнял с большим старанием.

Организация получила множество разных немецких документов. У всех ровенских и гощанских товарищей теперь оказались запасные паспорта на случай, если бы пришлось скрываться, менять место жительства.

Соловьев с Кутковцем завели себе даже по три паспорта со своими фотокарточками, но выписанными на разные фамилии.

В это время Соловьев жил в новом месте, на хуторе, у богатого крестьянина, к которому устроил его Кутковец. На хуторе было спокойнее. В Гоще Соловьев бывал, однако, каждый вечер — ездил туда на своем велосипеде. Временами он отлучался в Ровно, но и тогда никто не замечал его отсутствия.

Иногда, впрочем, на хутор наведывался сам крайсландсвирт Кригер.

Случалось, что Соловьева он не заставал. Тот в это время сидел в Ровно и намечал с Новаком планы подпольной работы или участвовал в очередной диверсии — такой возможности он старался не упускать. Кригеру в этом случае говорили, что Соловьев уехал по своим «агрономическим делам».

Адресованной ему посылки Кригер так и не получил. Очевидно, она действительно взорвалась где-то в дороге.

Худой, обросший человек, весь в пыли, ступил на крыльцо сельской школы и на вопрос сторожа ответил, что ему нужна Ольга Петровна Солимчук.

Учительницу вызвали. Она взглянула на пришедшего и всплеснула руками, потом увела его с собой в школу.

— Это мой двоюродный брат, — сказала она сторожу.

На самом деле человек, вид которого ее так удивил и с которым ей хотелось поговорить наедине, вовсе не приходился ей родственником. Это был старый товарищ Оли Солимчук по подполью — Александр Гуц.

Как он изменился! Исхудалое лицо, морщины, седые виски. А глаза… Ясные, веселые глаза Александра Гуца, светившиеся надеждой и бодростью даже в тюрьме, к которой он был приговорен на двенадцать лет, — теперь эти глаза выражали неуемное горе.

Да, большое горе, великую беду пережил Гуц. Его семью и еще несколько семей села Деревян расстреляли фашисты.

Сам он был в числе пленников и ожидал смерти, но палачи, прежде чем расстрелять Гуца, решили сделать его свидетелем смерти жены и ребенка. Жену раздели, нагую, с ребенком на руках, вывели на сельскую улицу, поставили над ямой и расстреляли.

В ту минуту Гуц, уже готовившийся принять смерть, вдруг понял, что он должен жить, жить во что бы то ни стало, жить ради того, чтобы отомстить за жену, за своего ребенка, за кровь невинных людей.

Он бежал. Бежал, преследуемый пулями, мог каждую минуту упасть. Но, видимо, ему сопутствовала счастливая звезда — он ушел из-под пуль.

Гуц добрался до Ровно, здесь с трудом, рискуя каждую минуту быть схваченным, разыскал Новака, получил помощь, получил задание и теперь идет его выполнять. К Оле Солимчук он зашел во дороге. Адрес дал ему Новак.

Страшный рассказ Гуца о том, что произошло в Деревянах, глубоко взволновал Олю. Гуц говорил прерывисто, на глаза его против воли то и дело навертывались слезы. Было видно, что до сих пор он не переставал горевать о жене и ребенке. Оля даже не пыталась его утешать. Чем могла она утешить! Она думала о великих страданиях людей, ее соплеменников, ее братьев и сестер, замученных фашистами. За эти муки нужно мстить. Оля не могла даже представить предела неоплатного счета человеческих бедствий, слез и крови, что должен быть предъявлен фашистским палачам.

Гуц пробыл в селе день. Он направлялся в Володимерецкие леса, где, по всем данным, стоял со своим отрядом подпольный обком. Новак не сомневался, что Бегма посылает к нему связных, но те гибнут в пути или, добравшись до Ровно, не могут найти подполье.

Новак решил сам послать людей на связь с подпольным обкомом. С таким заданием и шел Александр Гуц.

Вскоре Олю вызвали в Ровно.

К школе подъехала бричка. Вышел человек, не знакомый Оле, и, извинившись, спросил у нее имя, отчество и фамилию. Получив ответ, сказал:

— Вам записка.

Оля узнала почерк Новака. «Приезжай ко мне поговорить», — писал Терентий Федорович.

— В выходной день я приеду, — сказала Оля. — Раньше никак невозможно.

— Хорошо, я передам. Давайте, кстати, уж познакомимся. Захарьев, инженер.

• Предыдущая
• 58/114
• Следующая