Уличный боец - Скэрроу Саймон - Страница 10

• Предыдущая
• 10/11
• Следующая

– Да, господин. Я понял, – торжественно кивнул Марк.

Перед его мысленным взором на мгновение предстала картина: он спасает Порцию от каких-то безликих нападающих. Он тут же отбросил это видение.

– Конечно, драка – это последнее средство, – продолжал тем временем Фест. – Бегство – всегда первый и лучший вариант. Телохранитель не должен думать как солдат. Если есть выбор между дракой и бегством, ты всегда выбираешь бегство и выводишь того, кого защищаешь, из опасной ситуации. Но если дело доходит до драки, помни, что ты можешь использовать конец дубинки, чтобы ранить противника, и всю длину дубинки, чтобы поколотить его.

Он резко ткнул концом дубинки в стену рядом с плечом Марка, так что во все стороны полетели осколки штукатурки.

– Посмотри.

Марк повернулся и увидел в стене углубление, от которого в разные стороны расходились трещины. Он ясно представил, какое повреждение может нанести такой удар живой плоти.

– Предположим, это лицо человека или его грудь, – сказал Фест. – Если тебе удастся ткнуть его в глаз, это ослепит его, а может быть, и убьет. В любом случае он будет выведен из строя. Удар всей дубинкой рассечет мышцы и может сломать кости, но это грубый способ, к тому же неэффективный. Всегда старайся как можно быстрее закончить бой. Там нет ни зрителей, которым надо понравиться, ни славы, которую надо завоевать. Просто поскорее закончи драку и как можно быстрее отведи хозяйку Порцию в безопасное место.

Остаток дня они практиковались с дубинками. Фест не жалел для Марка болезненных ударов. Сжав губы, Марк продолжал постепенно совершенствовать технику, пока не научился блокировать почти каждый удар и предвидеть движения учителя. К концу дня он даже стал сам наносить Фесту удары, не обращая внимания на занозы в порезах и не жалея силы на удары концом дубинки.

Наконец Фест закончил урок, потирая запястье, по которому пришелся резкий удар Марка. Он неохотно кивнул мальчику:

– Ты быстро учишься. Завтра мы перейдем к палке. Теперь марш на кухню. А ночью хорошо выспись. С рассветом мы начнем.

Уже наступили сумерки, когда Марк пришел в помещение для рабов и без сил упал на постель. Он потрогал болезненные места на руках и груди, куда Фест наносил ему удары, и поморщился. Впереди его ждал еще не один синяк. Он лег на спину и закрыл глаза. Ему очень хотелось оказаться на своей удобной кровати на ферме, где в соседней комнате спали его мать и Тит. Свободным бегать по земле отца и играть с Цербером. Он даже скучал по тем дням, когда помогал пастуху собирать коз, а потом сидел и следил за ними, а Аристид что-то напевал, устроившись в тени оливкового дерева. В то время это казалось Марку скучным занятием, но как это было мирно – он даже не понимал тогда своего счастья.

Звук шаркающих ног и бормотание нарушили его сон, и он открыл глаза. Резко поднявшись, он увидел две тени, идущие мимо него в дальний конец комнаты.

– Извини, – прошептал Луп, – не хотели будить тебя.

Марк повернулся к ним, облокотившись на локоть:

– Поздно ложитесь. Что случилось?

– Флакк, вот что, – проворчал Корв. – Он заставил нас мыть пол в кладовой. Крысы везде нагадили. Казалось, никогда не очистим.

– Поэтому и меня привлекли, – добавил Луп.

– Но не тебя, Марк, да? – недовольным тоном сказал Корв. – Кажется, ты у нас особенный. Ты на хорошем счету у хозяина. Счастливчик.

Марк проигнорировал его насмешку:

– Все равно я раб, как и вы.

– Есть разные рабы, – возразил Корв. – Рабы для кухни, как я, писари, как Луп, и другие, как ты.

– Чем я отличаюсь? – спросил Марк.

– Ты тренируешься быть защитником хозяйки Порции, так?

– Да, и что?

– А то, что тебя кормят лучше, чем нас, и ты в любимчиках у хозяина. У таких, как мы, все по-другому. Мы работаем на кухне от рассвета до ночи и позже, если у хозяина гости. Я сомневаюсь, что он вообще знает, что я существую, и поэтому я никогда не получаю ни малейшей награды. Вот в чем разница между нами.

– Из того, что я слышал, – прервал его Луп, – Цезарь намерен сделать из тебя гладиатора, когда ты подрастешь.

