Детство и юность Катрин Шаррон - Клансье Жорж Эммануэль - Страница 17

• Предыдущая
• 17/84
• Следующая

Мосье Поль молчал, лишь изредка приглаживая пальцем свои тонкие усики.

— Ты последний, кто видел Мишело живым, — начал снова господин Манёф, — и ты…

Он сделал паузу и продолжал, отчеканивая каждое слово:

— …и ты заметил, что он был пьян!

— Что вы, ничуточки!

— Ну, ну, — мягко проговорил Манёф, — давай подумаем хорошенько и вспомним… Что он сказал тебе, когда ты его обогнал?

— Он сказал: «Эй, ты, видно, очень торопишься, Шаррон!..» Впрочем, нет, он сказал не так.

— Постарайся точно вспомнить его слова, — приказал господин Манёф. — Не торопись, спешить нам некуда.

— Он сказал… он сказал мне: «Эй, Шаррон! Что бежишь? Тебя сам черт не догонит!»

Манёф скрестил на груди руки с набухшими венами, снова взглянул на мадемуазель Леони и мосье Поля и воскликнул:

— Ну вот, типичные слова пьяного человека! Мишело был так пьян, что не мог идти быстро и просил нашего друга Шаррона обождать его. Ему спьяну почудилось, будто Шаррон бежит бегом, а на самом деле это он, Мишело, еле-еле плелся и шатался из стороны в сторону… Да, он качнулся в сторону и сделал тот самый неверный шаг, который швырнул его под колеса…

Манёф наполнил еще раз рюмки и, чокаясь, предложил фермеру выпить последнюю «на сон грядущий». Потом, перегнувшись через стол, снова заговорил добродушно и вкрадчиво:

— Ты, Шаррон, дельный арендатор и славный человек, мы с тобой сейчас обо всем договоримся. Завтра утром сюда явятся жандармы для опроса по этому делу. Я приму их сначала сам, затем пришлю к тебе и скажу, что ты последний видел Мишело живым. Тебе придется ответить на ряд вопросов, но ты не смущайся. Ты скажешь им, что это правда, что ты действительно видел Мишело, что ты обогнал его на дороге… Ведь это верно, да?

— Верно.

— Ты скажешь им об этом?

— Скажу.

— Очень хорошо, — кивнул головой Манёф, — очень хорошо. Знаешь, друг мой, у меня давно есть один проект, прекрасный проект в отношении тебя, твоей семьи, твоего будущего! Я человек богатый, детей у меня нет, я люблю делать добро окружающим…

Он умолк, как бы считая разговор законченным, потом вдруг словно спохватился, о чем-то вспомнив:

— Гм, что я еще хотел тебе сказать?.. Ах да!.. Значит, мы с тобой во всем согласны, так? Если жандармы спросят, в каком был состоянии Мишело, ты ответишь, что он был совершенно пьян, еле держался на ногах и не поспевал за тобой, заявив, что ты идешь слишком быстро.

Жан Шаррон ничего не ответил.

— Ну, — снова заговорил Манёф, — значит, мы с тобой обо всем договорились…

Он хотел было опять наполнить рюмку арендатора, но тот резким движением отодвинул ее и встал.

— Нет, — сказал он, — нет, хозяин, так дело не пойдет.

— Как — не пойдет?

— Я не скажу жандармам, что Мишело был пьян, что он едва стоял на ногах.

— А почему? — спросил Манёф свистящим шепотом.

— Потому что это неправда. Манёф грохнул кулаком по столу.

— Ах, неправда? А что ты об этом знаешь?

— Я знаю, что видел Мишело, что он шел по дороге и разговаривал со мной совсем не как человек, который хватил лишку.

— А я говорю тебе, что он был пьян как стелька, что он сам бросился под колеса… Я это видел!

— Насчет того, что он бросился под колеса, я ничего сказать не могу, потому что меня там не было, но неправды я не скажу.

Лицо паралитика налилось кровью; он вцепился толстыми пальцами в подлокотники кресла, словно силясь встать на ноги.

— Скажешь! — крикнул он.

— Я не могу этого сделать.

Тыльной стороной ладони Манёф вытер обильный пот, выступивший на висках. Лицо мадемуазель Леони побелело словно воск, а мосье Поль все гладил и гладил пальцами свои черные усики.

— Послушай, Жан Шаррон, ты же серьезный человек, ты не из тех прощелыг, которые пакостят своим хозяевам. Я знаю, ты не такой, как они. Так в чем же дело?

И старик уже протягивал арендатору обе руки в знак примирения.

