Где-то во времени - Мэтисон (Матесон) Ричард - Страница 57

• Предыдущая
• 57/65
• Следующая

– А твоя мать?

– Она осталась здесь, – ответила Элиза. Должно быть, выражение моего лица выдало мою реакцию, ибо она улыбнулась, нежно целуя мне руку. – Она в своей комнате – успокоилась и спит. – Элиза невесело усмехнулась. – С ней я тоже сильно повздорила, – призналась она.

– Я причинил тебе ужасные неприятности, – посетовал я.

Она быстро положила салфетку в чашку с водой и прижалась ко мне, положив голову мне на плечо и обняв меня правой рукой.

– Ты сделал для меня лучшее из того, что у меня было в жизни, – сказала она. – Подарил мне любовь.

Наклонившись вперед, она поцеловала меня в левую кисть, потершись о нее щекой.

– Когда я во втором действии взглянула в зрительный зал и увидела твое кресло незанятым, то подумала, что тебя задержала какая-то мелочь. Но время шло, а ты все не возвращался, и мне с каждой минутой становилось тревожней. – Она горько усмехнулась. – Зрители, должно быть, сочли меня сумасшедшей – так странно я поглядывала на них, чего никогда себе не позволяла раньше. Совершенно не помню, как отыграла третье и четвертое действия. Должно быть, я выглядела совсем как автомат.

Она вновь засмеялась – тихо и печально.

– Знаю, актеры думали, что я сошла с ума, потому что во время антрактов я все время подсматривала в зал из-за занавеса. Я даже попросила Мэри поискать тебя, думая, что ты заболел и ушел в номер. Когда, вернувшись, она сказала, что тебя нигде нет, я была в панике. Я знала, что ты бы прислал записку, если б уехал. Но записки не было. Только Уильям все твердил о том, что ты навсегда уехал, потому что он угрожал разоблачить тебя как охотника за состоянием.

– Вот как?

Я возвел глаза к небесам. Уильям отнюдь не облегчал мне задачу защиты его доброго имени. Но дело было сделано. Не было смысла растравливать раны.

– Можешь себе представить мои потуги при всем этом сыграть комедию? – спросила Элиза. – Уверена, это был ужаснейший в моей карьере спектакль. Еслибы зрители могли купить овощи, не сомневаюсь, они бы меня закидали.

– А я думаю, ты была великолепна, – возразил я.

– О нет. – Выпрямившись, она взглянула на меня. – Ричард, если бы я тебя потеряла после всех этих лет ожидания… после нашей странной встречи, которую я так пыталась постичь… Если бы я тебя потеряла после всего, то не пережила бы этого.

– Я люблю тебя, Элиза, – сказал я.

– И я тебя люблю, – отозвалась она. – Ричард. Мой.

Я ощутил на губах сладость ее поцелуя. Теперь настала моя очередь смеяться над пережитыми мучениями.

– Если бы ты меня видела, – сказал я. – Как я лежал в кромешной тьме сарая, связанный так крепко, что едва дышал. Как бился на грязном полу, наподобие только что выловленной трески. Как вышибал ногами дверь, потом пытался ослабить веревки. Как наконец освободил ноги. Как терся веревкой о край цемента. Бежал, как полоумный, к гостинице. Увидел, что твоего вагона нет. Никого не нашел в твоей комнате…

Теперь смех кончился, оставалась лишь память о боли. Я обнял ее, и мы сжали друг друга в объятиях, как двое испуганных детей, встретившихся после долгих ужасных часов разлуки.

Потом вдруг, вспомнив что-то, она поднялась и пошла через комнату, взяв с письменного стола какой-то сверток. Вернувшись, она протянула его мне.

– От меня с любовью, – сказала она.

– Это я должен делать тебе подарки, – возразил я.

– Еще сделаешь.

То, как она это сказала, наполнило меня внезапной радостью, и в сознании промелькнули картины наших будущих совместных лет.

Я открыл сверток. Под бумагой оказалась коробочка из красной кожи. Подняв крышку, я увидел внутри золотые часы на золотой цепочке. У меня перехватило дыхание.

– Тебе нравится? – спросила она с детским нетерпением.

– Изумительно, – выговорил я.

Я поднял часы за цепочку и посмотрел на крышку, украшенную по краю изящной гравировкой, а в центре – изображениями цветов и завитками.

– Открой крышку, – сказала она.

Я нажал на головку часов, и крышка откинулась.

– О, Элиза, – только и мог я выговорить.

