Повесть о белой медведице - Марысаев Евгений Клеоникович - Страница 9

• Предыдущая
• 9/16
• Следующая

То там, то здесь на склонах сопок, обращенных к океану, вскрывались медвежьи берлоги. Громадные звери выводили своих детенышей на прогулку. К вечеру они непременно возвращались обратно. Вдоволь наигравшиеся, умаявшиеся малыши мгновенно засыпали. Так повторялось несколько дней подряд. Неокрепший организм должен был привыкнуть к новому образу жизни. Да и медведицам после беспрерывного пятимесячного лежания сразу пуститься в скитания было нелегко.

Однажды, когда Кривошейка собралась вывести медвежонка на очередную прогулку, снаружи раздался злобный лай, скрип снега, голоса. Лютых своих врагов – собак и людей – зверь учуял сразу. Не спастись бегством с неопытным малышом на спине, который свалится при первом же резком движении корпуса! Это Кривошейка поняла сразу. Оставить, бросить детеныша медведица не могла.

И она решила принять неравный бой. С необычайным проворством выпрыгнула наружу, рявкнула и зашипела, обнажив серый язык и мощные клыки. Людей было четверо. Один стоял поодаль и с трудом удерживал на поводках двух лохматых бесновавшихся псов-великанов. Другой, страховщик, опустился на правое колено, вскинул к плечу короткий армейский карабин. Двое, с заледеневшими бородами, в темных очках, в унтах, ушанках и бараньих полушубках, нерешительно приближались к зверю.

– Может, уйдем от греха, Игорь Валерианович? Чересчур агрессивная…

– Уйти проще всего. Что-то у нее с шеей? Искривлена коромыслом… Аверьянов! Стрелять только в случае нападения! Если сдали нервы, передай карабин Михаилу. – Понял, Игорь Валерианович. Стреляю только в случае нападения. Нервы в порядке.

Тот, кого звали Игорем Валериановичем, скинул меховые рукавицы. Они повисли на тесемках. Затем неторопливо, стараясь не делать резких движений, снял с плеча ружье. Прицелился.

– Вы ей в глаз не угодите…

– Пойди к черту! Кто ж под руку говорит!

Хлопнул выстрел. Летающий шприц впился Кривошейке в щеку. Медведица выдернула металлический шприц лапой и сделала угрожающий выпад.

– Аверьянов, не стрелять! Всем отходить назад! – приказал Игорь Валерианович.

Люди поспешно спустились по склону, зашли за обледенелую скалу. Изредка воровато выглядывали из-за укрытия, смотрели вверх.

– Все еще стоит. Шипит.

– Медвежонок вылез! Ластится к мамке…

– Залегла. Голову откинула. Готова, братцы!

– За мной! – коротко приказал Игорь Валерианович. Препарат, по своим свойствам схожий с ядом кураре, на некоторое время обездвижил Кривошейку. Она растянулась на снегу и не могла пошевелить ни головой, ни лапой. Даже веки открывала с великим трудом.

Игорь Валерианович, известный зоолог, исследователь фауны Арктики, ученый с мировым именем, унимая расходившееся от быстрого подъема сердце, первым подошел к зверям. Медвежонок с шипением бросился на него и начал кусать ноги в толстых собачьих унтах.

– Боевой, чертенок! – одобрительно сказал ученый, развернул заранее приготовленный пустой рюкзак, поймал маленького храбреца за холку и на время засунул его туда – чтобы не мешал. – За работу, товарищи.

Люди быстро произвели мечение Кривошейки. К ушам прикрепили пронумерованные сережки из нержавеющей стали; на огузке стойкой красной краской вывели номер: 141.

– Приходит в себя, Игорь Валерианович. Поосторожнее.

– Да, да, заканчиваю… Теперь посмотрим, мадам, что у вас с шеей… М-мда, ясно. Так я и думал. Виноват не клык моржа – виновато всеядное, весьма опасное для фауны Земли двуногое существо. Гомо сапиенс – человек разумный. Пулевое, глубоко проникающее ранение. Теперь мне понятно, почему ты, голубушка, была так агрессивна с нами…

Через полчаса препарат прекратил обездвижущее действие, и медведица поднялась. Вдосталь навизжавшийся и охрипший в рюкзаке медвежонок был освобожден, жался к материнской ноге.

Люди и собаки ушли, не причинив зверям вреда.

