Невероятный уменьшающийся человек - Мэтисон (Матесон) Ричард - Страница 28
- Предыдущая
- 28/51
- Следующая
«Что же мне делать?» — подумал он в отчаянии, снова повернувшись на спину. Из пищи у него остались лишь жалкие крохи печенья, лежащие сейчас здесь, под крышкой коробки. Вода есть только на дне каньона, в который ему уже не хватит сил спуститься. Из погреба никак не выбраться. И вот, в довершение всех бед, еще и жар.
Скотт сильно потер горячий лоб. Воздуха не хватало. Жар могучей рукой придавил его к губке. «Я задыхаюсь», — подумал он. Затем резко приподнялся на губке, глядя вокруг воспаленными глазами, бессознательно раздробил правой рукой кусочек печенья и отшвырнул крошку в сторону.
— Я заболел, — простонал Скотт, и его слабый голосок задрожал где-то рядом.
Скотт всхлипывал и от переполнившей его боли кусал зубами левый кулак, пока не прокусил кожу. Затем со стоном откинулся назад и, безвольно распластавшись, принялся глядеть вверх сквозь щелочки слезящихся глаз.
Теряя сознание, он подумал, что слышит шаги паука по коробке. «Раз, два, три, — принялся считать нараспев мечущийся в бреду рассудок, — четыре, пять, шесть. Семь ножек у моей любви есть».
Морщась от отвращения, Скотт вспомнил тот день, когда роста в нем было двадцать восемь дюймов (как у годовалого ребенка) и он был похож на фарфоровую куклу, которая сбривала настоящие бакенбарды, купалась в тазу, сидела только на детском маленьком стульчике и носила перешитую одежду для младенцев.
Он стоял на кухне и кричал на Лу за то, что она предложила ему подработать, выступив с номером в эстрадном концерте, и ни словом не обмолвилась о том, как ей не хотелось бы говорить этого, а только пожимала плечами.
С багровым от раздражения личиком он вопил, не скупясь на слова, топая своими изящными ботиночками и свирепо глядя на нее, пока Лу вдруг не повернулась от раковины и не крикнула:
— Хватит пищать на меня!
В приступе бешенства, ослепившем его, он резко развернулся и бросился к входной двери, но налетел на кошку, которая тут же вцепилась в него когтями.
Лу подбежала и сразу же стала выпрашивать у него прощение. Она промывала рваную рану на его руке и извинялась. Но Скотт знал, что в ней говорила женщина, извиняющаяся не перед мужчиной, но перед карликом, которого ей стало жалко.
И когда Лу перевязала рану, Скотт опять ушел в погреб, в котором в те дни прятался от всех невзгод.
Стоя рядом со ступеньками, он в гневе и боли оглядывался вокруг. Затем присел на корточки и, подняв с пола камешек, начал раскачиваться на пятках, размышляя обо всем, что случилось с ним за последние несколько недель.
Скотт думал о том, что деньги на исходе, что Лу никак не может найти работу, что Бет все чаще позволяет себе не слушаться его, что тело его неуклонно, неумолимо уменьшается, а из медицинского Центра так и не звонили. Думая обо всем этом, он еще больше распалялся, его губы побелели, рука стальным капканом сжала камень.
Увидев бежавшего по стене паука, Скотт резко вскочил на ноги и со всей силы швырнул в гадину камень. Каким-то чудом камень пригвоздил к стене одну из восьми черных ножек паука Гадина, не пытаясь освободить ее, уже на семи конечностях бросилась наутек. Скотт остановился у стены, разглядывая похожую на живой волос, извивающуюся паучью ножку, и вдруг побледнел, подумав, что однажды его ноги будут вот такими же маленькими.
Тогда в это трудно было поверить.
Но теперь его ноги стали именно такими. И вся логика его существования, похожего на головокружительное скольжение вниз, неизбежно приводила только к одному выводу.
«Интересно, — спрашивал себя Скотт, — что будет, если я сейчас умру? Будет ли тогда мое тело уменьшаться? Или процесс уменьшения остановится? Разумеется, в мертвом теле остановятся все процессы».
В дальнем конце погреба, сотрясая воздух оглушительным ураганным ревом, опять заработал масляный обогреватель. С жалобным стоном Скотт заткнул уши. Не в силах унять бившую его дрожь, он распластался на губке, а ему казалось, что он лежит в гробу, на кладбище, во время землетрясения.
— Оставьте меня в покое, — едва слышно пробормотал Скотт. — Оставьте меня в покое.
Он жалобно вздохнул и закрыл глаза.