– Я уже гладиатор, – ответил Марк.

– Ты? – засмеялся Корв. – Ведь ты еще мальчишка. Как ты можешь быть гладиатором?

– Я проходил обучение в школе гладиаторов в Капуе.

– Ты хоть раз проводил бой? – спросил Луп и сел на постели, обхватив колени. – На арене?

– Один раз.

– Какой это был бой?

Марк немного помолчал, вспоминая тот момент, когда он ступил на малую арену Порцинона и прошел по ней, чтобы представиться богатым римлянам, заплатившим за частное представление. Четыре пары взрослых – и два мальчика, отобранные для боя до смертельного исхода. Память так отчетливо представила картину, что он снова ощутил ужас, дрожь в руках и ногах, тошноту и липкий пот на лбу, хотя день был холодный. Наверху, на трибуне, римляне смеялись, что-то жевали, делали ставки. Он вспомнил, что Цезарь был занят разговором с соседом и ответил на приветствие Марка и его противника Феракса пренебрежительным взмахом руки. Там же была и Порция, хотя в отличие от других в ее глазах была жалость. Потом наступил момент, когда Марк встретился лицом к лицу с Фераксом, и сейчас он вспомнил лютую ненависть, вспыхнувшую в глазах молодого галла[3], когда тот произнес с презрением, что убьет Марка. Это был худший момент. Даже теперь мальчик вздрогнул.

– Какой это был бой? Я никогда в жизни так не боялся, – тихо сказал Марк. – Нет слов, чтобы описать это. Радуйтесь, что вам самим не пришлось пережить это.

После небольшой паузы Корв фыркнул:

– Гладиаторы считаются сильными!

– Успокойся, – раздраженно прервал его Луп. – Марк смотрел смерти в лицо. Он знает.

– Тогда ему повезло. Если Фортуна улыбается ему, он или будет мертв еще до двадцати лет, или завоюет свободу. Не то что мы, друг мой. Мы родились рабами, и мы останемся простыми рабами до смерти. А то может случиться и так, что хозяин выгонит нас на улицу, чтобы мы сами нашли себе могилу. Наша жизнь – это живая смерть. Этот парень никогда не узнает такого.

Марк слушал этот обмен мнениями с растущим ощущением горечи. В отличие от этих мальчиков он был рожден свободным и жил свободным первые десять лет жизни. Он знал, чтo у него отняли, и каждый день чувствовал остроту этой потери. Он лег на живот и оперся на локти, чтобы лучше видеть ребят.

– Ты не надеешься на свободу? Даже не мечтаешь о ней?

– А зачем? – фыркнул Корв. – Я никогда не смогу купить себе свободу. Невозможно обратить на себя внимание хозяина тяжелой работой или преданной службой. Что бы я ни делал, ничто не изменит положения вещей. Эта клетушка, кухня и такие рабы, как ты, – это все, что я когда-либо узнаю в жизни. Единственное, что важно: никогда не поднимать головы и избегать порки.

– А ты, Луп? – спросил Марк. – У тебя тоже нет надежды?

Писарь помолчал, собираясь с мыслями.

– Надежда всегда есть. У меня имеется план. Я умею читать, писать, считать. Если я буду усердно работать как писарь Цезаря, в один прекрасный день он может меня наградить. Я знаю, другим в моем положении удавалось скопить достаточно денег, чтобы купить себе свободу. Если они сумели это сделать, тогда и я смогу.

– И что потом? – фыркнул Корв. – После того как всю жизнь пробудешь рабом Цезаря и заплатишь ему за свободу, что ты будешь делать?

– Я точно не знаю. Может, попытаюсь скопить достаточно, чтобы купить маленькую харчевню недалеко от Большого цирка. На скачках всегда есть голодные. Я смогу прилично жить и купить себе несколько рабов.

«Стоит ли надеяться, что рабство кончится, если сами рабы мечтают стать хозяевами?» Марк вздохнул и ничего не ответил. Он знал, что многие рабы думают так же, как Корв, не желают даже пошевелиться, если это сулит им дополнительные трудности. Но были и другие, скованные одной цепью, которые работали, пока не падали, не в силах даже думать о чем-то другом, кроме как выжить до завтра. Он не мог без содрогания думать о том, что именно такая судьба выпала его матери. Может быть, в конце концов, Брикс был прав. Из всех зол в мире рабство – наихудшее зло. Покончить с ним – вот за что стоит драться и умереть, если придется. Марк снова обратился к ребятам:

• Предыдущая
• 10/11
• Следующая