Но медведица не поверила в это. Она не могла верить людям и собакам, потому что очень много горя они внесли в ее жизнь. Кривошейка посадила детеныша на свою спину, поспешно покинула берлогу и остров Врангеля. Звери ушли в паковые льды, забившие пролив Лонга.

В полночь над островом Врангеля разыгралось необычайно яркое северное сияние. Гигантские цветастые змеи в неистовом яростном поединке носились в вышине друг за другом, ударялись, сплетались телами, ежеминутно меняя пронзительную окраску. На заснеженные склоны Дрем-Хеда, на паковые льды словно выбросились тысячные косяки шевелящихся, бьющихся в агонии разноцветных диковинных рыбин. Небесный огонь был столь ярок, что отблески играли даже на обтянутой прокопченными оленьими шкурами яранге. Взлаивали, выли лохматые ездовые псы, привязанные за нарту с закрепленным остолом.

В яранге четверо – работники биологической экспедиции из Московского института эволюционной морфологии и экологии животных АН СССР; один доктор и три кандидата биологических наук. На острове Врангеля они безвыездно полгода ведут наблюдения, изучают жизнь белого медведя.

Два жирника (фитиль, плавающий в растопленном жире моржа) освещали чистым, ярким пламенем теплейшие собачьи спальники, груды рюкзаков, карабины и ружья, раскаленную железную «буржуйку» на земельной разделке с выводом через крышу. В «буржуйке» потрескивал уголь. Ученым не спалось. Северное сияние нездорово действует на непривычную к Арктике психику городского человека. Игорь Валерианович в тренировочном костюме лежал на спальнике, читал английскую брошюру об арктических животных. Изредка он чертыхался и делал энергичные карандашные пометки на полях.

Кандидаты наук азартно резались в «дурака». Игорь Валерианович задремал, уронив раскрытую брошюру на грудь. Ему, очевидно, снилось что-то страшное: он дергал головою, постанывал, скрежетал зубами. Когда на улице бушует яркое северное сияние, полярникам снится всякая чертовщина.

Вдруг ученый вскрикнул и резко сел на спальнике, вытаращил глаза. Все оставили карты, глядя на своего начальника. Наконец взгляд Игоря Валериановича принял осмысленное выражение. Он криво усмехнулся, повертел в руках красочную английскую брошюру, которую читал четверть часа назад.

– Что, Игорь Валерианович? Кошмар?

– Еще какой, ребята… Пожалуй, стоит рассказать.

– Слушаем, Игорь Валерианович.

– Так все зримо, четко, в цвете, как наяву… Там, где бухта Роджерс, где как бы въезд на остров Врангеля, будто стоит громаднейших размеров памятник, архитектурный ансамбль, все из чистейшего белого мрамора. Да… На высоченной колонне-постаменте – белая медведица. Та самая, с искривленной шеей, которую мы сегодня метили. Нет, она не просто повернула голову, а стоит именно с искривленной, перебитой пулей шеей. Слева и справа от постамента – мемориальные доски, очень большие, в три человеческих роста. На одной высечены ставшие хрестоматийными для зоологов слова Джулиана Хаксли[1]: «Крупные животные, свободно и безбоязненно разгуливающие по необозримым просторам, – это зрелище волнует и восхищает подобно созерцанию прекрасного здания или прослушиванию гениальной симфонии». Не правда ли, звучит как издевательство по отношению к той, с искривленной шеей, что стоит на постаменте?… Другая доска сплошь исписана. Знаете чем? Цитатами вот из этой брошюры. – Игорь Валерианович раскрыл книжку и начал переводить с английского те места, которые помечал карандашом: – «…медвежата залегли на туше застреленной матери, злобно ворча и фыркая…», «Мы выстрелили и тяжело ранили одного из медвежат…», «…минимальное число белых медведей, убиваемых ежегодно во всем мире, превышает 1300…», «Предполагают, что в полярной области все еще бродят 11000—12 000 белых медведей…»

Игорь Валерианович отбросил брошюру, замолчал.

– Пожалуй, цитаты более соответствуют характеру памятника… – задумчиво сказал один из кандидатов.

– Ваш сон вовсе не кошмарный, Игорь Валерианович, – вставил другой. – Не сон, а явь. Действительное положение вещей.

– Явь бывает пострашнее самого кошмарного сна, – добавил третий.

• Предыдущая
• 9/16
• Следующая