— Это невозможно, — тихо повторил Жан Шаррон.

Паника охватила сидящих за столом людей. Две свечи в канделябре чадили, распространяя едкий дым, но никто и не подумал снять с них нагар. Слабый свет обрисовывал на стене гигантские колеблющиеся тени трех неподвижна застывших сообщников. Все угрюмо молчали, словно истощив свои последние силы. Но вдруг мадемуазель Леони выпрямилась и посмотрела на Жана Шаррона в упор, с наглым вызовом. Потом склонилась к хозяину и что-то шепнула ему.

Злобная улыбка зазмеилась на губах старика. Он вскинул голову и молча посмотрел на своего арендатора.

— Значит, все сказано? — спросил он. Жан Шаррон молчал.

— Подумай хорошенько, — медленно заговорил Манёф, — или ты поступаешь разумно, и тогда я беру на себя заботу о твоем будущем и будущем твоей семьи, или ты разыгрываешь осла, и, клянусь, ты будешь жалеть об этом до конца своих дней.

— Я не скажу жандармам, что Мишело был пьян.

— Убирайся вон! — взвизгнул Манёф.

Жан Шаррон медленно направился к двери. На пороге он обернулся и еще раз оглядел всю троицу. Мосье Поль опустил глаза под его пристальным взглядом, но Манёф и его служанка только злорадно рассмеялись.

Он вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь.

Этой ночью ни Жан Шаррон, ни его жена не сомкнули глаз. Они слышали, как в коридоре прошелестели осторожные шаги, как тихо отворилась наружная дверь. Сквозь полуприкрытые ставни они заметили две темные фигуры, которые быстро пересекли двор и удалились по дороге, ведущей к соседней ферме.

На другой день утром, когда Катрин играла во дворе рядом с Франсуа, на дороге послышался конский топот, и вскоре в ворота въехали два всадника.

— Жандармы!.. — шепнул сестренке Франсуа. Катрин испуганно прижалась к брату. Один из всадников поднес руку к треуголке:

— Скажите, дети, это владение Мези?

— Да, — ответил Франсуа.

— Здесь проживает господин Манёф?

— Вот его дверь.

Жандармы спешились. Навстречу им уже бежали мадемуазель Леони и мосье Поль. Служанка пригласила жандармов в дом, мосье Поль повел лошадей в конюшню. Беседа затянулась надолго; наконец оба блюстителя закона вышли из дому, чрезвычайно веселые и оживленные; один из них вытер ладонью усы. Их провожала мадемуазель Леони, расточая обоим самые обворожительные улыбки.

Мосье Поль вывел из конюшни лошадей. Жандармы галантно поклонились служанке и вскочили в седла.

На дороге показались Жан Шаррон и Марциал; они возвращались с поля.

Сопровождавший их Фелавени, увидев во дворе чужих людей на конях, залился яростным лаем. Отец прикрикнул на собаку, но Фелавени замолчал не сразу.

Мадемуазель Леони успела злобно заметить:

— Мерзкое животное, кидается на всех без разбору.

— О, знаете ли, мадемуазель, — усмехнулся один из жандармов, — мы не из пугливых!

Мадемуазель Леони проводила жандармов до самой дороги и указала путь к соседней ферме. Лошади пошли мелкой рысью. Служанка вернулась и, хотя Фелавени во дворе уже не было, опять прошипела, проходя мимо Шарронов:

— Мерзкое животное!

Мать рванулась было к ней, но отец удержал ее за руку. Служанка вошла в дом.

— Жан! — воскликнула мать. — Что же вы стоите? Бегите за жандармами, расскажите им про вчерашний вечер! Разоблачите этих негодяев, этих убийц!

Отец потер ладони о штаны, плечи его ссутулились.

— Не могу, — проговорил он глухо, — нельзя это…

Часа через полтора жандармы снова проехали мимо Мези, направляясь на сей раз в сторону Ла Ноайли. Один из них спрыгнул с коня, большими шагами пересек двор и вошел на хозяйскую половину. Он пробыл там всего минуту и тут же вышел обратно, прося барышню не утруждать себя. Стоя на крыльце, мадемуазель Леони и мосье Поль смотрели вслед отъезжающим и, когда те выехали на дорогу, дружески помахали им рукой на прощание.

Следствие по делу Мишело было прекращено. Дюшен, второй фермер господина Манёфа, показал, что Мишело в день ярмарки был совершенно пьян и еле держался на ногах; он убедился в этом, встретив Мишело незадолго до катастрофы.

• Предыдущая
• 17/84
• Следующая