Циферблат был белым, с расположенными по краю крупными римскими цифрами, над каждой из которых стояла маленькая красная арабская цифра. В нижней части циферблата размещался крошечный кружок с цифрами и секундной стрелкой не толще волоса. Изготовленные фирмой «Элджин», часы были абсолютно типичными для той эпохи и по весу, и по материалу.

– Позволь мне завести их для тебя, любимый, – сказала она.

Я с улыбкой вручил ей часы и наблюдал, как она вытаскивает крошечный рычажок внизу часов и устанавливает стрелки, посмотрев в другой конец комнаты, – было почти без четверти час. Сделав это, она задвинула рычажок назад и завела часы. Меня настолько очаровал ее сосредоточенный вид, что я не удержался – наклонился и поцеловал ее в затылок. Вздрогнув, она прильнула ко мне, потом повернулась и с улыбкой протянула мне часы.

– Надеюсь, они тебе понравились. Это лучшее, что мне удалось найти за такое короткое время. Обещаю подарить тебе наилучшие в мире часы, когда найду их.

– Это и есть наилучшие в мире часы, – сказал я. – Других мне не захочется. Спасибо тебе.

– Тебе спасибо, – пробормотала она в ответ.

Я поднес часы к уху, с удовольствием прислушиваясь к четкому, размеренному тиканью.

– Надень их, – попросила она.

Я нажал на крышку, и она со щелчком встала на место. Элиза почему-то нахмурилась.

– Что такое? – спросил я.

– Ничего, любовь моя.

– Нет, скажи мне.

– Ну. – Казалось, она смущена. – Если нажать на головку, после того как закроешь крышку…

Она не закончила фразу.

– Извини, – сказал я, смущенный этим новым напоминанием того, насколько мне не хватает осведомленности о мелочах жизни в 1896 году.

Начав прилаживать часы и цепочку к жилету, я подумал о том, что Элиза, не подозревая об этом, выбрала для меня подарок, непосредственно связанный со временем.

У меня ничего не получилось. С робкой улыбкой я поднял глаза.

– Боюсь, я не очень-то ловок.

Элиза проворно расстегнула одну из пуговиц моего жилета и продела цепочку в петлицу. Улыбнувшись мне в ответ, она бросила взгляд на футляр от часов.

– Ты не прочитал мою карточку, – сказала она.

– Извини, не заметил.

Снова открыв футляр, я увидел карточку, пришпиленную булавкой к низу крышки. Сняв ее, я прочитал написанные изящным почерком слова: «Любовь, моя услада».

Я вздрогнул – не сумел сдержаться. «Ее предсмертные слова», – пронзила меня мысль. Я попытался отогнать ее.

Элиза все-таки заметила мое выражение.

– Что случилось, любимый? – встревожилась она.

– Ничего.

Никогда я столь открыто не лгал.

– Случилось. – Она взяла мою руку в свою и требовательно посмотрела на меня. – Скажи мне, Ричард.

– Дело в этой строчке, – объяснил я. – Она меня тронула. – Я почувствовал, как в воздухе начинает расти напряжение. – Откуда эта строчка? – настаивал я. – Ты сама ее сочинила?

Она покачала головой, и я увидел, что она тоже борется с дурным предчувствием.

– Из гимна. Ты когда-нибудь слышал о Мэри Бейкер Эдди?[53]

«Что мне следует ответить?» – думал я. Еще не успев ничего решить, я услышал собственный голос, отвечающий:

– Нет. Кто она?

– Основательница новой религии, известной под названием «Христианская наука». Я однажды услышала этот гимн на службе. Она сама написала текст гимна.

«Я никогда не скажу тебе, что ты неправильно запомнила эти слова, – подумал я, – и никогда, никогда не скажу, какие слова за ними следуют».

– После службы я с ней встречалась, – продолжала она.

– Правда? – произнес я с удивлением в голосе, но поймал себя на этом.

Если я никогда не слыхал о миссис Эдди, то как могу выказывать удивление тем, что Элиза с ней встречалась?

– Это случилось около пяти лет назад. – Если она и заметила мой просчет (а я уверен, что это так), то предпочла этого не показывать. – В то время ей было семьдесят лет, и все же… если бы у меня был магнетизм этой женщины, Ричард, я могла бы стать величайшей актрисой в мире. Она обладала самой удивительной мистической силой, какую я встречала у женщины – или мужчины. Когда говорила, она словно околдовывала свою паству. Худощавая, не обладающая профессионально поставленным голосом – но эта непонятная сила, Ричард, эта энергия! Она меня буквально заворожила. Я не видела ничего, кроме этой хрупкой фигурки на возвышении. Все прочие звуки, кроме музыки ее голоса, проходили мимо меня.

• Предыдущая
• 57/65
• Следующая