Скотт дернулся всем телом и проснулся.
Масляный обогреватель все еще ревел. А может быть, он уже успел отключиться и вновь заработал? Сколько он спал? Секунды? Часы?
Скотт медленно сел, дрожа и чувствуя головокружение. Поднял трясущуюся руку и дотронулся ею до лба. Жар еще не спал. Скотт провел рукой по лицу и громко застонал:
— О Боже, я болен.
Слабыми рывками он дополз до края губки и соскользнул вниз. Руки так ослабели, что не выдержали веса тела. Скотт с глухим стуком ударился ногами о пол и грузно осел, приглушенно вскрикнув от испуга.
Минуту-другую он сидел на холодном цементном полу, щурясь в темноту и раскачиваясь. Желудок от голода недовольно урчал.
Скотт попытался встать, и ему пришлось прислониться к губке. Ноздри раздувались от горячего прерывистого дыхания. Он сглотнул. И слезы потекли по щекам. «Я хочу пить, но не могу добраться до воды», — в отчаянии подумал он и ударил слабеньким кулаком по губке.
Через несколько минут Скотт перестал плакать, медленно повернулся и, шатаясь, побрел по темному погребу, но неожиданно натолкнулся на стенку крышки коробки и свалился на пол. Недовольно бормоча, он снова подполз к стенке крышки и просунул под нее сначала руки, потом спину, затем протиснулся внутрь целиком.
Под крышкой было холодно, как в холодильнике, и по спине Скотта побежали мурашки. Он поднялся на ноги и прислонился к стенке крышки.
Была вторая половина дня — значит, он спал довольно долго. В окно над кучей мусора, выходившее на юг, были видны лучи солнечного света. Скотт прикинул: два-три часа дня. Прошла половина еще одного дня. Нет, больше половины.
Резко развернувшись, Скотт совсем слабо ударил кулаком по стенке картонки и почувствовал острую боль в костяшках пальцев. Ударил еще раз. «Чтоб вас!» Прижав голову к картонной стенке, он заплакал навзрыд, вздрагивая всем телом.
— Глупо, глупо, глупо, глу... — нечеловеческим гортанным голосом повторял Скотт нараспев, на одном дыхании, и замолк, только когда из легких вышел весь воздух. Руки повисли как деревянные, и, закрыв глаза, он откинулся на картонку, дрожа от судорожного дыхания.
Когда сознание вернулось, его голова была занята одной мыслью: о воде. Скотт медленно двинулся по полу. «Я не могу спуститься к баку, но мне нужна вода, — думал он. — Больше нигде нет воды. А, постой, еще она капает в коробку печенья на холодильнике, но... нет, так высоко мне не забраться. Но я умираю без воды». Опустив голову, ничего не видя, он шел вперед. «Хочу пить», — стучало в мозгу.
И вдруг Скотт чуть не свалился в яму.
Какой-то ужасный миг он раскачивался над самым краем, но устоял и осторожно отступил назад. Затем опустился на колени и стал вглядываться в черную впадину, просверленную в цементном полу. Ему казалось, что он смотрит в колодец, обрывающийся темной бездной на пятнадцать футов вниз.
Скотт вытянул шею и прислушался.
Сначала было слышно лишь его собственное тяжелое дыхание. Затем, замерев на секунду, он разобрал еще один звук: тихо капающей воды. Это было настоящим кошмаром: мучаясь от жажды, лежать на животе у края колодца и слушать, как тихо капает недосягаемая вода. Язык беспокойно ворочался во рту, пытаясь пробиться через стену губ. Судорожно сглатывая пересохшим горлом, Скотт уже не замечал адской боли.
В какой-то миг он чуть не сорвался вниз головой и подумал в ярости: «Все равно. Я уже не боюсь смерти».
Скотт не знал, как ему удалось удержаться на краю. Что бы там ни было, инстинкт самосохранения мог сработать только на уровне подсознания, потому что помутившийся рассудок уже толкал его в похожую на колодец яму, к воде.
Скотт отполз от края и, привстав на колени, застыл в нерешительности. Затем снова вытянулся на полу, прислушиваясь к звуку капающей воды и вбирая его в себя, почти как воздух. Жалобно застонав, он опять резко поднялся на колени, встал, закачавшись от головокружения, и затем медленно пошел от ямы. А потом вдруг развернулся и двинулся назад, к ее краю. Занес над колодцем ногу и стал раскачивать ее, глядя вниз, в кромешную тьму бездны.
- Предыдущая
- 28/51
- Следующая
